Стрелы и судьбы

      - Слушай, - Нишка прервала затяжное молчание, - а ты когда-нибудь видела, как в трясину затягивает?       Брай уставилась на неё, словно видела впервые, затем посмотрела на шагающую рядом хмурую Элани. Все выглядели встревоженными и уставшими, напряженными, очень суровыми.       Дорога ровная и безлюдная казалась выдолбленной сквозь разумный лес, которому сама идея дороги казалась оскорбительной. То тут, то там валялись поваленные небольшие деревья.       - Однажды видела, как лося засосало. Мы с отцом, - Брай осеклась, но быстро продолжила, словно торопясь разделаться с неприятным воспоминанием, - охотились, и увидели, как он погружается.       - И как это было?       - Отец застрелил его, чтобы не мучился. Мы бы не смогли ему помочь. Не знаю как, но он оказался очень далеко от берега.       Она заметила, как Элани быстро сжала и расслабила губы.       - А почему вообще болото засасывает? В смысле, я знаю, что это не магия никакая, - по тону казалось, что Нишка задаёт вопросы из простой вежливости, потому что Брай активно пристаёт к ней с любимой темой, - Я всё время боюсь, что попаду в такую ситуацию! Вот, что мне делать, если я упала в трясину?       - Обещаю, что прицелюсь очень точно.       Келгар громко рассмеялся.       - Видела бы ты своё лицо, - он ткнул Нишку в бок локтем привычным движением.       Брай нервно сглотнула при мысли, сколько времени у них ушло, чтобы поставить, отрепетировать и ввести в оборот такое точное и красивое движение. Её снова накрыла собой тревога. Что она тут делает? На что её толкает судьба? Она вздрогнула и огляделась, точно из кустов вот-вот должен выйти образованный человек со всеми нужными для ответов знаниями.       - Неплохо, - хмыкнула Кара.       Брай уже успела забыть, как звучит её голос.       - И что? Это - смертный приговор?! – Нишка с усилием вернула себя в канву разговора.       - Нет, - Элани повернулась к ней, - всё дело в весе. Трясина, что смола: если тело животного достаточно лёгкое, то для него трясина твёрдая, как земля. Но если тело тяжелое и оказывает сопротивление, то трясина становится вязкой и зыбучей. Любое движение, например, даже дыхание... В общем, да, она засасывает тебя.       - Короче говоря, - кивнул головой Келгар, - жрать меньше надо.       На этот раз расхохоталась Кара.       - Да, блин, - неожиданно рассердился Келгар и пронзительно посмотрел на Брай, словно за разъяснениями, - чего она ржет всё время?       - Зато ты у нас - суровая скала «Дварф – всем дварфам дварф»! – с нежностью, как маленького ребенка, похлопала Нишка его по плечу.       - Да, - довольно протянул Келгар, - это так.       Его излюбленная манера принимать сарказм за комплимент, обычно вызвала бы дружный смех, но только лишь где-то в вышине закричал ястреб, да внизу тихо фыркнул Налох.       - Ситуация очень сложная, – деликатно продолжила Элани, - чем больше двигаешься, тем быстрее тонешь. Но чтобы выбраться, нужно двигаться. Тут главное точность.       - Я очень точная, - буркнула Брай.       - Так, - Нишка театрально развернулась к ней, - знаешь, ты ранишь мои чувства! Брай только сильнее закуталась в плащ. Она выглядела плохо: черные мешки под глазами, растрёпанные волосы, грязные сапоги. Выглядела незащищённой. Выглядела, как думала Нишка, рассматривая её опухшее, осунувшееся после попойки лицо на фоне тёмного непроглядного леса, - как потрёпанная кошка, попавшая в руки детям-садистам. Выглядела так, будто вся телесно воплотилась в том, что они обе повидали, - жестокость и глупость жизни, которую, что теперь уже неоспоримо, приходится просто терпеть, терпеть, терпеть.       - Если у тебя есть палка, то тебе надо как бы положить её на поверхность трясины и аккуратно на неё опираться.       - А если у меня нет палки? – спросила Нишка раздражённо. Ей было досадно от того, что никто, кроме Элани, даже не пытается поддержать беседу. Ей надоело смотреть на лес, лошадей, Кару и полудохлую Брай. Невыносима эта её тяжесть, этот ком тоски. И не только проклятый инспектор виноват во всём. В лавке у Хагена было то же самое. Что же, черт возьми, с ней творится? И как, черт возьми, ей помочь?       - Поменьше думай о безвыходных ситуациях, – голос у Брай был хриплым, как обычно и бывает после продолжительных и утомительных сеансов тошноты. Приказной тон кое-кого очень сильно напоминал, но всем вокруг хватило такта не отмечать это вслух.       - Из серии: чтобы не сломать ногу, избегайте ситуаций, в которых ломаются ноги, - подытожил Келгар.       И снова наступила тишина.       Нишка посмотрела на него, ища спасения от некомфортной недружелюбной атмосферы.       И как, интересно, не бросаться грудью на вражеские клинки, когда эти два огромных янтарных глаза смотрят так пронзительно?       - Знаете, мы, когда ходили в походы с братьями, всегда играли в «Мы идем в поход и берем с собой…». Слышали?       Кара презрительно фыркнула, но ничего не сказала.       - И что это за игра? – Элани снова нервно поджала губы, когда встретилась взглядом с Брай.       - Короче, я начинаю. Всё на букву «М»! Мы идем в поход и берем с собой… - он слегка задумался, - мухобойку! Теперь ты, - он выразительно на Нишку, - продолжай. Ты говоришь «Мы идём в поход и берем с собой мухобойку и…»       - Мочалку! – выкрикнула Нишка с вдохновением, по-детски прижав локти к рёбрам, и сжав кулаки.       - Отлично, - кивнул Келгар решительно, - Элани?       - Мы идём в поход и берем с собой мочалку…       - Нет, нет, начинай с моего слова, потом её. Это игра на память! Чем дальше в лес, тем больше слов. Кто что пропустит, тот вылетает. Победитель – самый внимательный молодец!       - И кто обычно побеждал у вас среди дварфов – всем дварфам дварфов? – Нишка хитро улыбнулась. Ей бы хотелось услышать, что среди своих братьев Келгар был самый умелый, но также хотелось и услышать, что он был ужасен, белая ворона, пария, урод. Противоречивые чувства заставили её слегка поёжится.       - Кто? Кто? Секрет! – хохотнул он в ответ, - Так я тебе и сказал. Ага. Чтобы ты меня с говном сожрала. Нет, спасибо. Я пока что со своим говном ещё хочу пожить чутка.       - Мы идём в поход, - Элани решила не дожидаться продолжения бравады, наученная горьким опытом долгих вечеров в таверне Дункана, - и берем с собой мухобойку, мочалку и… мотылька.       - Мы идём в поход, - никто не ожидал, что Кара присоединится, - и берем с собой мухобойку, мочалку, мотылька и Маммона – архидьявола Минауроса.       - Чё?! – удивлённо моргнул Келгар, - погоди, погоди, кого?! Что?       - Мы идём в поход и берем с собой мухабойку, мочалку, мотылька, Маммона – архидьявола Минауроса, - тут же вступила Брай, боясь забыть, кому Маммон приходится архидьяволом, - и Море Упавших звезд.       Голова опустилась; перед глазами мелькнуло лицо Эми; гул взрыва; поцелуй на губах. Ей нестерпимо захотелось остановиться, оглядеться. Что на свете беспощаднее этой нескончаемой дороги, этой никому не нужной беседы? Они просто тянут время до своей смерти? Море Упавших звезд. Откуда у неё это в голове? Дейгун сказал? Эми?       - Погодите-ка, почему так сложно? – Келгар нахмурился.       - Потому что жизнь сложная, - выпалила Брай, опередив Кару с её колкостью.       Та только хищно улыбнулась.       - Нет, надо брать то, что можешь взять в поход!       - Ну, ладно, - в голосе Брай мелькнуло раздражение, - тогда, мы идем в поход и берем мухобойку, мочалку, мотылька, Маммона – архидьявола… Минауроса? И… мертвого магического мангуста.       Это же Кормик тогда в форте Локе, она вспомнила, ей представился мангустом, сражающимся со змеей.       - Нет! Это ещё что такое-то? Страшно подумать, какие вы берете с собой в поход вещи! – нахмурился Келгар.       - В первый раз что-то делать всегда страшно, - хмыкнула Кара.       - Эй, ты…       - Короче, адаптируйся! – Кара дёрнулась вверх, вытянув вперед шею, - какая разница, что вы братья-дурачки брали с собой «металл», «монетку» и «мазь». Я беру с собой магическую жрицу из Мензоберранзана. Без неё никогда, блин, в поход не хожу.       О чем только она думает, вопрошала про себя Нишка, глядя на хладнокровную брезгливость новой попутчицы. Всё в ней было порывистым, ненадёжным. Она не куталась в свой плащ, и не натягивала на кисти рукава. Казалось, что холодный ветер осени никак не беспокоит её. Снаружи все линии и черты её лица казались такими надёжными, но слова резко подсекали друг друга, кружили, подхватывали вихрем тех бедолаг, кому не посчастливилось оказаться рядом.       - Так правда интереснее, - поразмыслив, вставила Элани, - только нужно определить, какие слова должны быть на букву «М».       - Первое слово должно быть на букву «М». Во всяком случае, - Кара чуть скривилась, - я так играла со слугами.       - Мы идём в поход, - вступила Нишка, решив сбросить Келгара со счетов, - и я беру с собой мухобойку, мочалку, мотылька, Маммона – архидьявола Минауроса, мертвого магического мангуста и… миконида по имени Малюк!       Через десять минут в игре остались только двое: Кара и Нишка. Келгар гордо отказался играть, когда услышал, что Нишка берет в поход «мага-орка-дварфийские-яйца-в-смятку-архи-колдуна»; Элани не знала, кто такие «менестрели» и это слово моментально вылетело из её головы, заставив сдаться на своем ходу; Брай глупо саботировала себя, опять захлебнувшись во вчерашних воспоминаниях.       - Мы идём в поход, - Нишка вся вспотела от напряжения, - и берем с собой мухобойку, мочалку, мотылька, Маммона – архидьявола Минауроса, мертвого магического мангуста, миконида по имени Малюк, мох, металлическую музыкальную шкатулку, маленького мула с умственной отсталостью, мага-орка-дварфийские-яйца-в-смятку-архи-колдуна, метровый измеритель муки для пердежа, матроса, менестреля с миндалем в заднице, махорку портовой проститутки и… малоактивную мембрану, и… и… малоактивную мембрану… берем…и берем молчание Ллос! И Миналуша – жениха, который сегодня танцует!       Кара с лёгкостью повторила все слова, точно читала по бумажке, добавив в конце «мельхиоровую мелюзгу с мандавошками». Казалось, Нишка скоро потеряет сознание от перенапряжения.       - Это не честно! Явно же, что она уже играла в это!       Но Брай давно перестала вслушиваться в происходящее, думая о Кормике. Он возбудил в ней желание двигаться по жизненной лестнице; научил с интересом всматриваться в себя; быть на стороне коллектива. Нет, она думала, переставляя тяжелые ноги – один шаг, второй шаг, один, второй, - ничего она не забудет. Никогда не забудет, как она сознательно и планомерно добивалась его внимания. Выслеживала его, как дичь, безмолвно и спокойно. Не забудет, как он поражал её крупной дрожью: своим видом, своим взглядом, своим запахом. Чем поражала его она? Своим шрамом на руке или на лице? Учащенное тяжелое биение пульса – тух тух тух – это его ритм в её теле. Это грандиозное, переходящее в тупость чувство, и противиться ему практически невозможно, оно было прекрасным и ужасающим. А какое чувство вызывала она? Скуку? Отвращение?       И теперь ей надо перетягивать тетиву, отвечать на встревоженные вопросы Нишки, набирать воду в котелок, поглаживать лошадь по голове, следить за новенькой, слушать громогласные возгласы Келгара, принюхиваться к родному запаху болот, провожать взглядом птиц, перешнуровывать наручи, протягивать Элани флягу с водой, и всё это – всю эту рутинную пытку, обыденность жизни – через разбитую призму того чувства. Быть собой; быть собой; быть собой. У неё это теперь потребность, жизненная необходимость. И всегда была. Научена, обучена, выдрессирована молчать; быть одной. Спасибо отцу. Отец, отец… папа…       А уж за что спасибо Кормику, так за то, что разогнал в ней что-то, ускорил. Ускорил это отшельничество, усилил молчание, и кровь, и мысль, и память, гнев, обиду, и отца.       - Ну, всё, - выдохнула Нишка, - не могу.       - Кара – самый внимательный молодец, - сквозь зубы выдавил Келгар.       - Поздравляю, - учтиво улыбнулась Элани.       - Избиение младенцев, - хмыкнула Кара, но, очевидно, была рада своему новому званию.       Нишка и Келгар постепенно отстали; Элани, наоборот, ускорила шаг. Брай хотела, но не смогла вырваться из своего одиночества; не смогла, как раньше ухватиться за что-то и вытянуть себя за чужое присутствие. Она снова увидела вспышку взрыва, но уже без пронзительного ужаса, но с усталостью отравленного от недосыпа сознания. Её мозг что-то вырастил в себе, что-то взлелеял - что-то неправильное, ядовитое.       Она достала флягу с водой (флягу отца) и отпила пару глотков, поперхнулась и закашлялась. Обернувшись, Элани бросила на неё быстрый взгляд, потом медленно снова уставилась на дорогу. Брай показалось сначала, что это тот же взгляд-призыв, каким она награждала сполна до этого, но потом поняла, что это не так. Такой взгляд мог принадлежать только прежней Элани. Именно он настораживает и пугает в ней поначалу, но затем заставляет безмерно её уважать. В её, только её взгляде не было ни обиды, ни упрека, ни эмоции, ни намека, ни приказа… и никакой жалости. Это был акт чистого восприятия спокойного дикого животного, – «я тебя вижу» - который она простирала на всех с такой же легкостью, с какой взлетает голубка.       - И что вы с этим Епископом типа любовники? – Кара оказалась неожиданно близко.       - Нет, - выяснять, почему её изначально спросили о том, о чем спросили, у Брай попросту не хватало энергии.       Кара смерила её внимательным взглядом. В нем тоже не было ни упрека, ни чувства, но странная игривая заинтересованность и какой-то нездоровый злобный огонь. Её взгляд мог бы принадлежать дикой кошке или волчице. «Я тебя вижу, и в этом нет ничего хорошего». Нет, Элани с её оленьими глазами не смогла бы так глядеть даже после серии жестоких пыток. С таким взглядом нужно родиться.       - Ты мне нравишься, - произнесла она, чуть наклонив голову, - есть в тебе что-то настоящее.       - Великолепно, - ответила Брай и ускорила шаг, отрываясь от жуткой официантки. Она обогнала Элани с Налохом, прошла мимо высокого куста бузины и, буквально шарахнулась в сторону, увидев краем глаза стоящего у дороги гнома. Присев на одно колено, схватилась за нож, но была не в состоянии им воспользоваться. Она задыхалась – она была в ужасе.       - Ну, что же вы так пугаетесь, девушка? Или увидели уэндерснэвенов?! – он резко оглянулся через плечо, выискивая взглядом что-то в высокой траве, затем продолжил громким шепотом, - так только они же невидимые. Как их увидеть? Как же их увидеть?       К Брай тут же подбежала Нишка. Элани и Налох чуть отошли к лесу у другой стороны дороги.       Все были напряжены.       - Добрый вечер, - Келгар нахмурился при виде ошарашенной Брай, и на всякий случай положил ладонь на рукоятку секиры, - путешественник?       - Здравствуйте, - гном развернулся к Келгару, однако не выпрямился.       Казалось, настороженная реакция остальных его совершенно не смущала. По человеческим меркам ему было от тридцати до сорока – определить было сложно – но выглядел он старше. Он был нормального для своей расы роста; обладал густой копной русых волос с большим количеством седины; одет был по-походному легко и невычурно.       - Путешественник, бард, философ, поэт, исследователь, коллекционер флоры, фауны и механизмов, - его губы тронула грустная улыбка, - а зовут меня Гробнар Гномьи руки.       - А это у нас Нишка Демонический хвост, Келгар Дворфиные пятки и Элани Эльфийская селезенка. И, конечно, мы – Кара и Брай Человеческие головы.       - Тебе надо рот зашить! – взметнулась Нишка, помогая Брай встать.       Гробнар рассмеялся невеселым, но естественным смехом, а его улыбка, казалось, стала ещё грустнее.       - Остроумие – то, чего не хватает этому суровому миру. Его намного предпочтительнее вмещать вместо тревоги, - он на секунду замолчал, - Зачем же сразу зашивать рот? Если это вы, госпожа Кара Человеческая голова, такая, то вы будьте как вы, всегда.       - Ээ, - Кара, не привыкшая к какой-либо моральной поддержке, на секунду даже растерялась, - хорошо, как скажешь.       - Меня зовут Келгар Айронфист, это – Нишка, а это Элани, - Келгар беседовал с незнакомцем спокойно и учтиво, - Кара и Брай.       - Брай Фарлонг, - выдавила из себя Брай. Она хотела протянуть руку для приветствия, но вместо это просто скрестила их на груди, сгорбившись.       - Очень приятно повстречать кого-то! Уже ведь и темнеет, а у меня лагерь расставлен. Я даже будто бы чувствовал чьё-то приближение. Даже вышел сюда на дорогу. Только куст не взял в расчет. Стою, стою, как вдруг тихо отшатывается от меня лицо, а во мне точно что-то лампадой вспыхнуло, в той самой точке, где больнее всего говорится слово «Никогда». Нет, не Никогда! Это я теперь понимаю, госпожа Брай Фарлонг. Я уже было думал, что Никогда, что во мне что-то вымирает; что в последний истёртый узел дыхания, я воткнут маленьким таким осколком жизни, и пора этот осколок вырвать, потому что он там ни к чему. Дать себе, так сказать, право прохода в тот сон, от которого уже не проснуться, но…       - Погоди, погоди, больнее всего что? Узел дыхания? Не-Никогда? – Нишка выгнула изящную бровь. Она быстро посмотрела на Брай, пытаясь понять, о чем она думает.       - Я понял только, что лагерь расставлен! – хохотнул Келгар.       Брай выглядела какой-то испуганной; притихла, внимательно вслушиваясь в голос Гробнара. Он смотрел на Келгара, тиская собственные пальцы, точно пытаясь из них выжать сок, и весь точно вытянулся к ним, продолжая, однако, при этом горбится.       - Да, расставлен лагерь, и вода уже, наверное, закипела. Еды у меня мало, сразу скажу, но еда – дело очень легко решаемое. Конечно, сыро сегодня, прохладно; лесом поваленным тропы в топях шумят, стонут. Я сидел как раз, до вашего прихода, думал про проплешены в густой траве, как буграми ложится мох, ржавь, яртышник, а вон ещё яртышник и они порознь. И была такая смутность во мне, такая явственная неоднозначность. Словно я – не я. И пора бы уже стать совсем Не-кем-то. А тут пришли вы, и вдруг я – это снова я. И кажется, ну, что за глупость? Вот же другие, живые, прекрасные! О чем я только думал? Завтра ведь солнце встанет тоже!       - А сейчас… я это я… который выпил бы чай! И про солнце – это правда. Оно встает каждый день. – Келгар тихо ухмыльнулся в усы.       - Пойдёмте, пойдёмте, - как-то неуверенно замахал рукой Гробнар, отступая в сторону леса.       Брай, как под заклинанием гипноза, двинулась вслед за ним. Глубокие тени между деревьями отступили, стоило всем только сделать шаг в его направлении.       - Так близко, близко, - она напрягла весь свой слух, чтобы уловить, о чем говорил таинственный одинокий бард, - словно в изгибе вены под кожей, где-то там в глубине теплой темноты, таится светлое слово.       Гном медленно брёл вперёд, точно вся тяжесть мира навалилась на него, и что-то бубнил под нос.       - Какой-то он странный, - шепнула Нишка Элани. Та в ответ лишь пожала плечами.       - Да, пугающий тип, - пробасил Келгар, - засада что ли? Ловушка какая?       - Просто отбитый гном, - Кара даже не пыталась понизить свой звонкий голос, - и это нормально так говорить: просто очередной отбитый гном со словесным поносом. Плечи Гробнара слегка затряслись. До Брай донесся его тихий смех.       - Смех это хорошо, - сказал он сам себе, - смех нас облепляет; мы крошимся, а он нас облепляет, и скрепляет друг с другом, и мы снова крошимся, но в одно: как хлеб преломить с другом напополам в одну миску. А хлеб преломляет нас?       Его голос был пронзительным, но при этом размеренным и могущественным. Кого угодно он мог вырвать из задумчивости; вернуть к реальности; заставить вздрогнуть, спохватиться, крикнуть: «О да! Да! Точно!».       Ещё несколько метров и они оказались на небольшой, аккуратной опушке. В её центре, выложенный по периметру камнями, горел небольшой костерок. Вокруг него было очень прибрано: вот, лежат аккуратно порубленные дрова, а рядом ветки; бревна, выставленные в круг, в идеальном отдалении друг от друга, на идеальном от костра расстоянии; в центре перекладины висел маленький незамысловатый котелок.       - Добро пожаловать! Устраивайтесь, как дома! Устраивайтесь, как будто мы старые друзья, и всё так и должно быть!       Брай сбросила на землю свою сумку, перешагнула через бревно и села, укутавшись в плащ, уставилась на Гробнара немигающим взглядом. Да, она снова была похожа, решила Нишка, стоявшая рядом с Келгаром на краю лужка, на тощую молодую ворону.       - В такие моменты, как сегодняшний наш, тут в провале между деревьев, где вы мне выпали, точно новый праздник, явственно познается таинственная жизненная воля! – проговорил Гробнар тихо и торжественно, точно для самого себя. Глаза его смотрели куда-то поверх голов настороженных и удивлённых друзей.       - Да, точно, - Келгар поставил у ног свою торбу, - жизненная воля.       - Смотрите, как насквозь пробивает верхушки деревьев закатный луч, алее алого…       И Брай обернулась так резко, что Элани вздрогнула.       -…словно с любимым человеком рядом чеканишь по золоту, которого очень-очень мало, и которое нужно ценить как святыню; насмерть стоять, защищая.       - Бля-я-ять, - протянула Кара, наблюдая за встревоженной Брай, ловящей каждое слово странного гнома, - я думала, что застряла тут с парой долбанутых, но, похоже, тут все долбанутые…       - Однажды, я слышал что-то очень странное. Какое-то существо, - Гробнар уже сидел на соседнем дереве и беседовал с Брай, как с давней хорошей подругой, - я, тогда слыша его, никак не мог понять, что это за звуки. Словно он, а я уверен, что существо было именно «он», отмывал этот мир, невидимый, целую ночь и день до этого. И была в этом звуке какая-то чудовищная небренность, отсутствие телесного. Он, сам ничтожась, уничтожаясь, словно отмывал этот мир от его чудовищности одним лишь своим светом, спасая что-то очень-очень важное...       - Ох, глаза слипаются! – Келгар принялся готовить ужин, - но я ещё и голоден, черт возьми!       Быстрый ручей звенел неподалеку; в воздухе разлились дурманящие ароматы свежезаваренного чая, но Брай было плевать. Что-то странно успокаивающее было в тембре голоса этого Гробнара. Именно об этом думала про себя и себя сдерживала, чтобы не повторять за ним шепотом: «какая-то чудовищная небренность» или, например, «такая смутность во мне, такая явственная неоднозначность», потому что слова его отдавались у нее в голове, и тут же выливались наружу через одурманенный взгляд. И всё, о чем она мечтала сейчас, чтобы слова эти задержались хотя бы на секунду, впитались в растрескавшуюся почву её мозга, не вытекали сразу наружу. Что-то в них было важное, жизненно необходимое, волшебное.       И, глядя, как Брай смотрит тупым, перепуганным взглядом туда, где не может быть никаких ответов, никакого смысла, Нишка покрылась холодным потом.       - Брай, - аккуратно подошла она к ней и села рядом, - тебе нужно поспать.       - Гремит странный гул! – Гробнар не прерывался, даже когда говорили другие, - Вот вы пришли и, словно сама правда в наш мир вошла, сама правда в этот маленький круг вступила, прямо в вихрь моего восприятия…       - Брай, - Нишка повторила громче, - иди спать.       - Да, я, - Брай с трудом оторвалась от монолога нового знакомого, - хочу спать…       - Я пока на стрёме с Келгаром, потом Элани очнётся от своих медитаций…       Брай, не дослушав план, встала и пошла к заботливо разложенным под навесом, сделанным Гробнаром, покрывалам. Легла, как была, в сапогах и плаще.       До того, как провалиться в глухую черноту без сновидений, в её голове крутились странные фразы, которые могли бы быть сказаны таинственным болтливым поэтом в прошлом или будущем (она не знала): «горшки безумия, прогорклые глубины. Был бы я… был бы я таким, каким глубоко в расселинах времени неопровержимое свидетельство твое, то, может быть, солнце светило бы ярче»…       Ей было плевать засада это или ловушка. Откуда-то из-под воды до неё доносился монотонный голос Гробнара:       - Пепельный ореол за твоими потрясением стянутыми руками…