Стрелы и судьбы

      В деревнях маленькие девочки, если и думают о столице, то о блеске драгоценностей и красоте потомственных аристократов. Они воображают балы и званные ужины, пурпурные мантии и дорогое вино. Рыцари чуть склонили головы при виде благоухающих дам, а король и королева держатся с такой безукоризненной осанкой, что на их фоне вымуштрованные стражники кажутся перекошенными старостью и ревматизмом калеками. Повсюду струиться рассеянный золотой свет. И нет ничего интимнее поцелуя на балконе под круглой белой луной.       Никто из этих маленьких девочек не догадывается о вопиющей безвыходной нищете и убожестве грязных портовых улиц – другой стороне монеты большого города. Их ограниченные миры, наполненные типичными проблемами маленьких сообществ, где все друг друга знают, не в состоянии выстроить многогранный и сложный интеллектуальный объект в виде торгового порта Невервинтера. Они попросту не могут вообразить себе эту картину: проститутки, воры, пьяницы, несколько захудалых торговцев, словом, все пласты разношерстного уличного общества – неброско одетые сутенеры, наркоманы в отключке, мальчики по вызову, перепуганные заезжие крестьяне – кружат по улицам, точно мухи над подсыхающим на осеннем солнце куском собачьего дерьма. И всё это скольжение гладкое, слаженное и аккуратное напоминает театральное представление. Несмотря на отсутствие бюджета, все точно знают свои роли, реплики и время выхода на сцену. Таинственный могущественный Режиссёр этой злобной, язвительной и жестокой «пьесы» внимательно наблюдает за неказистыми актёрами и чуть что жестоко наказывает провинившихся. Его гнев страшен, а обязанности исполнителей наказания, подобно мистическому проклятию, передаются из рук в руки, и выпел их поднимается то над одной, то над другой организацией. Но всё же целостность этого существа остается неизменной. Подобно прожженному консерватору-традиционалисту он требует неукоснительного продвижения строго по сценарию, а любые интерпретации отвергает с отвращением. Ему нужен порядок в хаосе и тотальная неразбериха во всём остальном. Он возвышается над иерархической системой, словно корона на голове безносого обрюзгшего грешника, скрепляя всё вязкой и липкой жижей – смесью страха, зависти и бессилия. Его подчинённым ни в коем случае нельзя смотреть наверх, нельзя заикнуться о его существовании, попробовать взбунтоваться. Потому что иначе его флаги поднимутся сразу над каждым участником сцены и все из заключенных станут палачами, а вместо деревянных мечей достанут настоящие. Имени нерадивого мятежника не вспомнят уже через несколько минут, когда всё снова вернется на свои места: проститутки, воры, пьяницы продолжат кружить по улицам под взором внимательного ока.       Один из инцидентов, оказывается, чуть было не произошел с Епископом, когда он шантажировал Брай в таверне. «Не пытайся наебать систему», - слова брошенные Навеем теперь никак не выходили у неё из головы. Если бы её «друг» не знал хорошо свей роли, если бы не выслужился рядом успешных нарушений закона в глазах других участников сцены, то с ним и говорить бы не стали. Страшная способность вымпела Режиссёра делала окружающих глухими и слепыми. Брай поняла это практически сразу, в первый же вечер, когда провинившегося молодого парня оттащили на задний двор и запинали до смерти. Сидящие в зале офицеры лишь фыркнули в ответ на ошарашенный взгляд новичка:       - Этот-то? Связывался с клиентами в обход «мамки».       Вообще большинство стражей порядка можно было обвинить лишь в безучастности. Основная сложность была в определении отношения к этому банд. Некоторым офицерам не было дела до происходящего не столько из-за подкупа, сколько из банальной усталости. Они видели всё это сотни раз, и зрелище давно набило им оскомину. Что им за дело до этого несчастного паренька, когда вчера и позавчера под тяжестью сапог сутенеров погибали тысячи таких же, а то и более успешных, красивых, хитрых. Звезды зажигались и гасли с такой же периодичностью, как всходило и заходило солнце.       Плюс ко всему, в пьесе им распределили довольно пассивные роли. Никто тут не любил выскочек, а уж выскочек-стражников и подавно. Энтузиазм новичка быстро тонул в махровой апатии более опытных коллег. Волей-неволей приходилось налаживать знакомства и отношения с основными источниками проблем, а там наступало и понимание, что всё это не более чем спектакль жизни, вырваться из которого можно либо ногами вперёд, либо в менее пёстрый, а вместе с тем и менее интересный населенный пункт. В этом смысле, позиция тайного смотрителя, и правда, была хорошим решением: минуя обширный болотистый кусок офицерских патрулей и дежурств, сразу перейти на более твёрдую административную сержантскую почву. Там уже сталкиваться с бесконечными Навеями и Епископами не приходилось, а где нет актёров, нет и искусства. Главное понять суть всего этого балагана, и можно дальше жить.       Вопрос, мучавший Брай, был в другом: понял ли Кормик эту самую суть? Хватило ли ему пары недель внимательных наблюдений за подозреваемыми в измене коллегами, чтобы уловить замысел Режиссёра? Ведь в офицерах он проходил совсем немного, а кадетов в пекло бросают лишь отчасти.       Понял ли молодой деревенский парень, что нельзя просто так вымарать строчки из текста о необразованных, несчастных, зависимых от алкоголя и наркотиков, полубезумных жителей Доков? Они ведь задают правила игры, и всё, что происходит вокруг, есть лишь реакция на их действия. Игнорировать их существование – допускать фундаментальную ошибку, не понимать порядок сил. Ибо именно эти отбросы – суть всего. Они правят этим местом. Они застыли в этой вечности. Это их жизнь. Это они выбирают банды, коррумпированных стражников, забитых до смерти гомосексуалов-проститутов. Они - Режиссёр. Во многом, конечно, от незнания лучшей жизни, но это не их вина. Не их вина быть необразованными, несчастными, зависимыми от алкоголя и наркотиков, как бы Кормик не пытался доказать обратное.       Многие из посетителей «Силуэта чайки» напоминали дядю её куратора – грузные, грязные и одышливые алкоголики. Может быть, отвращение и ненависть к человеку, истязавшему племянника всё его детство и отрочество, затмило глаза теперешнему инспектору? Видит ли он в этих пьяницах - жертв полного нищеты и скорби взросления, непрекращающегося круга насилия и ненависти? Они явно не заслуживали жалости или любви, но заслуживали понимания. Во всяком случае, так к вопросу относился Дейгун. Брай вообще начинала задумываться, что было бы с ними, не живи эльф-следопыт на краю деревни. И хотя один только полушаг в этом направлении размышлений заставлял её нервно ёжиться, вопросы «что было бы, если бы» продолжали активно осаждать сознание. Сослагательное наклонение никогда не было для дочери Дейгуна формой мышления. Это раздражало. Количество стресса росло день ото дня, а заставлять себя думать о гипотетических ужасах - создавать никому ненужные проблемы. Однако, мысль невольно утекала в этом направлении, пока её хозяйка часами высиживала на чердаках и в подворотнях, наблюдая с кем и как общаются объекты слежки. В основном, первая же ниточка выводила на связь с бандой Муар, но иногда приходилось и попотеть в мучительном ожидании нужного кивка, взгляда или рукопожатия.       Всё это привело Брай к сути акции и реакции. Непосредственное нахождение внутри - а также снаружи и в некотором отдалении - системы исполнения наказаний помогало в этом лучше всех. Она видела преступления и задержания, преступления и их игнорирование, но лишь молчаливо фиксировала факты. Каждое действие имело какой-то эффект, даже если эффектом служило полное отсутствие самого эффекта. Это означало, что в правиле случился сбой на одном из логических уровней. Кто-то пришел туда с пером и дописал лишний плюс или минус: плюс сотня золотых в карман офицера или минус нерадивый кадет, задающий слишком много вопросов. В этом мире можно лишь привносить, лишь добавлять, пусть даже и сокращая при этом численность состава стражников. В этом мире можно лишь создавать что-то! Неожиданно, Кормик засиял ещё сильнее. Его стремление создать лучшую среду для жизни притягивало Брай подобно маленькому мотыльку, летящему на свет лампады.       Она уже давно поняла, что основательно и бесповоротно влюбилась. Нишка только лишь подтвердила гипотезу радостным и полным энтузиазма криком: «Да! Да! Оно так и ощущается! Да!». Однако, это был чуть не единственный позитивный эпизод. В остальном их короткие встречи носили встревоженный мрачный характер: Элани и Келгар встретили в центре города волка – жреца круга леса Невервинтер. Тот говорит, зараза, уничтожившая круг Топей, распространяется. Старые дружки Нишки, от которых она бежала несколько недель назад, узнали, что она вернулась и теперь отчаянно ищут встречи. Какие-то лусканцы в порту перерезали кучу народа. Рядом с «Утонувшей флягой» произошла стычка, полоумная девка подожгла стропила и часть крыши прогорела насквозь. Денег, чтобы расплатиться с долгом, у неё не было, поэтому у Дункана теперь новая официантка, и всех она пугает до чёртиков.       - Прямо лютая, - качала головой Нишка, - такая грубая. Она вроде за меня вступилась, когда Келгар сказал, что у меня вместо мозгов труха, но потом так обложила его, боги, вот, сука! Это типа моё дело, мой мужчина и пусть вообще катиться! У неё нет никаких барьеров. Направо и налево кидается на людей. Уже всех разогнала. А так, да, Элани тебя ждёт, аж скулит. Ей срочно надо куда-то в леса, к какому-то озеру то ли Небесное зеркало, то ли Небесная дыра. Говорит, что нужно, чтобы ты тоже пошла, иначе смысла нет. Хотя, честно говоря, мы могли бы туда сходить уже тридцать раз сами. Это недалеко. Но нет, надо тебя ждать! Келгар тоже хочет сходить в храм, но опять же, только с тобой. А я, вот, никуда не хочу ходить, пока общая тревога не уляжется. Лэндон – тот ещё тупица. Никогда он не поймёт, где искать, но всё же… Ему и доложили-то о моём существовании, что я рядом с чайкой появилась. Не надо было мне тогда приходить! Ведь знала же, что там его чмошники-помошники заседают… Нет, Брай, не твоя это вина! Ох, это ничья вина. Так просто случилось. Много чего случается постоянно, если переживать, то и поседеть раньше времени можно. Епископ ещё этот… ты не волнуйся! Его, кстати, понять можно. Просто за свои интересы вступился. Тяжело нынче товар добывать из Лускана. Он раньше столько первосортного зелья поставлял, так сейчас и половины суммы своей прежней не делает. Все шлюхи затянули пояса – любимый клиент в беде. Делают ему скидки, наверное! А-то и сами платят, ха. Кстати, девка та, которая у него на коленях вечера просиживала, помнишь? В «Лунной маске» теперь работает. Так и знала, что она типа практику проходит. Ну, да, есть такое тут, особенно, если девушки от этого типа - Навей или как там? Он всегда сначала их «тренирует», а потом контракты выбивает с сутенерами. Типа с опытом дороже стоят. Епископ у него раньше в поте ли… хах, да уж, не покладая члена! Хотя в какой-то момент все с ума посходили по девственности и непорочности, но, знаешь, местный контингент такое не особо… это всякие бароны-аристократы развлекаются с двенадцатилетними мальчиками, а тут надо чтобы за эти крохи, что тут платят проституткам, могла сальто сделать с непременным точным приземлением на… ой, ну, не кривись. Был бы он твоим учителем, если бы согласилась на «работу». Это жизнь! А что ты хотела? Ты в «Силуэте чайки» живёшь, а не в «Нефритовом драконе». Вообще скажи спасибо, что у тебя такой бесценный источник информации. Что Кормик тебе бы рассказал про Навея и его штучки? Он вообще фишку не сечет. Эти его утопические мечты о прекрасных и светлых Доках - чушь. Кем он вообще себя возомнил? Вырос в лесу, бегал по полю босиком, пил парное молоко, слушал пение… о… что прям избивал? Да, черт, всех избивали! Тебя избивали? Ну, нет, не думаю, что это считается. Хотя уверена, что у тебя тоже много была пиздеца, а то ты такая разговорчивая… пока я произношу пятнадцать тысяч слов, ты делаешь три с усилием, исключительно в качестве ответов на прямые вопросы в лоб. Хах, да не, нравится мне Кормик. Если там совет нужен, спрашивай. Я могу сделать сальто до самого потолка и приземлиться куда надо с расстояния выстрела из лука! Ладно, пора мне бежать. Тут твои козлики, смотри, какой-то сверток получили от ребёнка. Не зевай. Выглядишь утомлённой. Ну, я побежала.       Усталость постепенно нарастала. Тревога, возникающая наедине с собой, никуда не делать. Брай даже хотела переехать в общую комнату, чтобы остановить болезненные и навязчивые воспоминания, мучительные переживания, состояние повышенной настороженности. Однако, возможность столкнуться с бандитами, испытать на себе их жестокость, пусть даже мимолетную как взгляд или усмешка, пугали больше. Даже в запертой комнате, ей было страшно, что вуаль сваляется, или обнажиться обезображенная рука. Или она вдруг начнёт говорить во сне, что её настоящее имя совсем другое. Сон был поверхностным и беспокойным. К эпизодам ускользающей из её рук Эми добавились неожиданно выскакивающие из засады блейдлинги и Епископ, гонящейся за ней в коридоре.       Как бы Брай не пыталась избегать мутного типа из дядиной таверны, осуществить план было невозможно. В Доках он был вездесущ, как запах отбросов, и чувствовал себя также комфортно, как порок в борделе. Сегодня он шатался на окраине со странной тощей псиной, перебрасываясь отрывистыми фразами с подозрительными незнакомцами, завтра заседал среди кучи опаснейших барыг, послезавтра исчезал без следа, через неделю возвращался озлобленный, но удивительно богатый.       Все люди из его списка оказались не такими уж ангелами, какими их представили. Помимо дел с контрабандистами, их послужной список отличался множеством сутенеров и наркоторговцев. Конечно, среди них были и причастные к банде, но самих людей Муар не встречалось, что заставило Брай выдохнуть с облегчением. Прикрывать свою миссию и людей Епископа и без того тяжелая задача, но ставить под удар утопическую мечту Кормика – невыносимо. Епископ, к слову, её попыток избегать его не особо замечал. Часть вечеров, когда Брай хорошо было бы прислушиваться к происходящему за соседним столиком, была загублена его пугающим, очаровательно саркастическим тоном:       - Сегодня со мной произошел занимательный случай: встретил в переулке калеку без рук и ног, глаз, языка и одного уха. Представляешь, быть связанным с миром только одним ухом? И он полз по этому грязному, просто утопающему в грязи и помоях, переулку, загребал своими культями, выставив вверх это своё красное мясистое ухо, а я шел сзади, нависал над ним – шаг и встал бы на спину – а он, - его голос понизился до заговорщического шепота, - понятия не имел, что я там нахожусь. Ты представляешь? Это было так волнующе! Так… взбодрило меня! Как сорваться с обрыва, и всё отбито, и уже думаешь: «всё, нахуй позвоночник сломал», а тут раз, встал, походил… и ничего, нормально. Так и тут - это было больно, но приятно … я мог бы так ползти, если бы не был достаточно ловким! Представляешь? Ты, кстати, рожа, как ожог свой заработала? На руке. Ой, да что ты шикаешь? Подумаешь! Тут всем насрать.       Иногда, когда он становился совсем уж пьяным, рассказы приобретали более жуткий и откровенный оттенок:       - И я лежу с этим парнем, а он млеет как кошка, просто жуть, я таких презираю. И он какой-то мудреный, меня про него предупреждали. Мол, он только подаёт, но не принимает. Геморрой у него, блять, или жопа золотая - не знаю. И он чё-то затирает, затирает про свои какие-то интересы. Что-то ему нравится в мужчинах, что-то не нравится. А я устал, хочу спать. Мне до него дела нет! Ну, я ему говорю: «повернись и раздвинь щёчки», и он начал: «ты же знаешь, что я не принимаю», - пародия вышла язвительной, писклявой и плаксивой, - а я ему: «я тебе трубы чистить и не собирался, только хочу сигарету затушить». Он так на меня посмотрел, так посмотрел – просто смешно! - и я увидел… как в нём что-то умерло, и он медленно повернулся… эй, ты куда пошла?!       Нишка была права. За время работы в поле её информация была намного полезнее многочасовых инструктажей Ро. Казалось, что их с Кормиком знания о Доках базируются на учебнике, написанным Сендом. Сплошное снисхождение и презрение – плохие призмы для восприятия этого места, особенно, когда оказываешься внутри. Тут больше подошли бы ирония и настороженность. Например, именно так к вопросу подходил Навей. Поняв, что Брай действительно «подруга» Епископа, а судя по тому, как активно он с ней вел «беседы» (больше походящие на злобные монологи последнего), лучшая подруга в мире, бармен чайки смягчился.       - Что сказать про Невервинтер? Есть у меня анекдот, который тебе сразу всё по полочкам расставит! Короче… погоди, вот, ещё ликёра наверни. Да, хорошо идёт! Сам делал. Короче! Попадает лорд Нашер в Баатор и видит там три котла. Рядом с первым только пара чертей, рядом со вторым целая куча, а рядом с третьми вообще нет. Ну, Нашер в шоке и спрашивает главного демона, мол, почему именно так? И главный демон говорит: «В первом котле, варятся жители Черного Озера. Если кто-то один захочет оттуда смыться, то другие ничего не сделают – им пох, а одного выловить - хватит и двух чертей. Во втором котле - жители квартала Торговцев. Если один додумается сбежать, то все остальные, как крысы, полезут следом, лишь бы этот первый не был «самым умным». Поэтому нужно много чертей, чтобы их усмирить. А в третьем… варятся… жители Доков! Если один полезет наверх, остальные его назад затащат, и охраны не надо!». Ха! Я это всем новичкам рассказываю. Вам отсюда никогда не выбраться, и не пы-тай-тесь. Вы заклеймённые! Ну, нет, это не жестоко. Лучше сейчас уже смириться, чтобы потом не страдать лишний раз. Наслаждайся жизнью! Грязь для свиней, но кто сказал тебе, что ты человек? Слушай, эта падла всем моим девчонкам запретил распространяться на счёт него. Правда, что он вообще не раздевается? Да ладно! Когда между мужчиной и женщиной была «просто дружба»?!       Все происходило размеренно, тихо, без эксцессов. Редкие записки могли указать новое направление или дать наводку. Иногда они были нацарапаны круглым, как у ребенка, почерком лейтенанта, иногда быстрым и размашистым, точно его походка, почерком инспектора.       Однажды утром, уже практически, собрав все необходимые сведения, Брай обнаружила под подушкой записку от Кормика: «Приходи в «Красного ястреба» сегодня В полночь Комната 13 Стук наш». Подобных инструкций она ещё не получала. Внутри что-то ёкнуло. Что это могло бы значить? Если она сорвётся с миссии сейчас, то упустит несколько важных деталей. Патруль Братума на восточной границе квартала остался без внимания, а что там с делами Арбери и Ерты одному Ио известно.       Или её ждет выговор? Она отлично справлялась со своей задачей, хотя несколько напряженных моментов избежать не удалось. Тот пьяный моряк, навалившийся на неё в переулке: действие произошло на глазах у местных стражников. Брай убила бы его от страха и гнева, но остереглась выдавать военную подготовку. Пришлось вытерпеть несколько минут вялой борьбы с вонючим мужчиной, пока его руки сновали по её груди, спине и ягодицам. Пусть стражники и были куплены Муар с потрохами, но моряк не был причастен к их делам. Свои обязанности они выполнили успешно, пускай и немного замешкавшись в начале. Пришлось после угощать их выпивкой и расшаркиваться, хотя кожа на шее и ключицах горела от воспоминаний о горячем проспиртованном дыхании.       Ещё был случай, когда она отогнала от мальчишки разъяренного горожанина. Мужчина кричал, что стервец украл у него кошелек, и всё пытался ударить мелкого вора кулаком по голове. Брай не знала, говорит ли он правду или просто ищет крайнего, но позволить взрослому человеку избить семилетнего ребенка не смогла. После инцидента, мальчик игриво подмигнул своей спасительнице, поблагодарил за помощь и умчался прочь. Позже он обнаружил её на чердаке одного из домов, но сказал лишь, что теперь «Банда Волка» с ней навсегда, волноваться не стоит: он - могила. Конечно, от ужаса Брай чуть не сошла с ума, но, кажется, пронесло. Никто её не сдал. Навей только со смехом передал подарок от секретного поклонника. В помятую тряпку была завернута черствая булочка.       - Они, между прочим, не дешевые. На углу второй улицы и проспекта Илия продаются.       И всё же, пока она брела в «Красный ястреб», ощущение тревоги нарастало с каждым шагом.       Заправлял кабаком нескладный мужчина, сумевший сколотить средних размеров состояние на крепком напитке «Огненный Джо». Готовил он его сам, и конечно, по тайному семейному рецепту. Определить, что именно входило в пойло, однако, было невозможно по двум причинам: он моментально пьянил, как дешевый самогон, и был настолько острым, что после его поглощения все думали лишь о холодном пиве, но никак не о составе «чертового зелья». Кроме того, для избранных клиентов у него в запасе всегда были несколько молоденьких мальчиков в номерах. Традиционная консервативная публика неграмотных матросов за это недолюбливала заведение, но видимость таинственности и нелепые попытки откреститься от дурной молвы сводили негатив на нет.       В этот вечер было особенно многолюдно. Брай увидела осунувшееся лицо Епископа, услышала его злобный страшный смех. Прошмыгнув в коридор быстрее, чем он успел бы заметить (а он, конечно же, заметил), она на ватных ногах прошла к тринадцатому номеру. Сердце колотилось. Они с Кормиком не виделись несколько недель. Ей не хватало его присутствия, не хватало тяжелого дыхания, смеси запахов табака и пота, игры в шахматы. Ей хотелось прикасаться к нему, отвечать на его вопросы, слышать его голос. Иногда она представляла себе, что он медленно подходит к ней, она чувствует лицом исходящее от него тепло, а затем он наклоняется и целует её в губы, в шею, куда угодно. Интерес к Уиллу Мосфилду был детской шалостью по сравнению с тем, что Брай испытывала сейчас. Внизу живота у неё то и дело разливался кипяток, а ноги и руки немели. Видимо самостоятельная жизнь в столице среди множества разбитных преступников сделала своё дело – она стала взрослее, увереннее, циничнее.       - Заходи, - он приоткрыл дверь, сам отошел к кровати.       На нём была рубаха, короткий жилет и шерстяные штаны. Волосы были взъерошены, под глазами залегли синие тени.       - Привет, - от быстрой ходьбы у неё слегка перехватило дыхание.       Воздух в комнате был спёртым и прокуренным, постель была смята, на комоде валялись развёрнутые свитки.       - Давно тебя не видел, - Кормик повернулся к ней растерянный. В уголке губ торчал окурок. Он похудел, осунулся.       Брай сжала и разжала пальцы, нервно, отрывисто. Как странно меняешься в присутствии другого человека. В коридоре она, казалось, была собой, а вот теперь будто кто подмешал к ней незнакомое, инородное что-то, или вмешал её во что-то большее, сделал частью кого-то ещё. Вот Кормик стоит, а она уже не она. Она перемешанная, видоизменённая, незнакомая. В такие минуты и теряешься, ошарашенно оглядываешься, не от новизны обстановки, но от страха перед незнакомкой, которая когда-то была ею.       - Я соскучилась, - в тоне промелькнуло что-то вопросительное. Она не знала, что может ожидать от самой себя. Несколько недель поодаль от него, от друзей и дяди наложили свой отпечаток. Ей предстояло заново познакомиться со всеми, узнать их новые, неведомые до этого грани. Увидеть их с новой высоты, оценить их достоинства и недостатки через призму опыта жизни в трущобах и новой любви. Воздать им, наконец, должное за терпение и веру в её силы, помощь и заботу. Потому что всегда они ощущали этот невыносимый напор жизни, и волнение от того, что живут, и изо дня в день оно в них нарастало. Каждую минуту они что-то новое выуживали из пространства вокруг, росли и развивались. И терпели её, которая подобно тому калеке из рассказа Епископа, ползла, загребая культями, выставив вперёд одно лишь здоровое ухо. Но она поняла, что из себя представляет, поняла, что не видит и не может говорить. Пусть не прозрела и не выпрямилась, и не донесла до них хотя бы толику переполняющих её чувств и открытий, но осознала, что мир больше и интереснее, чем тот, который она воспринимала единственным доступным каналом связи - своей травмой.       Кормик молчал. Он смотрел на неё невидящими глазами. В безумном, мелькающем отблеске свечных огарков, он был особенно цельный и единый. Это то, что Брай полюбила в нём, что её вдохновляло. В нём один единственный человек - он сам. Он не перевоплощается ни в Хрону Дэрин, ни в рожу, ни в Дейгуна. Его дивная жизнь – посвятить себя совершенству; бороться за свою правду, течь вперёд подобно упрямому горному ручью в размытой грязью долине; быть всегда сконцентрированным, упорным; управлять своей собственной судьбой. Он будет дарить, обогащать; он вернет миру его красоту. У него есть внутренние ресурсы быть ей опорой. У него хватит сил выдержать её тяжесть!       - Я не уверен… - фраза повисла в центре комнаты как грозовая туча и рассеялась без следа. Снова воцарилась напряженная тишина. Кормик ждал её появления, но так и не смог разработать план, придумать выход. Он не был уверен во всём; не знал, как со всеми этим сладить, и это непонятное всё окутывало и отравляло его жизнь. Одно лишь то, что он нарушил протокол, поставил всю миссию под угрозу, подверг их жизни опасности, только бы попытаться расставить в этом пугающем "всё" точки над е, выдавало в нем что-то страшное и неприятное.       - Что-то не так? Проблемы с докладами? – Брай оглянулась на запертую дверь, прислушалась: привычный гул портового кабака, о грязное стекло скребётся ветка облезлого куста, вдалеке завывает собака. Теперь ей казалось "я соскучилось" неуместным. Впереди разбор полётов, критика и комментарии, какие-то советы - работа. А тут: "Я соскучилась!". От стыда ей захотелось провалиться сквозь землю.       - Брай, послушай, - Кормик медленно, точно у него кружилась голова и резкие движения могут ухудшить это состояние, сел на край кровати, - я тоже… по тебе соскучился. Внутри всё сжалось. Прикрыв щёку рукой, она широко улыбнулась.       - Но я не уверен, что это правильно, - Кормик повернулся к ней снова и замер. Он забыл оттенок её кожи, забыл о перчатке и об этом широком жилете из грубой ткани, которую купил Ро. Новая прическа очень шла ей, придавая образу дерзости с выраженными андрогинными чертами и ореолом двоякой сексуальности – привычной уже девичьей невинности и странной, таинственной городской жесткости.       - Я люблю тебя! – с восторгом и трепетом выпалила она, ни на секунду, не задумавшись над последствиями. Она не могла ждать больше ни секунды. Кормик вздрогнул, точно укололся иголкой, но Брай не заметила этого, - я всё время думаю о тебе. Ты прекрасный человек! Нишка сказала, что это значит, что я влюбилась! Я такого никогда не чувствовала…       - Вот! – гневно перебил её он, - в этом проблема, понимаешь?! Ты вообще не знаешь, что это, - он обвёл пространство между ними резким движением, - такое.       - И… и… и что? – Брай уловила в его голосе ярость и испугалась, - ну, да, я никогда такого не чувствовала, но всегда же… что-то всегда происходит впервые…       Мрачный взгляд Кормика заставил её замолчать.       - Ты же маленькая девочка, - процедил он сквозь зубы. В чьем диалоге – внутреннем или внешнем – эта фраза являлась более убедительным аргументом, не знал даже он, - как я могу…       - Как ты можешь что? Как ты можешь что? – теперь разозлилась и Брай, - я… стараюсь, ясно? Думаешь это просто? Сколько тебе понадобилось времени, чтобы освоиться? Какой опыт я могла бы приобрести в Западной Гавани? Или мне пойти на тренировки, черт, этого Епископа?       Кормик непонимающе вскинул брови.       - Забудь, - отмахнулась она.       Нестерпимо захотелось курить. Мысли путались. Брай была частью какой-то хитроумной магической иллюзии, частью невозможного дивного целого, каким мир делается в глазах любви. Солнечный свет притягивался к ней, соловьи пели для неё. Казалось, что Нишку, Келгара и Элани окатывало её, так называемой, «влюбленностью», и согревало, наполняло энергией. И, казалось, они ценили это больше холодной угрюмости, грелись в лучах этого света, были счастливее. Неужели человек, который этот огонь разжёг, погасит его так грубо? Неужели вменит ей её ограниченность, обвинит в том, что она – калека, загребающая культями в грязи?       Кормик встал и подошел к ней. Всё, как она и представляла: его запах стал отчётливее, а тепло, исходящее от кожи, обожгло лицо и шею подобно резкому порыву горячего сухого ветра. Он взял её лицо в свои руки, долго, по ощущениям – вечность, вглядывался. Затем притянул её к себе – Брай пришлось встать на цыпочки – и их губы соприкоснулись.       Она понимала, что поцелуи бывают разные: смущающие, как когда Гришанк впился в её щёку своими пухлыми губами в Хайклиффе; отвратительными, как дыхание матроса из недавнего инцидента; оглушающими, волнительными, невероятными как этот. Мир вокруг словно замер. Брай почувствовала движение его губ и неукоснительно скопировала их. Его руки легли на её плечи, скользнули вниз к локтям. По коже побежали мурашки, ноги стали ватными, голова закружилась. Она обняла его, прижавшись грудью и животом к его телу. Кормик, словно это было выше его сил, сделал шаг назад:       - Нет, послушай, я…       - Да что такое?! – Брай непонимающе нахмурилась, - я что-то не так делаю?       - Нет, я… просто…       - Ты меня не любишь.       - Люблю! – Кормик быстрым шагом вернулся к кровати, нашарил среди скомканной простыни портсигар.       - Ну и? В чем проблема?       - Во… - он закурил, - всём.       Он повернулся и снова внимательно вгляделся. Он перестал думать; стоял, держа руку с сигаретой перед собой, неотрывно смотрел на Брай и не мог шелохнуться, не мог высказать свои мысли, отдать их на её суд. Будто его связали канатом, и никак не вырваться. Их словно отбросило друг от друга, каждый снова был сам по себе, запертый в тоскливом одиночестве.       Он остро почувствовал её досаду и прибитый этим, желая вернуть её милость, уже было сделал шаг вперёд, как Брай взорвалась:       - Ты меня любишь, а я люблю тебя. Но мы работаем вместе. Ты – мой начальник. Но мы ещё и росли вместе, и, да, я младше тебя, но… сейчас это какое имеет значение? Я не сестра тебе! Мы не виделись десять лет. Ты хотел, чтобы я изменилась, и я изменилась. Операция проходит лучше не придумаешь! Когда всё закончится, я получу доступ к Черному озеру, я просто уйду из стражи, и никто не обвинит тебя в…       - Дело не в этом!       - А в чём? Ты ведёшь себя странно. То притянешь к себе, то оттолкнёшь. Я – живой человек. Мне больно. Постоянно больно! А с тобой мне не больно. Но теперь – да. Ты делаешь мне бо…       - Черт! – Кормик вдавил сигарету в тумбочку, резко встал, подошел к ней, обхватил, беспорядочно обсыпал её губы, щёки, лоб и шею поцелуями. Она была фактически обездвижена в его медвежьих объятиях. Моментально вспомнился Епископ; то, как он навалился на неё в коридоре; объятия Гришанка, кружившего его в порыве радости; того моряка из переулка; блейдлинга, порвавшего ей шею своими зубами, обезобразившего её щёку. Что-то пугающее было и в движениях Кормика – образы прошлого наслоились на его лицо, делая из главного объекта воздыханий страшную маску. Брай уже хотела отдаться панике, как вдруг он остановился, выпрямился и смахнул с её лица прядь волос. В желтом свете его глаза приобретали медовый оттенок. Подцепив ногтем помятую «вуаль», он оторвал её от щеки; слегка помедлил и нежно поцеловал шрам.       Все мысли Брай потонули в неудержимом потоке чего-то бессознательного и животного. Она всегда чувствовала в себе этот потенциал, эту неведомую черту, запрятанную глубоко в теле. Не в разуме и не в душе, а именно в самом теле, плоти, в её внутренностях. Некий малоразвитый шепот, резко перешел в истошный вопль, визг, рёв.       - Я люблю тебя, - снова повторила она, не в силах осознать смысл этой фразы. В этом наборе слов не хватало силы её чувства. Интенсивность этого жара она могла бы передать только бросившись в пропасть или вывалив перед ним свои кишки: «вот, это тебе! Для тебя!».       На этот раз, его движения были менее деликатными. Его пальцы впились в неё. Поцелуи стали жадными и пылкими, оставляя на коже влажные отпечатки губ. Он наваливался, подминал, придавливал, сковывал. Брай чувствовала себя захваченной в тиски. Дышать становилось трудно. Кое как отстранившись, она схватилась за его рубашку, потянула наверх. Широкая грудь поднималась и опадала. Беспорядочные завитки волос, множество шрамов. Брай прижалась к нему, провела по его спине руками. Её сердце было готово выскочить из груди.       Внезапно по скрипучим доскам коридора пронёсся топот и дверь тринадцатого номера осыпало градом ударов:       - Это Маркус! Здание городской стражи в огне!       Кормик ещё какое-то время глядел в её глаза, затем медленно, как во сне, повернулся на звук. До обоих не сразу дошел смысл. Слишком резко их выдернуло из состояния бессловесного действия, чистых эмоций и страстей.       А потом они бежали так быстро, как только могли, и издалека чувствовали запах гари, и видели огненный столп до самого неба, и слышали крики.       Когда растрёпанная и ошарашенная Брай вернулась в «Утонувшую флягу», Нишка и Элани кинулись к ней, не понимая, что происходит. Выслушав сбивчивый пересказ событий, обе, каждая на свой лад, попытались успокоить рыдающую подругу:       - Ну, что ты? Ничего такого! Выстроят новую. Заключенных, конечно, жалко, поджарились там, как шалык, но… нахуй этих заключенных! Они – говно! Главное, ты жива!       - В лесу пожары не есть плохо. На месте чего-то старого вырастает что-то новое, лучшее и могущественное.       На шум из коридора вышел Келгар:       - Что за шум, а драки нет? О, привет! Не ожидал тебя увидеть! Чего ревёшь?!       - Походу банды подожгли здание стражи.       - Нет, вы не понимаете, - слёзы застилали Брай глаза; спазмы не давали закончить фразу, - вы не знаете… там ведь… там ведь…       - Уже поздно! Там, наверное, и не было никого.       - Ро сгорел!       Повисла напряженная тишина. Уже через секунду, показавшейся остальным вечностью, Элани громко разрыдалась. Плачь этот напоминал скорее рёв раненного животного. Он разительно отличался от давящихся напряженных всхлипов Брай, чем заставил последнюю удивлённо замолчать. Элани с грохотом рухнула на колени, притянула её к себе с такой лёгкостью, точно та ничего не весила, овила своими руками и крепко сжала.       Это был второй раз за день, когда Брай, буквально, обездвиживали объятиями. И если первый раз был огненным животным наваждением, то этот скорее напоминал тёмные воды, древние как сама жизнь. Этот жест, этот спасительный странный ритуал разделения горя, который вершился перед ошарашенными Келгаром и Нишкой, казался взрывом безумия в центре тихой гавани. Брай, силой увлечённая Элани в неизвестный другой мир, отдалась переживанию. Она не понимала, что делает, кричит ли или стонет, лежит безмолвно или бьется в конвульсиях. Её держали крепкие руки и через них боль выходила наружу, просачивалась сквозь длинные пальцы и стекала на деревянный пол. Сколько прошло времени – неизвестно. Однако, когда Брай, наконец, открыла красные глаза, ей стало легче.       Элани медленно встала, такая же растрёпанная, опухшая и прибитая, чуть пошатнулась, но Нишка вовремя подставила плечо. Келгар присел на скамью, упёр ладони в колени и сжал губы так сильно, что они превратились в еле заметную полоску.       Никто не знал, что сказать.       - Идёт по улице стражник, видит управление горит, так он зашел в него и сгорел, - в наступившем молчании неожиданно громко расхохоталась незнакомая рыжая девушка в отдалении.       - Блять, иди нахуй отсюда, сука! – заорала Нишка, как ненормальная. Она уже была ринулась в сторону хамки, но у той в ладонях загорелись две огненные сферы.       - А ты заставь!       - Нишка, стой, - в поразительном контрасте с полностью невменяемой несколько мгновений назад, суровая Брай сидела на полу с убийственным спокойствием. Она медленно поднялась, утёрла лицо рукавом рубахи, затем повернулась к колдунье, - она, может, и не заставит, а я да. Затолкаю тебе эти слова в жопу так глубоко, что из глотки прочитать удастся.       Девушка погасила огонь, хмуро оглядела компанию:       - Чё юмора вообще не понимаете, да?       Келгар, слегка ошарашенный душевными метаморфозами Брай и накаляющейся обстановкой, устало развёл руки:       - Тут, конечно, можно устроить мордобой, но давайте как-то…       - Я думала, ты любишь драки, – Нишка обернулась на него, вопросительно приподняла бровь. Развитие событий, вернувшей Брай самообладание, в целом, протекало неплохо. Можно убить двух зайцев сразу: избавиться от грубой тупой девки и дать человеку возможность выпустить пар.       - Да, но не… ээ… с субтильными официантками.       - Я тебя поджарю не хуже банды, обрубок! – рассвирепела рыжая.       - Блять, да кто ты такая?! – Брай недоумевающе уставилась на неё, перевела взгляд на замершего за барной стойкой Дункана, - кто эта сука такая?!       Неожиданно, все мысли вернулись к Кормику. «Найди меня, как можно скорее», - бросил он второпях, прежде чем скрыться в толпе коллег.       - Это? Это Кара, - сдавлено пробормотал трактирщик, но Брай уже убежала прочь.