Стрелы и судьбы

      На лестнице конспиративной послышался звук шагов. Брай дёрнулась к двери и распахнула её перед самым носом Кормика. Его рука уже была протянута к ручке. Увидев родное лицо, перепачканное сажей, горестное и утомлённое, она не смогла удержаться, кинулась к нему на шею, обняла так крепко, как смогла. Его щека и ухо были горячими как метал на солнцепёке, а тело твёрдым и холодным как камень в тени. Его руки не сомкнулись на её спине, голова не упала на плечо. Он смотрел прямо перед собой.       - Я так волновалась, - выпалила Брай, отстранившись. Она протянула руки к его лицу, но он сделал шаг в сторону, затем вошел в квартиру.       - Дружинники, идите в «Утонувшую флягу», соберитесь к выезду. Возьмите еды и воды на три дня пути. Договоритесь о лошадях. После встречи с капитаном, Брай придёт к вам, и вы сразу же, я повторяю, сразу же покинете Невервинтер с особым заданием.       - Как так? – Брай чуть отошла назад, чтобы видеть его целиком.       - Я сейчас всё объясню, - привычная жесткая манера изъясняться в подчинёнными вернулась, не оставив от недавней всепоглощающей нежности и следа, - и чтобы не терять время, давайте, на выход!       - Хорошо, - неуверенно протянула Нишка, увидев, как Элани и Налох вышли на лестничный пролёт, - Брай?       - Да, идите, - хмуро кивнула она, - я всё расскажу позже. Нишка поджала губы, когда Келгар нажал ладонью на её спину. Её будто растянуло надвое – одна сторона всеми силами тянулась к подруге; другая покорно подчинялась приказу. Что-то было тут нечисто и дело даже не в идеологической нелюбви к стражникам. Интуиция кричала и извивалась, билась в конвульсиях глубоко в затылке. Аргументы за смирение, однако, были сильнее: сгоревшее управление городской стражей нависало над ними грозовой тучей; смерть Ро окутывала их ядовитым туманом; «я люблю его, а он любит меня» словно очень яркое пламя ослепляло их. Что можно было понять в этой неразберихе? Когда дружинники ушли, Кормик сел в кресло, откинул голову на спинку, закрыл глаза. Какое-то время он молчал спокойный, словно заснул.       - Кто-то сдал нашу операцию Муар.       Брай похолодела.       - Кто-то сообщил ей о том, что происходит, и, - Кормик продолжал сидеть так мирно, словно разбирает недавнюю шахматную партию, - это был ответный ход.       - Я…       - Ро сгорел, - он перебил её, повысив голос, точно отчитывал в плохо выученном уроке, - а ещё сгорело семнадцать заключенных, восемь наших людей, тридцать шесть ранены. Влияние Стражи в районе рухнуло с уровня «кучки ёбанных шавок» до уровня «мочи в переулке»! – он вскочил как ошпаренный, - Как я зол! Я в бешенстве! Я ненавижу этот город!       - Кор…       - И это даже не моя вина. Это не моя вина! – он несколько раз с силой ткнул себе в область сердца, - Я всё делаю, как надо. Всё делаю, как надо, как требуется. Что это за мир такой, блять?! Чтоб вы все сдохи! Мрази!       Брай пристыжено замолчала. Было не понятно, к кому он обращается.       - Это невыносимо. Я трепыхаюсь, бью в крышку, но не могу двигаться. Я заперт в этом ящике! Что я делаю не так? Что я делаю не так…       Он вдруг весь опал, размяк, точно растаял. Глаза потухли, плечи сникли.       Брай ничего не могла из себя выдавить, оцепенев от ужаса. В отличие от блейдлингов, бандитов и Епископа, движимых какой-то осязаемой целью, имеющих намерение навредить ей, чтобы получить что-то значимое для себя, Кормик метался по комнате неадекватно и бессистемно. В порыве ярости он мог сотворить что угодно, а на следующее утро даже не вспомнить, как запинал свою любовь ногами до смерти.       - Знаешь, - Кормик вдруг остановился в шаге от неё, - когда мне было пять лет, дядя… я уже не помню за что… наверное, просто так, в общем, он запер меня… в ящике, в таком узком ящике... – он выставил руку на уровне пупка, демонстрируя высоту, - Мои колени были прижаты к груди, я едва мог дышать. И он закрыл крышку на большой амбарный замок, и ушел. Я даже не знаю, сколько его не было: день, два, может, три… он накинул что-то… накинул что-то плотное сверху, я был в полной темноте один… И, вот… я думаю, что я… всё ещё... там.       Он посмотрел на Брай с таким удивлением, словно впервые её увидел.       - Вдруг я всё ещё там? В темноте. Вдруг это всё, - он подошел и нежно дотронулся до её шеи и плеча, - предсмертные галлюцинации? Я там задыхаюсь, просто задыхаюсь. Я так часто думаю об этом, что можно сойти с ума…       Брай почувствовала, как отражает этот образ, вбирает в себя эту темноту. Его единство впечатывается в неё, как острый нож в подтаявшее масло. Что ей делать?! Плоское зеркало с вытравленным кислотой, заново сверху прилепленным новым названием, прожженной ножкой и трещиной там, где должна быть девичья нежная щека – это зеркало не в силах отразить тьму ящика. Оно двумерное и уродливое; оно не в состоянии постичь суть пространства, пусть даже низкого и узкого, в котором с трудом уместился бы ребёнок. Что ей делать?! Песчинка, раздавленная горой, должна перетащить гору? Зеркало, разбитое ящиком, должно разбить амбарный замок на ящике?       - Утром глаза открыть так трудно, - тем временем его голос перешел на сдавленный шепот, - вдруг я их открою, а там темнота? Я ведь так и очнулся – открыл глаза и был на полу. Вдруг всё повторится в обратном направлении?       - Ты вышел, - от ужаса и беспомощности у Брай выступили слёзы. Ей было легко поверить в то, что Кормика избивали, но она не знала о пытках, не могла себе представить, что Кохнур – этот неотёсанный мужлан - в принципе способен на такую изощрённую жестокость.       - В такие минуты, как эта, в безвыходные минуты, я думаю, что всё - фальшивка, игра затравленного сознания. - он замер, затем добавил сбивчиво, - Избитый голодный мальчик сидит в ящике с обоссанными штанами…       - Ты вышел, Кормик, - сама себе не веря, простонала Брай.       -…и непонятно, что лучше: умереть там или вернуться к этому монстру…       Он приглушенно разрыдался, навалившись на неё всем телом. Но она была готова треснуть под тяжестью безмерного груза его горя, тяжестью его тоски. И хоть она была ошеломлена, оглушена, ощущая, как по её душе расползаются тонкие линии, и что-то важное, что должно оставаться цельным, хрустит, ломается, Брай со всем терпеливо смирилась. Рядом с ней разворачивалась истина, страшная правда, делающая Кормика Кормиком. Она должна отразить его даже ценой своей жизни, иначе, в чём смысл?       - Ты вышел, вышел, вышел. Я – настоящая. Я тут. Я с тобой.       - Все лица повторяются, - по её плечу растекались его слёзы и сопли, - одни и те же, что и в деревне. И звуки… я слышу их, как слышал тогда в проклятой темноте: коровы мычат, шмели летают. Жизнь, продолжающаяся без меня! А ещё они говорят… они говорят… это они - тупые отбросы, грязные бабы… и этот монстр… а ещё Дейгун… и ты…       - Я всё помню. Я помню, как отец сломал ему руки.       - Потому что я тогда так хотел, - казалось, что каждый аргумент только сильнее утверждает Кормика в его безумии, - я не хотел, чтобы он умирал, я хотел, чтобы он остался один, как я в этом ящике. И когда он станет совсем уж немощным, Уэбб Мосфилд напишет мне письмо, я приеду и сдеру с него кожу…       - Я приеду с тобой, - Брай крепче сжала объятия, - вырвем ему ногти, вытащим его кишки, и обмотаемся ими!       Кормик отстранился, хотя всё ещё держал её за плечи. Слёзы размазали сажу на щеках и подбородке, сделав его вид ещё более неряшливым. Он хотел бы разжать руки, выронить на пол ответственность за смерти сослуживцев, измену жене, обман Брай, и просто стоять на оживлённой улице, в стороне от кошмара; смотреть на то, как суетятся жители; клирики оттаскивают пострадавших; маги колдуют холодные ветра со снегом; без чувств, желаний и зависти; разве что с обычным любопытством о финале странной истории, которую друзья позже всё равно расскажут в любимой таверне. А потом прийти домой, уткнуться лицом между пышных грудей какой-нибудь простоволосой девушки, вдохнуть запах её рыхлого, усыпанного веснушками тела, перекатиться на спину и забыться сначала в сексе, а затем в сновидениях.       И опять он глядел на неё так, словно впервые увидел. Растрёпанная, перекошенная, с глазищами как два черных янтаря, на удивление непривлекательная, будто бы постаревшая, скучная.       - В деревне меня приучили поклоняться Чонти, хоть клирики Латандера и пытались исправить ситуацию. А тут с кадетами много беседуют о законе и справедливости – догме Тира. Но мне… мне нравится Талос, - его голос понизился до заговорщического шепота, - Потому что в том ящике, я понял, что Чонти посевы важнее моей жизни, Латандер – дружелюбный сопляк, Тир – зацикленный на себе эгоист, но Талос…       Брай очень плохо разбиралась в богах и их догмах, поэтому моментально запуталась. Кормик тараторил так быстро, что едва можно было отлепить одно слово от другого. Речь его, подобно искусной вышивке, вилась и извивалась, образуя сложный, замысловатый узор, где проглядывало всё – от праведного гнева до почти детского восторга. Ей нужно было отразить и это. Неужели всегда так тяжело?       -…он мог бы разрушить этот ящик. Понимаешь? Почему я должен сажать семена, следовать правилам, поддерживать закон, когда можно просто разрушить этот чёртов ящик?       - А как же Равновесие? – Брай выдала первое, что пришло в голову. Дейгун поклонялся Сильванусу. Однажды, он рассказал дочери про цикл и священный Баланс, но всё, что она действительно запомнила: нужно остерегаться орков и всех, кто с топорами.       - Какое Равновесие? – Кормик с силой сжал её плечи, покраснел от гнева, весь вытянулся вверх, - какое, нахуй, Равновесие?! Ты просто… - он грубо оттолкнул её, - Как меня бесит твоя… Я…       Он прервал себя чистой силой воли, отвернулся и отошел на несколько шагов в сторону. Брай боялась шелохнуться. Ей вдруг показалось, что ещё один шаг и она расколется на тысячу мелких осколков.       - Ты не поедешь со мной в Западную Гавань.       - Что? Почему?! Поеду! – от ужаса руки и ноги Брай похолодели; ей хотелось угодить ему, снова стать в его глазах хорошей и любимой, правильной, - Знаешь, как я сдираю кожу? Уж эта мразь полегче будет самца-оленя…       - Нет, ты не поедешь, потому что ты будешь, - он ухмыльнулся, - это звучит так банально и вымучено! Точно мы герои глупой баллады… ты будешь меня ненавидеть всей своей душой… Я…       Он медленно повернулся и вдруг вспомнил самую первую мысль, когда он опознал в молодой беженке дочь Дейгуна. Мысль была о её глазах; колючем и остром, как стрела, тяжелом взгляде следопыта из Топей. О том, что если уж она кого и полюбит, то этот несчастный будет словно прибит к земле этой стрелой, навсегда обездвиженный, окровавленный.       - Это из-за твоих вспышек гнева? Мне всё равно! Тебя бесит моя что? Необразованность? Недалёкость? Я просто кто? Сука? Тупая девица? Я исправлюсь! Черт, почему так…       Её прошибло потом, когда она увидела изменение в выражение его лица; решительность, утвердившуюся в его глазах. Будто вот, сейчас прыгнет с обрыва, ножом проведёт по горлу, выпьет яду.       - Нет, - он покачал головой.       - Просто скажи! – она уже не могла ждать, замерев. Всё её тело вытянулось в его сторону; ноги сами зашагали вперёд медленно и торжественно, как на параде. Если бы только он видел, как летят на пол куски неё, слышал этот звон, то не был бы таким тяжелым, как-то встряхнулся бы, приободрился. Он ведь любит её, так почему же он так её дробит?       - Я люблю тебя…       - Я тоже тебя люблю! – хотя сейчас она с трудом могла вспомнить почему. Приближаться было страшно, но остановиться было уже невозможно.       - А ещё я женат, - выдавил он со странной улыбкой, словно сам с трудом может поверить этой невероятной глупости.       Брай остановилась.       Её больше ошеломила подача этой информации, нежели её смысл. Перемена настроения была разительной: рассказывая о ящике, рыдающий Кормик наваливался на неё; шепча о Талосе, гневный Кормик сжимал её до боли; рассказывая о браке, совершенно спокойный Кормик стоял как ни в чём не бывало. Это что всё шутка? Она чувствовала, как её обуревает его насмешка, вспышкой демонического смеха разносится по мозгу жуткая весть. Глупая издёвка в его глазах безжалостно обрушилась на хрупкую поверхность, окончательно разметав там всё вдребезги. Брай медленно осела на пол.       Кормик коротко кивнул, точно не заметил произведённого откровением эффекта. Ему тоже было больно. Он выдрал из себя стрелу и бросил к её ногам. Но ещё он думал: всё, что она потеряла, деревяшку с металлическим наконечником, а в его боку будто куска мяса не хватало, и кровь выливалась толчками.       - Брай, послушай, сейчас моя жена идёт сюда, и моя жена отправит тебя на задание, чтобы потом, когда ты его выполнишь, дать тебе доступ в Чёрное Озеро.       - Жена?       - Потому что другого выхода нет. По-другому никак не получается…       - Нет выхода?       - Нужно было сразу тебе сказать, но я был так зациклен на этой своей идее, - он рухнул перед ней на колени, - Я был уверен, что всё получится, потому что я так хочу. Как с переездом сюда, с этой работой. Ты даже не представляешь, как Галлен помог мне. И, знаешь, когда он подвернулся? В самый нужный момент! Чистая удача, чистая сила везения. И ты тоже! Ты тоже пришла тогда, когда надо. Такая прекрасная, родная, умелая – чудо! Я поддался, я подумал, что раз уж я в ящике, раз уж это всё – просто мой затравленный мозг погибает от нехватки воздуха, то… плевать, прокатит! Прокатит, как тогда! Как многие разы до этого… Но не прокатило. И теперь я люблю тебя так сильно, что у меня руки дрожат, но… ты защитила тогда того убийцу, упрямая тупица, - его голос сорвался до хриплого шепота, - который моего лучшего друга закопал в канаве, а потом Бреа забеременела, управление сгорело, а я, очевидно, сошел с ума. Может быть, мир - это не мальчик в коробке? Даже если так, то, черт, ты не сможешь вытащить меня, Брай! Ты просто будешь сидеть рядом как покорная овца. А там… итак… пиздец, как… тесно…       Ему было трудно продолжать свою речь, потому что она никак на неё не реагировала.       - Брай, я… слушай, ну, прости…       Ей хотелось провалиться сквозь землю. Она стянула с руки перчатку, стиснула её, зажала в кулаках и скрутила. Ей хотелось уйти куда-нибудь подальше из этого места, или отгородиться от него глухой непроницаемой стеной, как-то защититься от этого ужаса, изливающегося из его безжалостных глаз.       - Зачем ты так со мной? – удивлённо выдавила она. А ведь глубина этой подлости, в которую её окунули без согласия, лишь частично могла осознаться без страха немедленно потерять рассудок.       - Я… не…       Она посмотрела на него так пронзительно, точно опять хочет насадить на свою стрелу, но уже не любви, а чего-то более древнего, хтонического, громадного.       - Зачем ты так со мной?! – её лицо искривилось в гримасе боли, - Зачем ты так со мной?! За что?! За что ты так?! Что я сделала не так?!       Она не двигалась, не пыталась до него дотронуться, ударить, только странно раскачивалась, тиская перчатку.       - Ты… - она замолчала в ужасе, понимая масштаб списка его грехов, - меня всю… изломал…       - Брай, послушай…       - Отрезал мои волосы! Вычеркнул моё имя! Ты меня убил! – она чуть не задыхалась от слёз, - ты влюбил меня в себя, - она схватила его за плечи и навалилась с такой силой, что ему пришлось напрячь пресс и спину, чтобы не согнуться пополам, - Ты от меня живого места не оставил!       - Послушай меня, - Кормик перехватил её запястья, рванулся вверх и потянул её следом, - что я виноват, что ли, что я живой человек?! Сейчас речь не об этом…       - Ты затолкал меня в ящик!       - Как ты смеешь?! – он отшвырнул её руки, словно это были ядовитые змеи, выставил вперёд указательный палец, - как ты смеешь говорить такое?!       - Я сидела тут три недели – не три дня, - взвыла Брай, - задыхалась, слышала мир за окном, - она слепо махнула куда-то перчаткой, надеясь попасть в направлении таинственного "мира", - измученная!       - Как ты смеешь сравнивать такое, дура?!       - Ты унизил меня! Ты… унизил меня… Кормик замолчал. Брай снова рухнула на пол, сжав голову руками.       - Сейчас сюда придёт капитан городской стражи Невервинтера, - его голос был холодным и жестким, - и она встретит инспектора городской стражи Невервинтера и офицера городской стражи Невервинтера. И они будут строго соответствовать протоколу. Они будут собранными и аккуратными. Они будут лучиться патриотизмом и любовью к своей работе.       - Зачем ты так со мной? – холодно повторила Брай, и Кормик нервно сглотнул. Одно дело противостоять обезумевшей от горя молодой девушке, а другое - опытному эльфу-следопыту.       - Приведи себя в порядок, офицер, - отрезал он сухо и сел на стул.       До прибытия Брелейны никто не проронил ни слова.