Стрелы и судьбы

      В мутном тумане проступали чьи-то бесформенные силуэты, звучали глухие утробные звуки, серый свет тусклыми вспышками выхватывал из неприятного изумрудно-зеленого пространства куски грязного коричнево цвета. Всё шаталось, кружилось, качалось, подскакивало. Изнутри, откуда-то из самых глубин поднимались волны тошноты, отупляя и оглушая мозг. Голову накрывало болью, как океанской волной, и сплошь устилало внутренности водой смрада. Боль громоздилась и вздымалась, то плавно, то вскачь, и падала, рассыпаясь у основания черепа сонмом искр, с силой отбрасывая вверх свои щупальца. Любые остановки захватывали тело в тиски темноты; любые движения изламывали, казалось, самые крупные кости в порошок, а мясо рвали на кусочки. Всё вокруг, сплошь пропитанное ядом, давило на кожу, на зубы, на пересохший язык и ослепшую хрупкую поверхность глаз. А силуэты продолжали мелькать, играли мазками света, рассыпались на геометрические фигуры, блёклыми пятнами куда-то утекали. Тело снова падало; оступалось и падало. Будто бы опять маг взорвал свой огненный шар, откинув всех далеко в сторону. И нужно встать, попытаться на ватных ногах подбрести туда, где лежат чьи-то – никак не получается вспомнить чьи - обгоревшие останки, но этого не выходит: снова накрывает тошнота, снова мерцает свет, снова сцеженный змеиный яд жжёт вены.       Всё забывалось, чтобы снова явиться, окутанное дымом сигарет. Глаза – запотевшие окна; рот – выгребная яма. В нем, как в глубокой ране, роятся опарыши. Чьи-то руки прижимают к себе мертвую голову мула. Гнилые зубы валятся и валятся сквозь пальцы. Демонические птицы кружат и падают в вышине. Сколько времени прошло в этом аду спиралей и шипов, сказать было невозможно. Невозможно сказать, как долго бродила слепая незнакомка по перевёрнутому лабиринту с невидимыми стенами. Напряжение непреодолимо нарастало. Её тянуло куда-то холодным потоком слёз.       Лица некого инспектора и какого-то контрабандиста смешались в маленькой точке перед глазами, откуда пульсировали и сочились кровью, гноем и испражнениями. Одно подчёркивалось, гнулось, свивалось в маленькие конусы, а другое пульсировало, извивалось, стремилось ввысь. А над ними дрожала сизая слизь, многослойная, тяжелая, и разбивала черноту, и отряхивала брызги рвоты на впалые щёки, которые мерно подрагивали в такт биению сердца.       Опять всё заполняла собой тошнота. Круг, по которому металось сознание, начал от неё трескаться; поток жизни с каждым новым спазмом прорывался под купол заплесневелой корки, налипшей на мозг. Личность, придавленная тяжелым камнем к морскому дну, опутанная водорослями и цепями, вплыла на поверхность и накрыла всё пространство вокруг валом, криком и стенаниями. И вместе с этим навалилось сразу всё: свет солнца, птичья трескотня, тихие удары хвостов о лоснящиеся лошадиные бока, привкус горечи на губах.       Брай качалась в седле, опустив голову так низко, как только позволяли чьи-то руки, обхватившие её корпус. Маленький кусочек реальности, проникающий сквозь щели между опухшими веками, свидетельствовал о том, что она сидит верхом на пегой лошади, держит её, предположительно, Элани, а едут они по усеянной мелкими камушками дороге.       И снова падение в пустоту, кипящую смолу, страшные откровения. Снова метания, снова верчения. Резкий вздох: напряженное лицо Нишки, смотрящее на неё через плечо. На ней походный плащ и новые перчатки. Падение: демонический гул рвёт перепонки, глаза, уши и рот забиты грязью. Брай хотелось сплюнуть, но слюны не было.       - Сшшс… - она хотела спросить воды, но губы тряпками свисали с лица, отказываясь подчиняться, - ф…       - О, Тимора! – Нишкин голос резанул чуткий слух, как кинжал, - стойте, остановитесь!       Через минуту уже другие руки стащили Брай с седла, попытались усадить на землю, но стоило ей выпрямиться, как волна тошноты снова поднялась до самого горла.       - Она уже достала блевать, - сказал кто-то незнакомый, - мы что, бля, няньки её?       - Слушай, заткнись, ладно? – Нишка зашуршала чем-то в сумке, - а то от города недалеко отъехали. Всегда можешь вернуться столы протирать.       - Или просто свалить на все четыре стороны, - хохотнул Келгар.       Брай медленно подняла голову. С подбородка на грудь стекало что-то липкое и жгучее. Руки и ноги дрожали. Каждый вздох требовал усилия.       На неё брезгливо смотрела рыжая официантка из дядиной таверны. При свечах поздним вечером было трудно разглядеть черты её лица, но сейчас, под гнётом всепроникающей тошноты, её бледная кожа, изумрудные миндалевидные глаза и высокие скулы казались издёвкой, злобной шуткой. Косметики на её лице не было, да она в ней и не нуждалась: на широком покатом лбу, точно симметричное редкое созвездие, виднелись таинственные синие точки, а пухлые губы имели болезненный холодный оттенок. Под палящим солнцем её волосы отливали ярко-красным.       - Сразу видно, что родственники с тем алкашом, - фыркнула она, продолжая бесстрастно оглядывать стоящую на четвереньках Брай.       Её голос, словно грохот огромного жернова прямо над головой, оглушал новой порцией головной боли.       - Вот, выпей, - Нишка заботливо протягивала страдающей подруге пузырёк с бледно-голубой жидкостью.       - Она сейчас выпьет, и это через три секунды пойдёт назад! Только зелье переведёшь. – со знанием дела прогудел Келгар, вгоняя своим басом Брай в мозг раскаленные гвозди.       Не понимая куда, она поползла вперёд. Ей хотелось скрыться с глаз друзей, оставить их пышущие здоровьем и силой тела позади. Казалось, всё, о чем она мечтала, чтобы Епископ, как того калеку, убил её – суку такую – за то, что с ней сделала жизнь, как изранила и искалечила её судьба.       - Ваш лидер тут уползает в кусты, - хмыкнула официантка, делая упор на словах «лидер» и «кусты».       - Элани, хватит уже злиться и наказывать её. Давай, помоги!       - Я не собираюсь поощрять подобное безрассудное поведение, - холодно ответила Элани, - она не умрёт от алкогольного отравления, но зато запомнит, что пить натощак литр самогона – самая ужасная идея, какая может прийти в голову молодой девушке.       - Да ещё и в компании этого…       - Тссс…- зашипела Нишка, как кошка, которой наступили на хвост, - тише вы! Договорились же!       - Да не слышит она ничего, смотри, - казалось, что Келгар получает неимоверное удовольствие от происходящего перед ним действа, - как слепой младенец огра: только жрёт – в нашем случае почти голимый спирт - рыгает и стонет.       Брай, правда, не слышала о чём они говорят, сконцентрировавшись на единственной цели: доползти до раскидистого куста бузины и умереть под ним. Всё осязаемое ускользало от неё. Казалось, что если сейчас она не напряжется, не ухватиться за что-нибудь, то её снова утянет в кошмар, из которого она с таким трудом выбралась.       Под кустом было прохладно и влажно. Схватившись за его ствол, Брай замерла, подтянув колени к груди. На мгновение она забыла даже о всепоглощающей жажде.       Перед глазами встало равнодушное лицо Кормика. Образ, овеянный красотой и любовью, ныне представлялся символом предательства. И все вечера, проведённые за игрой, его растрёпанные волосы, усталый взгляд врезались в прошлое, разделив его на до и после. Он встал рядом с Эми и теперь они нависали над ней вдвоём. Бессердечнее, чем лусканские палачи, они позволили своим бездействием ей упасть в бездну, растерзали в клочья своим эгоизмом.       Все старые мысли, переполненные обидой, вернулись неуловимыми тенями. Они все приняли образы прошлого, подошли и встали перед глазами: лица гладкие, равнодушные, до смерти надоевшие. Лазло, Берт, Маркус, Навей, девушка в канареечном платье проходили и растворялись в спокойствии осеннего леса, чтобы чуть погодя вернуться снова, неся с собой ещё больше гнева, и страха, и ярости, и боли.       Она вдруг вспомнила, как лежала однажды под кустом, сжимая в руках первый серебряный осколок. Лёгкие тогда готовы были выпрыгнуть из глотки, а сейчас готов выпрыгнуть желудок, да ещё и мозг вытечь из ушей. В этом было что-то важное, ускользающее от её понимания. Что-то, что не так-то просто осмыслить с наскока. Она уже было открыла глаза, но тут снова вспомнила про него и чуть не задохнулась от ярости. Ещё одно унижение подарил она ей своей бездумной, вероломной помощью в карьерном росте - засунул сюда: ветки, листья, земля пахнет сыростью; они все увешаны лицами жителей Доков, которые мрачно трепещут, шепчут гадости; смотрят на неё, осуждают, всё понимают (даже её порванное сердце, потерянную честь), но им не жалко, не важно. Листьям бузины плевать на всё.       И она отдала себя на заклание. Боль пожирала её, терзала своими зубами, рвала на части.       - Да что же это такое? – Брай поднесла к глазам руку, прижала грязные пальцы к ним, надавила. Ответить, что лучше – пребывать в беспамятстве жуткой тьмы, когда все внутренности крутит, а кости ломит, или при свете дня страдать от воспоминаний – было трудно.       - Что там такое? – Келгар присел на корточки рядом с кустом, из-под которого торчали её чуть согнутые в коленях ноги, - нашла что-то интересное?!       - Келгар, хватит глумиться! – рядом Нишка нервно заламывала руки, но улыбку удержать не смогла. Она переживала за подругу и с нетерпением ожидала момента, когда все тёмные пятна на карте просветлеют, контуры истории станут понятными и чёткими. Сейчас перед ней лежала развалина, некогда бывшая человеком, её спасительница. Что бы ни произошло в конспиративной квартире после их ухода, она уже поклялась про себя беззвучно, в случае чего, вырвать Кормику глазные яблоки и скормить их бродячим псам.       - Ну, у неё там что-то такое! – Келгар встал и игриво улыбнулся, - и это что-то такое, что она понять не может.       - А ты, значит, сможешь понять, да? – официантка приподняла бровь, явно сомневаясь в умственных способностях попутчика.       - Таки она ближе к земле, чем вы все вместе взятые. А я под землей родился и вырос! Я в чём-то таком эксперт, девочка.       Неожиданно, точно в неё молния ударила, Брай открыла глаза. «Вставай, девочка», - голос отца раздался над самым ухом. Она увидела его лицо – прямые брови, миндалевидные глаза, тонкие губы – и обомлела. Как она могла забыть о его существовании?       - Да что же это такое? – прошептала она и быстро, как только позволяло ей измученное отравлением и недосыпом тело, вылезла из своего укрытия, кое-как встала.       - Добро пожаловать в мир живых, - хохотнул Келгар.       Но Брай только зажмурилась, да ещё закрыла сверху глаза рукой.       - Дай мне, - еле выдавила она, - минутку.       Фраза стоила ей неимоверных усилий. Она думала об отце. Внутри что-то шевелилось: не тошнота, не боль и не обида, а её, казалось, отражение Дейгуна - сурового и непоколебимого, сильного, ответственного, печального рейнджера. Почему у неё не хватало ума оценить его цельность?       Она почувствовала, будто снова вернулась в пустоту, но не агрессивную, а в родню и милую сердцу. И вот в этой пустоте, в своем храме, она критически рассмотрела свои руки и свои бёдра; и свой живот – кто-то одел её в старую одежду, свои сапоги. На неё навалилась уверенность, что кто-то одел её в саму себя; она всматривалась в прежнюю Брай – не-Хрону; прислушивалась к внутреннему, случайно забытому, вновь приобретенному следопыту из Топей, игнорируя агрессивного узурпатора, реформатора и радикала-инспектора городской стражи из Невервинтера. Она чувствовала солнечный свет на открытых участках кожи, но сейчас с закрытыми глазами точно была в эпицентре глубокой тихой ночи.       Её всю передернуло. Как же она мчалась, как рвалась, неслась без остатка из последних сил, старалась до изнеможения, чтобы быть той, кого хотел видеть чужой ей человек, по сути, незнакомец. В итоге, она потеряла всю себя. И всё ради одобрительной улыбки, тяжелой руки на плече, объятий, поцелуев. Отец никогда не дарил ей ни ласки, ни слов любви, ни поощрительного кивка, но он повесил голову волчицы, которую Брай в юности выследила и убила самостоятельно, на самое видно место в доме; отдал свой лук, когда ей нужна была лучшая экипировка для ответственной миссии; всегда давал самостоятельно распоряжаться свободным временем. Он доверял ей, не пытался контролировать её мысли и чувства, знал, когда отступить в сторону. Возможно, он – единственный, кто действительно видел её и давал дышать.       - Что происходит? – она резко открыла глаза.       - Что? Что? – Нишка развела руками, - ждём твоего возвращения, лейтенант.       - Где мы?       - Ну, нас же всех отправили к Роднику Старого Филина. Вот мы и отправились, - Нишка почесала затылок, потом оглянулась на Элани, ища поддержки, - как-то так.       - Сделаем тут небольшую, - Брай глубоко вздохнула, подавляя приступ тошноты, - остановку. Мне нужно…       Она хотела сказать «умыться», но ещё: подумать, проверить состояние своего оружия, а ещё собрать мозги в кучу, и снова подумать. Она не закончила свою фразу, потому что уже думала о том, как восстановить связь с внутренним Дейгуном. Будет не просто, но другого выхода из сложившейся ситуации, попросту не находится. Как собрать по кусочкам свой разбитый чужой жестокостью разум? Как перестать видеть его лицо, лицо Эми? Она чувствовала к ним одну только ненависть. К глазам подступили слёзы, но приступ тошноты отвлёк внимание на себя, остановив мышление, задавив эмоции болезненными спазмами.       - Налох приметил недалеко ручей, - Элани направилась к кромке леса.       Брай разогнулась, медленно двинулась следом, не стараясь держать осанку, опустив голову. Тяжелое молчание нависло над всеми участниками сцены. Все двигались отрывисто и некрасиво, как марионетки, у которых все ниточки разной длины.       - Ну, в общем, мы решили, что будет лучше выдвинуться на рассвете, - Нишка единственная осмелилась нарушить тишину, - но ты была вообще в бессознанке…       Замыкающая колонну официантка презрительно громко фыркнула.       -… и мы тебя просто погрузили, и выехали.       - Где мой лук?       - У меня.       Брай облегченно вздохнула. Лук был одним из немногих артефактов, связующих её с прошлым.       - Осколки?       Элани притормозила у широкого, быстрого ручья, обернулась и, растягивая слова, сказала, что они у неё.       Все уставились на Брай, с нескрываемым любопытством. Стараясь игнорировать многозначительные молчаливые взгляды, она без стеснения (тошнота и боль как губки впитали в себя весь возможный стыд) стянула с себя одежду, и приступила к гигиеническим процедурам, подставив голову холодному водному потоку.       - Ты помнишь хоть что-нибудь? – присев рядом на корточки, спросила Нишка. Келгар в отдалении корпел над костром. Официантка сидела на поваленном дереве, прикрыв глаза рукой от солнца. Рукав мантии у неё съехал к локтю, обнажая тонкую белую руку. Выражение её лица было совершенно бесстрастным. Элани скрылась в кустах, последовав за верным барсуком вглубь леса.       - Нет, - честно призналась Брай, вытащив голову и рассеянно оглядевшись, - есть мыло?       - Держи! – Келгар кинул ей небольшой свёрток.       Только его точность (трудно было бы скорее не поймать предмет, летящий прямиком в цель) помогла Брай заполучить желаемое. Через мгновение, она снова склонилась над водным потоком и дрожащими руками намылила свои волосы, шею и подмышки.       - А что ты помнишь? - Нишка не отступала. Она так долго ждала, пока Брай оклемается, что любопытство, буквально, пожирало её заживо, - ты помнишь, как вернулась во «Флягу»?       Брай выпрямилась на секунду, затем резко согнулась и вырвала ту воду, что выпила минуту назад, затем снова выпрямилась:       - Нишка, - каждое слово давалось ей с трудом, - отвали от меня.       Официантка расхохоталась громко и самозабвенно. Нишка обернулась на неё с такой неимоверной злобой, словно это именно она попросила её отстать.       - Так, так, - Келгар, предчувствуя межличностный конфликт, широко расставил руки, - спокойно! Все просто помолчите, хорошо? Малыш огра сейчас снова станет взрослым человеком, потом поговорим и поругаемся всласть.       - Эта сука… - Нишка указала на официантку пальцем, - смеется…       - Да, смеется над тобой, а ещё надо мной, и над ней, - Келгар махнул веточкой в сторону скрюченной Брай, - ну и ладно. Успокойся. У нашей детки сейчас голова на две части переламывается, а мы тут кричим, - он хохотнул, - так что, давай, помоги с чаем. Надо влить в неё немного зелья.       Когда Брай поднялась, облаченная в чистую, насквозь мокрую рубаху, Келгар с Нишкой уже успели соорудить целый лагерь. Официантка, казалось, как сидела, так и продолжала сидеть, чуть склонив голову на бок.       - Где лук? – Брай положила мыло рядом с распотрошенной торбой Келгара. С её волос по шее и спине стекала вода.       - Посмотри на пегой что навьючено, - посоветовал он.       Брай огляделась. Обе лошади паслись в небольшом отдалении, привязанные к молодой берёзке. Неподалёку Элани что-то искала в высокой траве.       - Вот, съешь, - выпрямилась эльфийка, когда Брай приблизилась, и протянула ей горсть маленьких красных ягодок, - остановит рвоту.       Не задумавшись и на секунду, та закинула всё в рот и тут же скривилась от жгучей горечи.       - Да, - отвечая на немой вопрос «Почему они такие мерзкие?!», сказала Элани спокойно, - неприятно.       Брай вдруг почувствовала обиду, точно Элани специально пытает её и без того измученное тело. Оглушенная новой порцией отрицательных эмоции, всё, что она смогла позволить себе - вернуться к насущной проблеме: поиску своего оружия. Но истончённые стенки её души будто пробило арбалетным болтом. Между Брай и миром сейчас ничего не стояло, не было никакой защиты от всепоглощающего ужаса: людей-ящеров в руинах, разбойников в лесах, жутких зеленокожих магов в центре маленьких деревень, Кормиков в их заваленных свитками кабинетах, Епископов в «Силуэтах чайки». И если подумать хорошенько, то Элани вообще никогда её не любила, презирала за тех выпотрошенных, забитых ногами, изрезанных кинжалом зайцев и лисиц. И теперь она наказывает её за прошлые прегрешения, пытается унизить, научить какому-то глупому и банальному уроку, смеется. «Дочь следопыта», «охотница», а не знает, что эти ягоды ядовиты? Горький вкус, будто топор до самой середины проникающий в иссохшее дерево, разрывал горло. Брай остановилась, оглушенная, попыталась выкашлять пробку, сдавившую горло. Ещё какое-то время боролась с собственным желудком, согнувшись, и вдруг неожиданно почувствовала небывалое облечение. Она резко обернулась, чтобы найти Элани, увидеть её выражение лица, но на том месте, где она копошилась с Налохом, было пусто. Какое-то время, Брай так и стояла, прижав ладони к животу, не двигаясь.       Солнце спряталось за небольшую, но плотную тучку и по спине тут же побежали мурашки. Самые верхние листья деревьев затрепетали, сухо зашелестели под прохладным осенним ветром.       Обещав себе обдумать всё случившееся позже, Брай вернулась к поискам. Долго искать не пришлось. Лук и колчан со стрелами аккуратно висели, подвязанный к холщовой сумке, принадлежащей раньше Ро.       «Тетиву нужно перетягивать», - прозвучал в голове голос отца, затмив собой страшный образ сгоревшего лейтенанта. Расколотый молниями мир точно весь сузился до одного единственного этого приказа, стал вдруг понятным и простым. Вот есть она, а есть объект. Она взяла лук в руки – лёгкий, сбалансированный, блестящий. За спиной ненависть, отчаяние, сгоревший Ро, предательство и безразличие пенились и бросались на острые камни жутким подобием океанских волн, а под носом что-то родное и понятное, простое, красивое.       - Что произошло, когда мы ушли? – это была Нишка. Она нервно размахивала хвостом, готовая силой отвоевывать своё право на присутствие в жизни Брай.       Возле лошадей были только они вдвоем. В отдалении слышался благосклонный бас Келгара и язвительное сопрано официантки. Где-то в кустах сновал вездесущий барсук Элани.       Брай крепче сжала в руке лук, будто амулет против злой силы. Злой силой перед ней представала вовсе не безобидная любимая Нишка, но ответ на её вопрос. Ей было так стыдно признаваться в том, что она – наивная дура, поверившая в свои глупые мечты о долго и счастливо.       Захотелось курить. Голова всё ещё нестерпимо болела.       - Есть зелье? Голова болит.       Словно заранее подготовившись к подобной просьбе, Нишка вытащила из глубоко кармана жилета маленькую склянку с нежно-голубой жидкостью.       - Почему ты так напилась? – продолжила она, как только Брай отбросила пустую бутылочку в кусты.       - Стыдно было, а ещё… - она сжала губы, в точности копируя манеру отца, - я его ненавижу.       - Что он сделал? Блять, я ему член отрежу и забью им до смерти. – интонация Нишки не взметнулась яростно вверх, и не опустилась гневно вниз. Она произнесла эту фразу спокойно, точно сообщала о планах на завтра. Лишь немного дрогнул голос на слове «отрежу». Ей было страшно поколебать хрупкое равновесие Брай, но очень хотелось донести серьёзность своих намерений.       - Не надо, - грустно улыбнулась та. Ей было приятно, что подруга готова мстить за неё, но расставить все точки над ё было необходимее. Вдруг сейчас она услышит причину ненависти и рассмеется ей в лицо?       - Что он сделал?       Перед глазами Брай яркой вспышкой промелькнула гостиная конспиративной квартиры, лицо Кормика и лицо Брелейны. Она зажмурилась, пытаясь отогнать видение.       - Он… - она сглотнула накопившуюся во рту слюну, глубоко вздохнула, - женат и…       Нишка удивлённо вскинула брови вверх, но тут же взяла себя в руки. Брай не видела её лицо, но, казалось, настолько измождённой и обескровленной, что могла интуитивно почувствовать любую опасность, унюхать осуждение.       -… он сказал об этом, и она пришла… и она – его начальница, а он – мой… - ей вдруг захотелось сказать «любимый человек», но она спешно исправила собственные мысли на слово «враг», - начальник.       - Вот сука! – Нишка сжала кулаки до боли в суставах, - он – сука!       - Да, - кивнула Брай и опустила голову ещё ниже, буквально прижав её к груди. Боль в висках плавно сменилась неприятным гулом. Тошнота окончательно прошла. Ей стало лучше. Она позволила себе открыть глаза.       - А Епископ?       - Епископ? А что он? – Брай не ожидала появления мутного контрабандиста в их беседе ни в каком виде. Она медленно подняла голову и внимательно всмотрелась в лицо собеседницы.       - Ты вернулась в таверну, после разговора с... этой сукой, а там… был он? – она казалась смущённой, непривычно встревоженной.       - Наверное, - Брай нахмурилась, усиленно напрягая память, - а что он?       - Ни-че-го! Абсолютное ничего! - лучезарно улыбнулась в ответ Нишка и спешно затараторила, - А вот мы с Келгаром и Элани встряли в передрягу с моими бывшими коллегами, которые мне хотели рога оторвать, поэтому я ещё из Невервинтера сбежала!       - Что?! И… и как? – сконцентрированная на собственных ранах, Брай и подумать не могла, что у других жизнь продолжается точно также, как и у неё. Столько всего произошло с ними с момента начала её сольной операции, о чем она даже и подумать не могла. И Брай никак не участвовала в процессе, никак не помогала им, не поддерживала. Ей стало нестерпимо стыдно и горько. Глупо расставив приоритеты, она практически не уделяла внимания той, кто помогала ей пройти огонь, воду и огромного разъяренного медведя. И сейчас между ними точно выросла стена. Беседа, текущая раньше так плавно и непринужденно (по меркам нелюдимой отшельницы с края деревни - лучшая из всех бывших и будущих коммуникаций), сейчас отчаянно не клеилась. И дело было даже не в жутком похмелье, а в недомолвках, секретах и недопонимании, непривычной осторожности. Да ещё и этот Епископ засел в мыслях глубокой занозой.       Брай устала так сильно, что ещё чуть-чуть, казалось, и снова канет в беспросветную темноту. Мир точно наваливался на неё через каждое новое слово Нишки; забивал пространство вокруг чем-то неесественным, чужеродным. А хотелось просто раствориться на этой полянке, лечь в траву и слиться с небытием. Перестать существовать как человек; интеллектуально осмыслять информацию, полученную извне через глаза, уши, нос и кожу; волевым усилием принять трудное решение отказаться дышать. Не обсуждать вчерашний вечер; не знать, что за девица теперь путешествует с ними; забыть проклятых обгоревших Эми и Ро.       - Девчонка эта - Кара, - Нишка пожала плечами, с неохотой признавая вклад официантки в благоприятный исход конфликта, - подсобила. Она мощная.       - Я вообще, - Брай глубоко вздохнула, силой заставляя себя продолжать выталкивать наружу слова, - про неё ничего не знаю. Но… всё в порядке ведь, да?       - Да, ты всё пропустила с ней, - то ли печально, то ли безразлично произнесла Нишка, смотря куда-то в сторону, - но ничего! Она, в принципе, ничего такая. Только мерзкая и бесит меня. Но она нам помогла, и Дункан сказал, что если она поможет ещё раз у Родника, то, считай, уплатила свой долг. Ну, она и пошла с нами. Ей будто всё равно: что тащиться на край света, что столы протирать в портовой шараге. А ведь колдунья из академии…       - Какой ещё долг?       - А, не важно. Она там знатно попортила бочину «Фляги» своей магией, и задний двор тоже пострадал. Только у Дункана на заднем дворе всегда был пиздец, а теперь, оказывается, там чуть ли не летняя резиденция лорда Нашера располагалась. Вот он девку эту и «приручил». А ей, вроде как, вообще плевать на всё. Она странная… жестокая…       - А Епископ?       - Что Епископ? Наблюдал за всем с крыши, как всегда. Жутко его Дункан смешил своими криками, аж весь покраснел от радости.       Брай захотела сказать, что имела ввиду Епископа из вчерашнего вечера, но только крепче сжала лук. Сил выяснять информацию не было; сил защищать себя не было. Она медленно кивнула и улыбнулась.       - И что теперь? Я про Кормика. - аккуратно спросила Нишка, точно интересовалась у тяжелобольной сколько ей ещё осталось страдать.       - Я теперь лейтенант, - отрезала Брай, - найдём посланника Уотердипа, и проход в Черное Озеро обеспечен.       - То есть... ты теперь... он больше не твой куратор?       - Его жена - теперь мой куратор. Да. – Брай глубоко вздохнула, подавляя гнев, - Нишка, послушай…       - Да, да, - Нишка сделала пару широких шагов назад, выставила вперёд руки, - я отваливаю! Извини!       - Нет, стой! - Брай подошла к ней на расстояние вытянутой руки, - это ты извини. Я… не переживай за меня, хорошо? Спасибо за помощь, и… всё будет... Она хотела сказать "нормально", но только снова глубоко вздохнула, и ограничилась кивком. Нишка встревоженно кивнула в ответ.       Назад они вернулись в молчании.