Стрелы и судьбы

      Он лежал на спине под покрывалом; глиняный горшок с водой стоял рядом, там же лежал кинжал. Предрассветный сумрак прорезали слабые расплывчатые полоски света, отражавшиеся от лат в углу. Ветер поигрывал занавеской, и рукавами рубахи, накинутой на самодельный стул.       Боль уже не владела им безраздельно, но, словно боясь спровоцировать хищника, Касавир продолжал сохранять совершенную неподвижность. Он воображал себе приближение зимы, словно огромное бесформенное нечто переваливающее через горы, выкарабкивающееся из расщелин, пожирающее землю; представлял, как оно сливается с воздухом, заполняет собой его легкие и вырывается из ноздрей паром. И вот он уже не он, а кто-то другой.       Он велел разбудить его с первыми лучами солнца – поручение, очевидно, слишком сложное для его утомлённых подчинённых. Целая ночь боли не способствовала смирению и терпимости. Он глубоко вздохнул, подавляя раздражение. Привычка внимательно следить за своими и чужими действиями, неуклонно следуя догме Тира, обострила его чувствительность. Ему было видно всё, как на ладони, слышно каждое слово, будто люди в отдалении склонились над ним, и чётко, как в театре, декламируют свои нехитрые мысли. Долгие часы вынужденной неподвижности и мигрени вызвали к жизни удивительную способность осязать пространство вокруг с неумолимой точностью.       Конечно, всё далеко не так, поправил он себя. Он всегда схватывает лишь суть происходящего, мало интересуясь деталями, поэтому часто кажется другим безразличным. И всё же, нельзя было отрицать: что для других было свистящим шепотом, оглушало его; некоторые вещи, невидимые для остальных, он видел в почти невыносимом приближении. Может быть, поэтому Офала безраздельно и обширно владела его разумом и душой так долго? Звучание её голоса, её лицо, запах, поворот головы, ямочка на щеке, когда она улыбается – маленькая погрешность в идеальных пропорциях – всё это (при увеличении, усилении и расширении в его болезненном восприятии) не вызывало отторжения, но лишь сильнее очаровывало.       Невнятный шорох возвестил о том, что про него, наконец, кто-то вспомнил. Шаг неловкий, но при этом энергичный и уверенный - Катриона. Он почувствовал запах луговых трав и пота. Вероятно, в руках у неё небольшая кадка с водой, в которой плавает тряпка. Этот бультыхающийся звук чуть не заставил его поморщиться. Нужно быть аккуратнее и не сбиться с ритма тяжелого дыхания спящего, приказал он себе. Тихое шуршание в углу – соскользнула с самодельного стула его рубаха. Потом всё замерло. Над ним нависала громоздкая тень; тяжелое дыхание, снова тишина. Мелькнула вспышка яркого восходящего солнца.       Он лежал неподвижно в постели, сознательно избегая громкого неуклюжего: «Ой!», которое обязательно возникнет, чуть стоит дрогнуть его ресницам. «Капитан! А я только пришла вас будить». Все называли его Капитаном, чтобы обойти трудный вопрос о его внезапном появлении. Он ведь просто возник в их небольшой партизанской компании, моментально стал начальником и успешно повысил эффективность в десятки раз, даже не назвав своего имени. И вот теперь неловкий шаг, громоздкая тень и тяжелое дыхание – его новая реальность - будят его каждое утро.       Невольно вспомнилась Офала: как она пахла шалфеем и пряностями; как скользила по полу так тихо, что ему удавалось уловить её присутствие только у самой кровати. Потом её рука начинала своё движение с его лодыжки, медленно продвигаясь вверх по икре, колену, бедру, все выше и выше…       Он резко сел и открыл глаза.       «Её, наверное, слыхал любой в лесу, примолкшем к середине лета; она поёт о том, что песня спета, что лето по сравнению с весной куда скучней, что листья постарели, что прежних красок на лужайках нет. И что давно на землю облетели цвет грушевый и яблоневый цвет…».       - Она твердит, что осень на пороге, - не удержался он, продолжив тихим голосом, снова ложась на место, точно древний старик, - что все запорошила пыль с дороги; примкнуть к терпенью смолкших голосов… то ли не может, то ли не желает…       Потолок его тента, свист ветра, запах костра. Он закрыл глаза, снова притворившись спящим. Эта маленькая игра никогда не сможет надоесть.        Офала, со всей своей красотой, вдруг показалась ему стародавней и блёклой, как воспоминание о давно умершей матери. Его преимущество в том, что ни одна, ни другая никогда не узнают, куда занесла его судьба, где именно он старательно показывает истину, наказывает виновных, исправляет неправильное и всегда в своих действиях истин и справедлив.       - И спрашивает, даром что без слов: как быть, когда все в мире убывает? – прошептал он чуть громче, хотя всё также слабо.       Снова вернулась Катриона. На этот раз уже с пустыми руками. Снова нависла над ним чётким силуэтом, еле различимым в солнечном свете, из-под закрытых век. Он вдруг понял, что после того, как вскочил, спасаясь от сладострастных воспоминаний, и маленькие ошметки боли, как снежинки, разлетелись в его черепе по спирали, покрывало так и осталось у пояса, обнажив живот, руки и грудь. Представ перед ней таким беззащитным, полуобнаженным и спящим, как он трансформировался в её глазах? Стал ли более живым, настоящим? Влюбилась ли она в него ещё сильнее? Он знал, что она видит: мужчина средних лет в неплохой физической форме; в чёрных волосах россыпь серебряных нитей; под веками таятся голубые глаза. В нем была своеобразная сексуальность – нечто резкое, застывшее - круглые скулы, густые брови, горбинка на носу, множество шрамов. В его отстранённости и замкнутости создавалась какая-то изломанная чувственность, а вкупе с паладинской выдержкой и светскими столичными манерами, он был действительно привлекателен для женщин.       Но ему было плевать. Вот, факт, не подлежащий сомнению: безразличие. Он ничего не собирался делать с её чувством, как-то вмешиваться в работу природы. Есть вещи, которые просто существуют.       Он открыл глаза. Светлая копна длинных волос.       - Капитан! – Катриона уже протянула руку к его плечу, но резко прижала её к груди, - а я только пришла вас будить, а вы проснулись.       Он искусственно слегка улыбнулся, демонстрируя благосклонность, и она благодарно засияла в ответ.       - Скоро вернутся остальные разведчики. Алистир уже прибыл, - затараторила она от волнения, - говорит, что они с Имоном и Казалом нашли что-то интересное в ущелье на подходе к логову Костогрызов!       Опёршись на локоть, Касавир поднес к губам кадку с водой. Каждая звонкая согласная, вырывающаяся из её горла, втыкала в его левое полушарие мозга довольно ощутимую иглу. Он устал.       - Как вы спали? – она спрашивала это каждое утро, но на этот раз её взгляд блуждал не только по его лбу, щекам, подбородку и шее, а охватывал собой всё от наружных косых мышц живота до ключиц.       Касавир сел медленно и торжественно, боясь совершить резкое движение.       - Неплохо, - ответил он, завершив маневр. Он отвечал так каждый раз, даже после ночей, охваченных всепоглощающим огнём мигрени, как эта.       «Лей, ливень, не знай лени! От ливня худшее горе – смещенье моих владений с предгорья поближе к морю».       - У Биззи уже почти готов завтрак – её знаменитая похлёбка, - она подняла его упавшую рубашку и, протянув её, широко улыбнулась.       Если бы она держалась прямо, не пригибаясь и не сутулясь, её высокая фигура казалась бы красивой. Гладкое лицо с россыпью веснушек, широкие плечи и пышная грудь привлекали к себе внимание большей части мужчин и женщин отряда – почти всех, кроме Касавира. Она выглядела и вела себя как крестьянка, но, насколько он понял, была дочерью то ли мелкого купца из Порт-Ласса, то ли охранника каравана и целительницы из деревни под названием Эмбер. Как она оказалась у родника Старого Филина?       - Сегодня прохладно, - бросила она напоследок, неохотно, боком выбираясь наружу, - буду ждать вас у костра!       Она скользнула взглядом по широкому шраму на его спине и тихо вздохнула.       «Нелепо пенять на воду, списывающую прытко часть нынешнего дохода в счёт будущего убытка».       Касавир встал и оделся. Он уже успел привыкнуть в своей новой компании – людей сплошь из другого мира. Мира, где объедаются до отвала похлёбкой из баранины, опрокидывают глиняные горшки с брагой или самодельным самогоном прямо у костра, в котором трещат кости съеденного только что горного зайца. Мира пышных лепёшек из ржаной муки, дикорастущих яблок, семечек подсолнечника. Мира настолько далёкого от амнского эля двадцатилетней выдержки, что становилось смешно: как могут Офала и Катриона дышать одним и тем же воздухом? Ему вдруг нестерпимо захотелось дать последней почувствовать невероятно шикарную жизнь, хоть он и понимал, что в нынешних условиях это совершенно нереализуемо. Тем более, что в большой зале замка Невер, в дорогом платье, обшитом жемчугом и бисером, окруженная закусками из фуа-гра с салатом фризе и кровавым апельсином, запеченным в глине лебедем с пряностями, привезенными из Мулсантира, тарт татенами с вымоченными в бурбоне грушами… Даже его воображение, развитое образованием и одиночеством, с трудом представляло себе эту картину. Как ни старайся, как ни рви жилы, она никогда не сможет постичь удовольствие от лёгкого головокружения после первого глотка розового вина из долины Фэзердейл.       Он вышел наружу. На молодой кривой берёзке, ярко желтым цветом шуршала листва.       «Когда гляжу, как согнуты березы, как сгорблены их бледные стволы, виной тому всегда ищу мальчишку, хоть виноваты тут мороз и дождь».       Он внимательно оглядел дерево. Воспоминания об отце ясны и прозрачны, словно сцены, что успевают возникать за мокрым окном кельи между неторопливыми и томными движениями проходящих мимо монахов. Отрывки его поэтических пространных стихотворений-наблюдений всплывали в сознании бесконтрольно – ел ли его сын, читал ли молитву, обрушивал ли свой молот кому-нибудь на голову.       «Березы вы, наверное, видали морозным утром в корке ледяной. Чуть ветерок стволы их растолкает – растрескается тонкая глазурь и вспыхивают радужные блики!»…       - Капитан, - невысокий щуплый разведчик с густыми тёмными усами, протягивал ему клочок бумаги, - наконец-то проснулись! Вы должны взглянуть на это.       Пробежав глазами мелкий текст, Касавир собрал все свои силы, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица. Он развернул записку к разведчику, и спросил:       - Почему сразу не показали?       - Капитан! – вжал голову в плечи Алистир, заметно смутившись, - Сказать по правде, сэр, никто из нас толком не понял, что там написано. Разобрали только «Невервинтер» и «Искренне Ваши». Так это же хорошо? Сейчас вернуться ребята и принесут труп орка – страшное зрелище. Вот там уже есть на что посмотреть.       - Что там написано? – спросил рослый детина рядом с прибежавшей Катрионой. Его звали то ли Лонан, то ли Ломан. В последнее время он часто маячил вокруг, стараясь перетянуть на себя часть влияния. Типичный парень, претендующий на исключительность, но, к сожалению, совершенно ей не обладающий. Касавир даже не попытался запомнить его имя.       Он не собирался удостаивать их объяснениями так быстро, поэтому только сурово взглянул на собравшихся. Никто из них и понятия не имел, что происходит в его голове – и это было лучшим преимуществом для любого командующего.       Он снова пробежал глазами убористый текст:       «Приветствую Вас, достопочтимый господин Каталмач! Не требую, не жду доверия к чудовищной, но вынужденной мере, к которой потребовалось прибегнуть лейтенанту городской стражи Невервинтера Брай Ф.. Поистине жестока такая надежда, если бы не одно но: обстоятельства потребовали от неё целенаправленных действий! Воздержусь, однако, от их истолкований, в виду отсутствия большего кол-ва пергамента и времени. Чтобы перейти прямо к делу, постараюсь ясно и покороче: Вашей жизни грозит опасность! К сожалению, лейтенант не разрешила никому из нас наблюдать результат её, без преувеличения, решительного поступка и кропотливого труда, но попросила упомянуть в письме, чтобы Вы ни в коем случае не раскапывали могилу у дуба, к которой приколото сиё послание. Новый владелец этого вместилища, насколько я понял из отдалённых сдавленных стонов, поведал госпоже Ф. о готовящейся засаде. Мы же, пока большая часть воинов племени отсутствует, отвлечённая нестерпимой жаждой Вашей крови, примем безрассудную, но, определенно, смелую попытку побеседовать с их главой. Они знают, где вы находитесь, и собираются атаковать с севера к зениту солнца. Искренне Ваши, Гробнар Г. Р., лейт.гор.стр.Нев. Брай Ф., Келгар А., К.»       - Нам нужно уходить, - строго приказал Касавир, - собирайте вещи. Объяснения потом.       Он быстро вернулся к своему спальному месту, собрал немногочисленные пожитки. Потом, воспользовавшись моментом, снова перечитал записку. Сейчас оставшиеся разведчики принесут нового владельца могилы у дуба, и тогда можно будет решить, что это за чудовищная, но вынужденная мера была применена лейтенантом. Одно он знал точно: в нём бурлила и вздымалась нечеловеческая сила бога справедливости и порядка. Сколько ушло времени, чтобы вернуть себе благосклонность Тира? Каждый его шаг теперь должен быть осторожнее предыдущего. Наконец-то на него обратили пристальное внимание, и множество воинов отсутствуют в логове, отвлечённые нестерпимой жаждой его крови. Только что городской страже нужно от Яйсога?       Его уже ожидало большинство из отряда: разномастные детины, так или иначе решившие взяться за борьбу с местными орочьими племенами. Они сутулились под тяжестью уродливых самодельных доспехов и кривых мечей – в усиливавшемся напоре врагов такая амуниция была скорее бременем, чем поддержкой. Как бы то ни было, часто думал Касавир, любая человеческая деятельность есть способ убить время. Поэтому он никогда не интересовался, что именно привело их сюда, и не хотят ли они пересмотреть своё отношение к собственному снаряжению. На всё есть своя причина, и его собственная желанно мелькает, приближаясь к зениту.       - Разведчики вернулись?       - Ещё нет, - ответила Катриона сдавленно и нервно переступила с ноги на ногу. Теперь, когда она была окружена основной массой подчинённых Капитана, её индивидуальность окончательно померкла и затерялась в гуле хриплых перешептываний.       - В записке сказано, что большая группа Костогрызов собирается напасть на нас. Это было выяснено у одного из окров.       - Выпытано. На теле живого места нет, - растеряно поделился Алистир, - Я, конечно, орков ненавижу, но кто мог сотворить подобное?       - Это как надо стараться, чтобы выдавить что-то из орка? Они же боли почти не чувствуют… - заметил кто-то в толпе.       - Что бы там ни было – поделом! – выражение лица то ли Лонана, то ли Ломана исказилось в кривой улыбке, и невозможно было понять, как следовало реагировать на эту реплику: как на торжество садиста или угнетённого.       Катриона сомнениями не мучилась:       - Ты же не видел, что с ним сделали!       - А разница? – Лонан-Ломан обнаружил позади себя поддержку в виде пары-тройки доброжелательных смешков, и пошел в наступление, - Это же орк! Со всеми бы так!       Касавир глубоко вздохнул через нос и медленно выдохнул через рот, чуть вытянув губы в трубочку. Сегодня все эти смешки и поддержка деревенщине, самоутверждающейся на более благоразумной, но менее уверенной в себе девушке, ранили его сильнее обычного и казались предательством его скрупулёзной, тщательной работы по насаждению гуманизма и дисциплины. Он признался себе честно, что испытывает неприязнь ко всем окружающим, и, с удовольствием покинул бы их нескладные ряды, будь его воля. Надежда, что возможность отправиться в покои Тира представится уже через пару часов, наполнила его сердце трепетом и каким-то смутным подобием детской радости.       «Развалюха с ларьком, пристроенным кое-как, зазывает зевак – а где тут найдешь зевак? Повозки несутся мимо, да так, что и не видят докучной мольбы бедолог…».       - У нас есть цели, и пытки в них не входят, - отрезал Касавир, прервав общее наслаждение моментом, - Нужно перегруппироваться. Если орки, правда, знают наше местонахождение и направляются сюда, у нас есть возможность перехватить инициативу.       - А похлёбка? – спросила коротышка в серой робе и мягкой копной рыжих волос – видимо та самая Биззи, - Остынет же.       «…не о хлебе – о мелочи, жалкой наличности, не имея которой в наличности обратятся в пустыню и город, и лес, и сад. А телеги несутся; никто и не скосит взгляд…».       Напряжение витало в воздухе. Неизвестно, что бы последовало за приказом незамедлительно исполнять прямые указания, пренебрегая знаменитой похлёбкой. Касавир никогда не проверял границы их лояльности, но осознавал: еда – важная часть миропонимания его новой команды, с которой шутки плохи.       - Идите есть, - каждое слово требовало усилия, - но будьте наготове.        «…на хибару, застывшую рядом с обочиной, с жалкой вывеской – пыльной, смешной, скособоченной. А здесь, между прочим, могли бы вам предложить за бесценок что хочешь…».       Стало теплее. В конце концов более чем минутное гнетущее молчание нарушила Катриона:       - Вы их извините за… их…       Она не знала, как закончить фразу, и вся залилась краской. Касавир заметил небольшую ссадину на её щеке, усиливавшую впечатление, будто все её многочисленные веснушки нарисованы рыжей тушью. В свете восходящего солнца ещё чуть-чуть, и она была бы неотразима. Но это «чуть-чуть» было настолько могущественным, что оставалось только развести руками.       - А теперь о том, что не было сказано вслух: нам не надо сотни монет, нам хватит и двух, трех, десяти, - неожиданно обратился он к ней мягко, - и это поднимет наш дух, вселит надежду, откроет дорогу к счастью.       Ответа Касавир дожидаться не стал. Неспешно направляясь к костру, он тихо проворковал себе под нос:       - И нам станет житься не хуже столичных шлюх, чего до сих пор не давала партия власти.       Он считал, что подобные невинные глупости предпочтительнее сурового молчания, хоть и знал, что может, сам того не желая, распалить в девушке никому не нужные чувства. Притворившись, будто поглощён изучением местности, он получил возможность соскользнуть в потаённые мысли.       По другую сторону ущелья тропа, будто зажатая между высокими кустарниками и отвесной скалой, сворачивала на восток и шла вниз к пещерам. А ведь двадцать минут назад у него не было никаких надежд поскорее отделаться от общества кучки повстанцев. «Большая часть воинов племени отсутствует, отвлечённая нестерпимой жаждой Вашей крови…», - чертовски приятное заявление! Но кто интересно такая эта Брай Ф.?       Он пробежался взглядом по жующим, перешептывающимся лицам; разнородным, но при этом одинаковым, как серые гальки на пляже, фигурам.       «Увы, в захолустье не скопишь – не те масштабы. А что до поднятья духа, то верится слабо: стонут, пеняют, мечтают опять и опять… Может, и вправду, чтоб эту тоску унять, всех их от боли избавить единым махом было б честнее? И вздрогнешь в ответ со страхом: что как другие решат, справедливость любя, махом единым от боли избавить тебя?».       - Разведчики! – прокричал кто-то с другого конца лагеря, обрывая стихотворение отца в очень интересном месте.       Ещё пара десятков метров, и он познакомится с таинственной Брай Ф., которая попросила упомянуть в письме, чтобы они ни в коем случае не раскапывали могилу у дуба. Конечно, он знал, что увидит лишь каплю информацию в бесконечном море контекста, но не мог не искать возможности уже сейчас составить своё мнение.       - О, Мать-Земля, ему кожу содрали! – ошалело прохрипел полноватый парнишка слева. Он только-только вышел из подросткового возраста, и бородка, которую он безуспешно пытался отрастить, уродливо торчала клочками на его подбородке.       Касавир видел довольно много ужасов и извращений, но именно ноги этого безымянного орка сразили его и на мгновение лишили возможности думать. Когда Имон и Казал аккуратно развернули перед ним и ещё парочкой любопытствующих партизан бурый плащ, и обнажили миру обескровленные посеревшие, вымазанные в грязной земле, мышцы без кожи – вроде точно такие же, как у людей: круглые и аккуратные, с мягкими переходами в сухожилия и кости – он замер, задержав дыхание. Скрюченные пальцы, на которых не хватало ногтей, множество глубоких царапин, круглая дырка на месте глаза – всё это казалось ему приемлемым, в условиях чудовищных и вынужденных мер, но ноги...       - Это было в могиле? – спросил Касавир глупость, медленно оглядывая множественные вмятины, оставшиеся от грудной клетки – одна сплошная дыра, оставленная то ли молотком, то ли каблуком.       - Так точно, сэр.       «Мураш, обследуя стол, на мертвую муху набрел. В понятии муравьином она была исполином».       - Что скажете? – маленькие усики щёткой нависали над полными, напряженно сжатыми губами Казала.       «Но это его не касалось, и он, задержавшись малость, опять заспешил куда-то».       - Это вас не касается, - негромко ответил Касавир. От ужаса у него по спине побежали холодные мурашки. Он так устал думать, но точно знал: это вопрос этики – его вопрос. Тут уже так просто не отделаешься, нужно разбираться...       «Когда он встретит собрата, агента разведуправления, что ищет причинность явлений и место их во вселенной… о мухе он донесет».       - Но я обязательно разберусь.       «Муравьи – занятой народ».