Стрелы и судьбы

      Всё это напоминало застывшую на горном склоне лавину, которой достаточно лишь взмаха ресниц проходящего мимо странника, чтобы сорваться вниз, сначала в полной тишине, словно во сне, и медленно набирая обороты, грохот и размах, нечеловечески огромной массой погрести под собой всё живое, включая неудачливого инициатора процесса. Один взмах - пусть не ресниц, а руки - отделял Касавира от будущего мерзкого месива из пляшущих в битве ног, ходящих ходуном мечей и сотрясания щитов. Нестерпимо жгло солнце, к горлу подкатывала тошнота. Он сопротивлялся изо всех сил, чтобы не выпустить вожжи раньше времени, выгадать наиболее идеальный момент. Его отряд, как неумные, пусть и неплохо выдрессированные им лошади, был готов сорваться вниз в любой момент.       Касавир накрыл своим сознанием склон, растянулся над ним как тень от тучи, почувствовал запах сухой травы, пота, и почему-то крови. Он видел все, даже самые маленькие блики на орочьей броне из тёмного металла; слышал их хриплые голоса. Рука становилась тяжелее и тяжелее, словно наливалась кипятком, обдувалась ледяным ветром. Он неожиданно подумал, что краткое пребывание вдали от светского общества всегда действовало на него бодряще, но длительная жизнь в таких условиях вызвала необъяснимое чувство отречённости. Некто вместо него сейчас сидит на одном колене, смотрит на вражеские затылки, еле дыша, пытается не ошибиться, не наделать глупостей. Может ли он вообще сейчас отвечать за что-либо? Стоило ему оборвать себя, как оборвалась вниз и его рука, будто бы по ошибке, но на самом деле нет. Касавир знал это, доверял себе, верил в свои инстинкты. Оглушительный рёв со всех сторон взорвал тишину.       - За родник Старого Флилина! – закричал то ли Лонан, то ли Ломан.       - Сдохните, ублюдки! – не менее громко закричал Казал, и метнул вперёд кривой топор.       И всё закружилось. Остановилось. Снова закружилось. Счёт времени потерялся, счёт убитых орков, потерь средь личного состава тоже. Касавир выбирался из схватки с одним воином, чтобы тут же метнуться в другую. У него мучительно звенело в голове, точно она была набита осколками стекла. Не было времени отдышаться, оглядеться, перегруппироваться с соратниками. Он просто поднимал вверх и опускал вниз свой молот, и с каждым таким взмахом тот становился всё тяжелее. Капли пота стекали вниз по его шее, заливали глаза. Оказавшись зажатым между тремя рослыми орками, он на секунду замер. Он всегда быстро анализировал ситуацию, и сейчас всё говорило не в его пользу.       Может быть, вот он – тот самый шанс, которого он так давно ждал? Долгожданный момент избавления от мучений? Возложив на орков надежды о скором избавлении от тяжести бытия, Касавир глубоко вздохнул.       - Верую в Тира, Отца Всемогущего, Творца Закона и Порядка, видимого и невидимого! Верую в Справедливого Бога, - его голос из шепота переходил в ликующий, отчаянный крик, оглушающих его самого, одурманивающий, сводящий с ума, могучий вопль, - Бога от Порядка, Свет от Света, Бога истинного, рождённого, не сотворённого, единосущного Закону, - через Которого всё живёт. Ради нас, людей, ради нашего блага. Под твою защиту прибегаю, Справедливый Тир, не презри молений наших в скорби нашей, но от беззакония избавь нас навсегда.       Если бы он видел себя со стороны, как видела его сейчас Катриона, то испытал бы ощущение ирреальности, страха, но вместе с тем восторга. Размашистые движения, тотальное бесстрашие – она не знала, что было причиной, - только, увидев Касавира один лишь раз в подобном состоянии, никто из них не мог заставить себя не следовать за ним, не признать его своим Капитаном. Белый, ни с чем не сравнимый, яркий свет, исходящий от него холодным, переливающимся, жемчужным сиянием, звук его раскатистого голоса, граничащее с безумием исступление – всё это создавало вокруг паладина особую атмосферу смелости и преодоления. Катриона влюбилась в него без остатка, когда впервые увидела эту ауру, и продолжала влюбляться снова каждый раз, словно в первый, и даже испытывала некоего рода зависимость от этого зрелища.       - Капитан! – не сдержалась она от радостного приветствия этого его особого состояния.       - ….многократно омой меня от беззакония моего! – доносилось до неё сквозь шум битвы, - И от греха моего отчисти меня! Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда передо мною!       Касавиру казалось, что он лежит на холодной гальке, и прохладная чистая вода обтекает его. Холодный свет сквозь ветви, тёмно-зеленая трава по краям ручья, могучие стволы старых деревьев. Невероятная тишина накрыла собой всё пространство вокруг. Он уже был здесь не раз, и понимал, что не отсутствие звуков как таковое, а словно бы звук тишины кто-то невероятно огромных размеров выкрикивает прямо над головой – вот, что здесь происходит. И силы, необходимые для создания этой оглушающей тишины, наполнили его благоговением, а бесконечный ужас и отстранённость этого места навеяли на него чувство эйфорической безнадёжности. Сильным дурманом оно прошло сквозь всё его тело, и все мысли, движения словно повисли, паря, как во сне. Если всё тотально упростить, то он мог бы сравнить это чувство с накатывающей откуда-то из глубин бёдер, живота и затылка волной чистой энергии, предшествующей оргазму, растянутой во времени на много часов. Его вытягивало куда-то струной, и в лунном свете, мерцающем сквозь ветви деревьев, он стал столь же тих, как и весь остальной мир.       Когда Катриона пробилась к нему, он с ожесточением опустил молот на голову сбитого с ног орка. Вокруг него лежала целая груда тел.       - Победа! – зарычал где-то невдалеке голос одного из ополченцев.       - Победа! – тут же подхватили остальные.       Катриона благодарно и громко рассмеялась, закинув голову назад, подставляя веснушчатое лицо тусклому осеннему солнцу. Она почти не слышала чужих воплей, в ушах не утихал голос Капитана и пульс разгоряченного сердца. Касавир оторвал взгляд от размазанных по земле мозгов побеждённого врага, и посмотрел на неё так, словно видел впервые. Стало очень тихо; поднялся ветер и невесомые пылинки песка закружились между ними, подобные маленьким мошкам, витающим над куском прогнившего мяса. Он вздрогнул, растерянно огляделся и вздохнул. Катриона готова была выпалить слова любви прямо здесь и сейчас, сказать, что готова пойти с ним хоть на край света, хоть в ад, хоть на дно океана. Он не выдал своих досады и скорби ни одной мышцей лица: годы тренировок сделали маскировку своих чувств почти что инстинктом; иногда благодаря этому чувство даже и не возникало. Но в этот раз… в этот раз на этом самом месте ему удалось проникнуть в святая святых своего Бога, оказаться на подступах в его холодные владения, почувствовать состояние отчищенного добела сознания. Если бы его только убили в этот момент, то он бы вошел в царство Тира, и не пялился сейчас на эту деревенскую молодую дуру.       - Капитан, я хотела только сказать, что я… - она запнулась, и сделала было уже шаг вперёд, когда Касавир перебил её:       - Сколько пало? – это был надсадный хрип человека на пороге обморока.       - Я хотела сказать… что я… Я…       Касавир наклонился и положил свой молот и щит на землю; пока они сражались, солнце уже начало клониться к закату, опускались сумерки и затопляли место битвы синевой. До этого он не замечал, как сильно болят руки и ноги от тяжелого дневного перехода. Та самая зловещая торжественная тишина продолжала звучать в его голове и открывать изнанку творящейся вокруг тупой, убогой жизни. Он не был ранен или в крайней степени измождён, он был просто разочарован.       - Катриона… - выдавил он, сжав зубы, чтобы вовремя остановить нецензурное слово.       - Ох, да, Капитан, - она смущённо оглянулась, - Бергдэр, Синдри и… Биззи… и… кажется, ещё двое, я не вижу отсюда кто именно.       Касавир медленно, слегка загребая отяжелевшими ногами, двинулся в направлении тел. Катриона хвостиком последовала за ним, прикрыв ладонью лоб. Как она могла забыться так глупо, так неуместно? А что было бы, если бы она успела выпалить своё признание? Её соратники погибли, её любимый мужчина - весь покрытый кровью герой, что еле стоит на ногах. Ей вдруг показалось, что мимо её головы просвистел арбалетный болт: только она могла так глупо, совершенно по-идиотски опростоволоситься! Благо, чистое везение, стечение обстоятельств позволили ей устоять на ногах, не шмякнуться, как это обычно бывает, всем на потеху. Скоро ей повезёт снова. Всё сложится идеально. Она сжала кулаки и чуть не с ненавистью глянула на затылок Капитана: он встанет на одно колено, вытащит из-за пазухи розу, посмотрит в её глаза и скажет…       - Чёртовы ёбанные орки, - глухо заплакал у неё под ухом Алистир.       Катриона вздрогнула и грустно опустила глаза.       Вокруг Касавира столпились его люди, его стадо, можно даже сказать, паства. Кто-то смотрел на мёртвые лица друзей, кто-то на него, кто-то себе под ноги. Он знал, что им нужно. Все ждали особенных его действий, ждали того самого, что они так любят, и что должно произойти дальше. Касавира тошнило и почему-то хотелось сладкого пива. Вся его сосредоточенность, вся уверенность в собственном предназначении, когда он, как стрела, выпущенная из тетивы, обрушивал на орков свой молот, несся долиной смерти совершенно неуязвимый – погибла, рассеялась. Перед глазами невольно возникла обнаженная Офала, вся мокрая, растирающая по коже бёдер и ягодиц ароматические масла. Он подумал, что стоит побывать на грани жизни и смерти такой стрелой, как всегда нестерпимо хочется трахаться – не заниматься любовью, предаваться похотливым утехам, вкушать нежные плоды сладострастия, а именно совокупляться, ебаться, сношаться, трахаться. Практически все его благодарственные и заупокойные молитвы после сокрушительных побед над превосходящими силами противника возносились благочестивому Искалеченному Богу под гнётом навязчивых мыслей о животном, болезненном, диком сексе, и, так как, единственное, что его заботило – внешнее поддержание своего статуса, бесконечная борьба со скукой и желание умереть – то и тормозить воображаемую Офалу он не собирался. Если быть предельно откровенным с самим собой, он даже её ждал. Он снова пробежал глазами по печальным лицам окружающих его людей. Кто-нибудь из них может хотя бы примерно догадываться, что творится в его голове? Касавир встал на колени и зажмурился. Кое-кто из толпы последовали его примеру, чем заставили всё паладинское нутро съежится от отвращения. Тем временем, Офала вылезала из ванны, подобрала волосы лентой, отчего грудь чуть приподнялась, и можно было увидеть, как под мягкими нежными полусферами скопилась влага. Он вдруг вспомнил про Катриону, про этот её щенячий полный нежности взгляд, о том, что скорее всего минуту назад она пыталась признаться ему в любви, и рядом с Офалой тут же возникла ещё одна женская фигура. Касавир весь внутренне напрягся, зажмурившись сильнее – со стороны могло показаться, что он концентрируется с удвоенной силой – но быстро расслабился и позволил безумной фантазии увлечь себя в пучины тёмных вод.       - Всемогущий, Беспристрастный Боже, ныне приступаю я к таинству; приступаю как недугующий – к Судье жизни, как отверженный – к Источнику милости, как незрячий – к сиянию вечного Света, как нищий и обездоленный – к Владыке земли и неба…       Чем ближе они приближалась, тем сильнее чувствовался жар исходящей от их тел, аромат масел, и чего-то ещё такого вкусного, сочного, влажного. Касавир быстро и незаметно облизал пересохшие губы. Одно мгновение ты на пороге царства Великого Трансцендентного Абсолюта, а другое судорожно тараторишь нудную молитву, пока в ушах звенят активные призывы к действиям развратного характера. Он настолько устал, что на этот раз еле удержался от глупого смешка.       - Прошу Тебя, Тир, по неизречённой Твоей благости, удостой меня исцеления недугов, омой раны души моей, просвети ослепленный мой взор, ниспошли одеяние нищете моей, дабы вкусить мне силы Закона…       - Капитан! Там со стороны логова идут люди!       Офала стоящая на коленях напротив высокого зеркала, широко расставив бёдра, самозабвенно обсасывающая его указательный палец, застыла на месте, вопросительно подняла на Касавира глаза. Катриона, танцующая незамысловатый танец, по большей части состоящий из вихляния бёдрами, встала столбом и привычно ссутулилась, не сумев даже в воображаемом пространстве задержаться в поле чего-то, пусть низменно, но прекрасного.       Он прервался, нахмурился, и спешно возвестил, что он – паладин церкви Тира, и во славу Бога Беспристрастного и церкви Торжествующей, за всех и каждого, кто вверил себя его молитвам и во имя благоденствия Святой Церкви, клянется, что покажет истину, накажет виновных и исправит неправильное, и приносит благодарение Тиру, Господу Святому, всемогущему и вечному Боже.       - Что тут? – спросил он, подходя через минуту к трём рослым детинам из его отряда. Он издалека уже слышал возмущённые крики мужчины-дварфа.       - Он Яйсога завалил! – восхищённо выдал один из них, указывая указательным пальцем на молодого воина, держащего подмышкой, как кожаный мяч, голову одного из орочьих вождей с торчащей из него длинной стрелой.       - Да какая разница, - молодой дварф был явно очень раздосадован задержкой, - Пройти дайте! Мы к Серым Плащам! К Коллуму! Видите, у нас раненая!       - Достопочтенный Каталмач? – привлёк внимание Касавира гном с перевязанной рукой, - Или же я могу ошибаться…       - Сейчас Капитан с вами всё решит, - детина отвечал дварфу как ни в чём не бывало, - но ты, конечно, мужик!       - Капитан-то наш – Каталмач, это да! – ещё более воодушевленно ответил второй, но посмотрев в суровые глаза Касавира, смущённо потупился.       Касавир быстро оглядел всех незнакомцев: молодой дварф опирался только на одну ногу, видимо стараясь не нагружать повреждённое в бою колено; гном с растрёпанными волосами, возможно Гробнар Г.Р., ссутулился и часто моргал, будто тусклое солнце застилало ему глаза; рядом стояла молодая девушка колдунья или волшебница. Её рыжие волосы промокли и слиплись, прилипли к лицу и шее. Рукава она закатала до самых плеч, и руки – белые и тонкие, как две змеи – безвольно висели по бокам от корпуса. Грязная, обтрёпанная и озлобленная, она напоминала полуразрушенную статую в ночном парке. Слева на обвисшей и дырявой мантии покачивался, зацепившись за нитку, золотой кулон Огненного Властелина – переплетение изящных линий, создающих своим единством графику огня. В ногах у них лежала груда страшных оборванных тряпок с торчащими наружу длинными ногами в изношенных сапогах. Это кто-то своим тяжелым дыханием, позой и хрипом напоминал зверя неведомой, ночной, давно вымершей породы: сухая рука с обожжённой некрасивой кожей - явно последствия удара молнии - лежала на земле как птичья лапа без когтей. Туловище и голова были накрыты плащом.       - Лейтенант городской стражи города Невервинтера Брай Ф.?       - Так точно, достопочтенный Капитан Каталмач, - мягким и каким-то тусклым голосом ответил гном за зверя, при этом как-то неприятно дрожа всем телом, словно в его грудной клетке и плечах велась непрерывная жестокая борьба мелких грызунов.       - Рана серьезная?       - Если постараться быть точным, среднетяжелая, - гном попытался изобразить на лице улыбку.       Касавир оглянулся на подоспевшую к необычному зрелищу толпу, нашел глазами Катриону, и подняв для привлечения внимания руку, коротко скомандовал: «Разбейте лагерь!». Тут же толпа за ним рассыпалась на маленькие кучки, как муравьи, потерявшие интерес к яркой бусинке, и Касавир тщеславно внутренне порадовался факту столь эффектного приёма непрошенных гостей.       - Гробнар? – спросил он у гнома, и тот на мгновение просиял в ответ, уверено кивнув. Глаза его, правда, тут же потухли и он устало переступил с ноги на ногу. Дварф взорвался:       - Да дайте же ей хотя бы зелье какое лечебное!       - И мне. Я сейчас сдохну, - рыжая девушка села на корточки бессильно, как человек, потерявший последнюю надежду, как истукан. Незрячие глаза её словно были повернуты внутрь себя. Касавир часто видел полностью обессиленных магов, и это было именно оно.       - Идти можете?       - Да, можем, - снова за всех ответил гном.       - Брай! – рыжая девушка крикнула на кучу тряпок, - Эй, вставай! Пойдём!       Груда дрогнула, но не застонала и даже не пискнула, как ожидалось, только захрипела чуть быстрее.       - Давай, давай! - рыжая звучала словно злая нянечка, уставшая от своего капризного воспитанника, - Разлеглась!       - Брай, - дварф склонился над ней, как любящий отец, - пойдём ещё чуть-чуть. Сейчас нам помогут.       Гробнар с трудом присел на одно колено и здоровой рукой потянулся было к лейтенанту, но в последний момент одёрнул себя и замер. Касавир почему-то вспомнил эпизод из детства, когда они с отцом прогуливались по саду. Стояла такая же удушливая, сухая осенняя пора, такие же холодные сумерки, когда воздух наполнен запахом опавшей листвы и пыли. Возле тропинки, в траве, свернувшись песчано-коричневым кольцом, лежала змея, и мальчик, который много времени проводил за изучением флоры и фауны, сразу же распознал гадюку. Сначала она показалась ему мёртвой, удушенной застрявшей в пасти жабой, но вскоре стало ясно, что и жаба, и змея живы. Сочилась кровь, можно было видеть постоянные судороги обоих существ: змея никак не могла сглотнуть; жаба подохнуть. При этом никто не издавал ни звука. Касавир несколько раз хотел дотронуться до неестественного уродливого сочленения - места, где заканчивалась жаба и начиналась змея, но каждый раз одёргивал руку. Отец какое-то время наблюдал за зрелищем вместе с ним, затем поднял ногу в тяжелом сапоге, и обрушил её на животных. Послышался хруст, который Касавир не забудет никогда. «Поступок», —спокойно сказал ему тогда отец, грустно улыбнулся, и Касавир почувствовал блаженное облегчение. Ему больше не нужно было решать этот вопрос.       Ему было не жалко лейтенанта также, как не было жалко гадюку тогда. Он совершенно точно может решить любой вопрос, совершить любой поступок. Им двигал только долг с примесью лёгкого интереса. Собственно, это и смущало: давно он не испытывал чего-либо, кроме тоски, тяжести и отвращения. Что-то было не так. В голове закрутилась целая прорва аналитических выкладок, обрывков воспоминаний и тактических возможностей. Он часто оказывался при исполнении своего священного долга, решал и более сложные морально-этические задачи, чем эта. Компания измученных воинов перед ним даже не представляла в какую новую заварушку угодила. Помнят ли они вообще про того запытанного орка? Что именно произошло в логове Костогрызов? Убийство Яйсога является восстановлением порядка. Сочтёт ли Тир их геройство – искуплением? Трудность ведь и заключалась в новоприобретенном авторитете дварфа. Касавир с беспокойством заметил блестящие глаза детин вокруг себя, услышал в привычном шепоте за спиной слово «герои». Что будет, если он прикажет им повесить лейтенанта?       С самого начала Брай улавливала сложные звуки происходящего вокруг, звуки на грани слышного, дыхание десятка мужчин и женщин, шуршание грубой ткани их одежды, но чувствовала себя словно в очень глубокой узкой яме. Она понимала, что имеют ввиду друзья, когда говорят: «Вставай!», но как не пыталась пошевелиться, только глубже опускалась в ещё более узкое и тесное пространство. Она проваливалась под землю, лейтенант городской стражи Брай Фарлонг, и осколки тонули вместе с ней, и Дейгун. Она быстро открыла глаз, который открывался, и маленький тусклый лучик закатного солнца, пробивающийся сквозь бесконечные складки плаща, чуть не выжег её мозг до основания. Когда она снова открыла глаз, ему престали ноги в грязных истрёпанных башмаках – выглядящие так, будто они только-только топтали чьи-то внутренние органы и бродили по лужам крови. Красные капли доставали до самых крепких мужских колен, а уж ниже щиколоток таки вовсе было какое-то алое месиво. Рядом с ними вдруг появилась нога в латах, тоже заляпанная кровью, но совсем другая, блестящая и красивая.       - Но мы же можем её понести? – услышала она незнакомый голос, и содрогнулась от ужаса.       - Нет, - прогудел в ответ Келгар, - сама пойдёт.       Он уже пытался поднять её на руки, взвалить на спину, но от этого Брай становилось так плохо, что приходилось аккуратно ставить её на место и молится Клангеддину, чтобы из неё не вылетел весь дух. Она приноровилась самостоятельно ковылять по-особенному, чтобы максимально снизить ноющую, жгучую, мучительную боль в животе, но стоило кому-то только прикоснуться к ней, как весь мир точно превращался в груду острых осколков и игл, в которых она тонула, как в реке. Кара тогда сказала, что дело не в ране, а в мозгах, и чтобы от несчастной дуры все быстро отъебались, а то сожжёт к чёртовой матери. Собственно, так все и сделали. Без воды, еды, лекарств и сил, они протащились по единственной дороге, ведущей от запасного выхода из катакомб Костогрызов, как во сне, каком-то грязно-буром тумане страданий. Брай не помнила большую часть пути, но помнила острые осколки и иглы.       - От-тойди, - выдавила она громко, - когда крепкие ноги шагнули навстречу к её глазу. Она медленно зашевелилась и, держа перед глазами образ Дейгуна, натягивающего тетиву, начала движение к поверхности.       Касавир наблюдал, как груда тряпок встала на четвереньки, прижав обожжённую руку к животу, а во второй зажимая лук с порванной тетивой, на котором всё это время лежала. Наконец, зашатавшись она выпрямилась и Касавир на мгновение опешил. Перед ним стоял избитый ребёнок с заплывшим чёрно-фиолетовым синяком глазом, шрамом на пол лица, рассечённой губой и дырой в животе. От уха до уха по её шее пролегала багровая борозда. Ростом она едва доходила ему до плеч, и теперь стояла напротив, покачиваясь, не обращая внимания на окружающих. Глаз, которым она смотрела на мир был тускл и, казалось, словно девочка и вовсе без сознания.       - Теперь шагай! - громко и грубо скомандовала рыжая, и лейтенант-ребёнок, как в трансе, начала своё движение.       Сердце Касавира разорвалось на несколько частей.       - Да что же это такое? – спросил детина и с ужасом посмотрел на дварфа.       Тот только гневно фыркнул и, стараясь не отставать, уже собирался захромать следом, как Касавир остановил Брай, мягко взяв её руками за плечи. Она по инерции сделала ещё один шаг вперёд, и буквально упёрлась ему макушкой в нагрудник; затем медленно подняла искалеченное лицо навстречу преграде. Она увидела обладателя красивой ноги, увидела ужас в его круглых голубых глазах, и почувствовала отчаянную злость. Что не видно, что она идёт тут?! И она хотела было уже стряхнуть с себя его руки, как человек резко потянул её снова вниз, заставляя пригнуться. Боль в животе стала нестерпимой. Брай надрывно застонала. Острые осколки и иглы возвращались, но он продолжал давить на неё, пытаясь загнать в какую-то особую, нужную ему форму. И эта девочка, не готовая сопротивляться его могучей воле, осела вместе с ним, с нескрываемым изумлением продолжая смотреть в незнакомые лучистые и ясные глаза. Касавир глубоко вздохнул и время словно остановилось. Их накрыло непроницаемым куполом тишины, столь знакомой любому паладину, но невыносимо пугающей для непосвящённых. Боль угасла, освобождая их тела, наполняя каждую клетку крови невиданной энергией. В её ушах загремел глубокий грудной голос, какой она никогда не слышала прежде, и какой не думала когда-либо услышать:       - Господь Справедливый и Мудрый, внемли гласу моления моего, сотвори с нами знамение во благо: наставь нас на путь твой, чтобы ходили в истине твоей; возвысь сердца наши, во имя Справедливости Суда твоего. Я, паладин церкви Тира, желаю совершить Божественное Исцеление, и причаститься Порядка и Закона Господа моего Беспристрастного Бога, по обряду Святой Тирской Церкви, во славу Бога всемогущего и всей Церкви Торжествующей, за всех и каждого, кто вверил себя моим молитвам и во имя благоденствия Святой Тирской Церкви. Аминь.       Остальным пришлось зажмурится, настолько интенсивным было сияние, исходящее от тела человека, которого люди здесь именовали Капитаном. Когда он разжал свои объятия, ставшие в какой-то момент невыносимо крепкими, Брай с ужасом и благоговением взглянула в лицо мужчины. Её голова практически полностью помещалась в его руках.       - Благодарение приношу тебе, Господь, Святой Искалеченный, всемогущий и вечный Боже, ибо грешному и недостойному слуге Своему Ты ниспослал исцеление истинного невинного тела рабы твоей.       Он вытянул шею и, перестав дышать от осторожности, поцеловал её в лоб.       - Меня зовут Б-брай, - пролепетала лейтенант-ребёнок и Касавир не смог сдержать улыбку.       - А я - Касавир.