Стрелы и судьбы

      Взрыв громогласного хохота прозвучал в сгущающихся сумерках. Келгар залпом допил своё пиво и взметнул правую руку в воздух. Стрела между бровями отрубленной головы орка отражала лакированным древком отблески костра:       - И я думал, она уже всё... померла с концами... И я сейчас тож, ну, того! На меня Яйсог прёт тараном! Глаза у него... я такие только у бешеного быка видел однажды, да и тот покажется вершиной благоразумия по сравнению с этим монстром, - Келгар радостно встряхнул трофеем, - И тут... он ка-а-а-к качнётся! И захрипел так... КХХХХРААА... Мне кровь глаза заливает - я вначале даже и не понял, чё оно такое-то... а тут гляжу: на спину валится. Как так?! Оборачиваюсь...       Свет костра придавал его густой бороде оттенок сверкающего янтарно-рубинового цвета, казалось, что из лица Келгара исходят лучи заходящего солнца. Он выждал драматическую паузу.       - А это Брай с того света вернулась и прям между глаз ему н-н-а-а!       Все повскакивали со своих мест в ликующем порыве.       - Ай да лейтенант! - громко вскрикнул низкий мужской голос, как сигнал остальным.       - За Келгара! За Брай! - тут же послышалось отовсюду.       - За Невервинтер! - вскочило на ноги несколько патриотов.       Крики и смех росли подобно штормовому ветру. Какая-то девица напрыгнула на Келгара в попытке страстно поцеловать, но с удивительной для дварфийской коренастой и приземлённой фигуры ловкостью, он уклонился от нападающей, и продолжил смеяться, держа, однако руку, из которой выпала и разбилась кружка, на талии прозорливой кокетки.       Вниз по течению ручья, у берега которого раскинулся новый лагерь, стояла небольшая рощица тополей, верхушки которых трепетали и серебрились в последних отблесках закатного света. Прислонившись к одному из деревьев спиной, Касавир наблюдал необычное зрелище: за несколько минут после пробуждения, молодой дварф стал душой компании и полноправным управителем той массы, которую он приручал несколько недель.       Словно не было долгих часов муштры, увещеваний об опасности шумного поведения и чрезмерных алкогольных возлияний. Откуда они вообще достали столько пива? Хотя припасы он никогда не контролировал, а зря. Сейчас он был слишком утомлённым даже для разговоров, не то что там для дисциплинарных мер для необузданных деревенщин. Рядом с ним подошёл и остановился Гробнар.       Сквозь облака уже просачивался сумрак ночи - возможно, самой тёмной в этом году, ещё не виданной для гор черноты.       - Смеркается, - произнёс Касавир какое-то время спустя. Не слово, не звук - тихий хрип; на большее сил не хватало. Последние три часа он провёл за молитвами, вымаливая и выпрашивая у Тира жизнь лейтенанта-ребёнка, смертельная рана которой была не так уж и проста в излечении. Иногда она поднимала на него свои глаза и Касавир видел в них своё блёкло светящееся отражение. Интересно, о чём она думала в эти мгновения?       Гробнар тогда тоже находился рядом, иногда напевая благозвучные мелодии, словно аккомпанемент заунывным паладинским молитвам. Теперь он смотрел на толпу своими большими выпуклыми глазами, не мигая. Такой же утомлённый, если не больше.       По долине прокатился внезапный порыв ветра, развевая побитые одежды ополченцев, раскачивая ветви над их головами. На мгновение костёр вспыхнул ярче, растревоживая насыщенное марево сумерек: кто-то подкинул в него промасленных дров. Лица радостных людей загорелись оранжевым цветом. Неожиданно яркие, вспыхнули в их глазах блики. И вдруг - снова сумерки, снова - непоколебимая серость; игра света утихла.       Касавир заговорил опять, напрягая ослабшие связки:       - Но вы же ведь видели того орка, запытанного в лесу, да или нет?       Усилием воли Гробнар воскресил маленькую могилу под раскидистым дубом - зыбкий образ в глубинах памяти:       - Признаюсь, Господин Каталмач, видел. Тихо улизнул, сославшись на расстройство желудка, и видел. Всё видел.       - И пошли в логово Костогрызов? Почему вы пошли с ней, если видели, что она сделала?       Гробнар повернул к нему свою вихрастую голову, затем отвернулся. Его взгляд углубился во мрак, накрывший собой долину.       - Я в достаточной мере представляю требования, возложенные на вас клятвой и вашей божественной миссией, поэтому со всей ответственностью отвечу на ваш вопрос. Позвольте лишь зайти издалека... Понять хитросплетения судьбы порой бывает сложно, если это вообще возможно, но вы уж постарайтесь, господин Каталмач.       Гробнар сделал паузу, невозмутимо достал из кармана платок и промокнул лицо от пота. Затем он продолжил:       - Когда мы встретились с госпожой Фарлонг ко мне приближалась смерть, которую я намеривался уготовить сам себе. Тень её, неизменная её предвестница, уже пала на меня и смягчила мою душу. Переходя в долину теней, любое существо возжелает людского сочувствия, если не сказать жалости. Думаю, вам не составит труда, благодаря моему рассказу, разглядеть в пустыне страданий, в котором я бродил измождённый, оазис рока, коей явилась она...       Касавир внутренне содрогнулся оттого, насколько сложной манерой изъяснятся обладает гном. Отвыкший от таких оборотов речи, ему понадобилась пара секунд, чтобы перестроить свой мозг на высокий лад, так напоминавший отца. Их глаза встретились, и то, что он прочёл в янтарных крупинках мрачного взгляда Гробнара, было не испугом, не чувством вины, а скорее своего рода триумфом, вызовом ему и его Богу. Похоже, он действительно собирался зайти издалека. Касавир пожалел, что не завёл разговор в положении сидя.       -...Я принадлежу к роду, который во все времена отличался силой воображения и пылкостью духа, и уже в раннем детстве доказал, что полностью унаследовал эти качества. Я рос необузданным сумасбродом, невольником самых диких своих прихотей, игрушкой необузданных страстей. С годами они проявлялись всё явственнее, внушая, по многим причинам, тревогу моим друзьям и принося безусловный урон мне самому. Немногие робкие и неумелые попытки моих соплеменников пресечь мои дурные наклонности окончились совершенной неудачей и, разумеется, полным моим триумфом. Я превзошёл всех в мотовстве и изобрёл столько же новых развлечений, сколько хитроумных машин, поражавших воображение окружающих. Так всё и длилось, пока я не встретил её - мою ненаглядную Агат. Сначала её существование стало для меня источником величайших страданий; в особенности же оттого, что, я не мог не думать о лёгкости, с какою она оказывалась со мною вровень. Почти каждый день между нами вспыхивали ссоры, однако же нравом мы были во многом схожи, и это вызывало во мне чувства, которым, быть может, и суждено было вершить мою судьбу. Так и прошли несколько лет молодости, в круговороте которых мы то сходились, то отталкивались, но неизменно пребывали в тесном контакте. В конечном итоге, всем, кроме нас самих стало ясно: мы созданы друг для друга, наши позитивные качества гармонично уравновешивают негативные, и, что находясь в обществе друг друга, мы становимся лучшими воплощениями себя. Позже мы и сами осознали это, обвенчались и уехали из нашей деревни, чтобы не терпеть постоянно пересуды, не слышать смешки за спинами. Я не желаю, однако, описывать шаг за шагом то восхитительное время, предаваясь которому мы противостояли всем законам и ускользали от обыденности. Двадцать лет безрассудств и подвигов протекли без особой пользы, но это было самое счастливое время в моей жизни.       Касавир молчал. Шум попойки делал рассказ гнома каким-то ирреальным сновидением, невеяным простудой. После паузы, полной мучительной борьбы с тяжёлыми воспоминаниями, Гробнар продолжил:       - После её гибели, вы легко поверите, я пал так низко, что свёл знакомство с профессиональными шулерами, перенял у них самые наиподлейшие приёмы, и, преуспев в презренной науке обмана, стал пользоваться ею как источником дохода за счёт доверчивых посетителей придорожных таверн. Я был абсолютно обессилен и совершенно потерял способность приспосабливаться, превратившись в презренного червя общества - самого настоящего паразита. Весёлая, чистосердечная, щедрая Агат - самая благородная и самая великодушная женщина на всём береге Мечей, разве она могла бы поверить в то, что спутник её жизни сможет превратиться в это? Но у меня всегда были, повторюсь, всегда были эти тенденции: непреодолимое желание необузданно предаваться пороку и использовать все свои многочисленные таланты ради собственного развлечения, а пылкий нрав мой способствовал этому с удвоенной силой. Только её воля и жизнелюбие превращали меня в... в...        Его запинки в поисках подобрать подходящее слово напомнили Касавиру Офалу: она тоже разговаривала иногда с таким рассеянным видом, словно перекатывая слова на языке, как маленькие шарики. Знакомое виноватое чувство поразило его, как выстрел: снова выслушивает чью-то исповедь безразлично, как слушают заезженный анекдот. В этот раз, однако, он не знал заранее всё, что услышит. Что-то в этом Гробнаре было неправильно и это не нравилось Касавиру.       -... настоящего гнома. И без той огранки, что она придавала моему разуму и душе, я стал разлагаться, рассыпаться на куски, мой разум раскололся. Она действовала на меня как сдерживающий, обеспечивающий стойкость стержень. И вот её нет более в материальном мире. Опять и опять в тайниках своей души искал я ответы на вопросы: «Что дальше?». Но ответа не было. Мои мысли превратились в обрывки её стихотворений. Я постоянно грезил наяву, видев её рядом, слышав её голос... Не буду скрывать, и до сих пор со мною случаются рецидивы, настолько сильной была та боль, настолько же она сильна и поныне. Надо ли говорить, что я испытал все муки грешника, замурованного в стену неверующих? А времени на размышления у меня было предостаточно, уж поверьте. В последние перед нашей с госпожой Фарлонг дни я всецело предался вину в компании худших людей - контрабандистов из Лускана; алкоголь будоражил мой и без того беспокойный нрав, и я все нетерпеливей стремился вырваться из оков этой жизни. Как бы то ни было, окончательно и бесповоротно во мне загорелась надежда и взрастила отчаянную и непреклонную решимость уйти из этого жалкого существования. Я протрезвел, ушёл подальше, как мне казалось, в необитаемые земли...       - Нахуй орков! - возопил вдруг Келгар, вскочивший с самодельной скамьи с горящими глазами, в толпе опьяневших ополченцев. Перед его взором вдруг возникло две фигуры - высокая и статная паладина и маленькая сухопарая барда - но лишь на миг, ибо ему тут же подсунули новую кружку браги и кто-то грузный перекрыл собой вид, схватил за плечи, закричал что-то про мужиков.       Гробнар вдруг улыбнулся Касавиру с теплотой, совсем не присущей ему ранее:       - Госпожа Фарлонг сильно похожа на Агат. Не по нраву, мировоззрению или внешности, а по той душевной силе, что непрерывно излучает из себя. Вы и сами скоро поймёте это, господин Каталмач. Отчего же, подумаете вы, отчего так воодушевляет меня один вид этой девушки? И вы нейдёте разгадку, хотя и будет трудно совладать с чудовищными, непостижимыми образами, что будут осаждать вас, пока вы смотрите. Та лёгкость с какой она выдаёт психическую энергию в мир - поражает воображение. Поговорите со всеми её спутниками. Все, кроме, может быть, Кары, такие же спасённые ею от отчаяния души, как и я. И делает она это не намерено, не в качестве цели, а мимоходом, естественно и очень живо... Моя поэтическая натура не даёт мне вмешиваться в ход вещей, направлять её в какое-либо русло, но... остаётся надеяться, что сыщется истинный ваятель, что придаст форму всей этой силе...       Пока Гробнар рассматривал пространство перед собой, Касавир не мог оторвать глаз от самого барда. Снова и снова он принимался всматриваться в сухую сероватую кожу, бледное лицо и непокорные пряди волос. Не отдавая себе отчёта, Касавир теперь занимал совершенно иную позицию, чем пять минут назад: Гробнар перестал быть ему и симпатичен, и интересен. На что намекает этот бесхребетный унылый урод? Уж не на него ли? Опять затягивают его куда-то в сети? Опять пытаются всучить ответственность не за себя и свою судьбу? Касавир буквально позеленел от злости. После такого напряжённого дня трудно сохранять беспристрастность и хладнокровие главного представителя Слепого Повелителя округи. Он почти перестал слушать от гнева, но вдруг остыл, потерял всякий интерес, без труда заставил себя вернуться в здесь и сейчас.       -...Она сама неплохо организовывает пространство вокруг себя в некое единое торжественное шествие, и я не могу не думать об Агат, когда вижу, как она встаёт снова и снова, хотя другой на её месте остался бы неподвижным.       - Меня интересует лишь нравственная сторона вопроса, - мрачно заметил Касавир.       Его собеседник в ответ радушно улыбнулся:       - Мне плевать, что она делает - будьте уверены, я делал похуже. Покуда от неё исходит это свечение, эта энергия делающая меня снова достойным гномом - я буду рядом. Конечно, моя высокая оценка и любовь к ней не убедит вас в её праведности или невиновности. С такой же лояльностью относятся к своему вожаку бандиты с большой дороги, но... мне всё равно. Я последую с ней хоть на край света, лишь бы быть снова таким, каким был при Агат... Всё равно, - повторил Гробнар так, словно открывал Касавиру тщательно скрываемый секрет, - Если ваша догма прикажет вам убить её, убейте тогда уж и меня, будьте добры, господин Каталмач.       - Я вас услышал, - произнёс Касавир задумчиво.       Гробнар бросил последний взгляд на толпу разгульных ополченцев и Келгара, и хотел было уже уйти, как их спинами послышался лёгкий шум...