(От лица автора)
Глубоко за полночь. Неприметный дом на окраине Москвы, такой же как и десятки подобных ему здесь. Невысокий мужчина с едва заметным шрамом в пол руки прошел в гостиную окутанного полумраком помещения и щёлкнул выключателем. Он тут же вздрогнул, заметив вальяжно расположившуюся на диване девушку, но совладал с эмоциями и поприветствовал: — Не ожидал увидеть тебя здесь в столь поздний час, — мужчина замер в дверях, не решаясь пересечь комнату. — Надеюсь, ты пожаловала с добром, Арина? Вопрос с подвохом, на который оба знали ответ. — Давай обойдемся без прелюдий и лживого гостеприимства, — поморщилась Арина, перебирая пальцами по спинке дивана. — Я пришла забрать часть долга, Микус. — И чего же ты хочешь? — он напрягся и в упор посмотрел на Арину, та даже не моргнула. — Я хочу, чтобы ты кое-что выкрал для меня из лаборатории Волкова, — она выпрямилась и сложила на коленях руки в замок. — Знаю, у тебя есть нужные люди для этих целей. Когда-то она пожалела его и дала шанс и возможность начать жизнь с чистого листа. И теперь требует плату. «Микус мёртв. Сожжен дотла «Черной лагуной», — новость, которая мгновенно облетела и взбудоражила все касты.***
7 лет назад. — Что же мне теперь с тобой прикажешь делать, Паша? — Ариша, милая, я избавился от них, они меня не найдут, — залепетал Микус, от страха его голос стал писклявым. — А может мне убить тебя всё же? Нет тебя — нет проблем у меня, — девушка дьявольски улыбнулась, глаза ее почернели. В руке мелькнуло серебристое лезвие, она двинулась на мужчину. — Прошу, пощади! — он упал на колени. Достал фотографию из кармана брюк и показал Арине. — Вот. Это моя дочь, ей всего три года. Ее мать умерла, кроме меня о ней некому позаботиться. Арина остановилась, рассматривая маленькую улыбающуюся девчушку с россыпью веснушек на личике и раздумывая о чем-то понятном только ей. Она подошла к Микусу и, схватив его за предплечье, провела длинную глубокую линию клинком от сгиба локтя до запястья. Она удерживала руку до тех пор, пока на полу не образовалась кровавая лужа, а затем оторвала кусок ткани от его рубашки и перетянула предплечье. Все это время Микус ошарашенно наблюдал за ее умелыми действиями. — А теперь убирайся отсюда. Через черный ход, — Арина глубоко вздохнула, явно не очень довольная складывающимися обстоятельствами. — Я сама найду тебя. А пока, будь добр, постарайся ни во что больше не вляпаться. Микус быстро подхватил свои вещи и скрылся. Арина набрала номер знакомого патологоанатома. — Николай Сергеевич? — произнесла, как только на том конце провода прозвучало короткое: «Слушаю». — Мне нужен труп.***
Рустам Мамедов, 23 года Клокочущая ярость от слов Кати наполнила каждую клетку всего моего существа. Меня злило не то, что она сказала, а что отчасти была права. Я слабый лидер, всегда в глубине души это знал, но отгонял от себя подобные мысли. Катя ударила по больному, чувствовала меня так хорошо, как никто другой. Понимал, что она наговорила столько на эмоциях, но колючая правда остро ранила мое нежное эго. Она всегда такая: порубит горькую истину и кинет тебе в лицо. И это не могло не восхищать, но с годами Катя преподносила ее все жёстче, не стесняясь в выражениях и не ограничиваясь чувством такта. Она отдалялась, я хорошо это ощущал, а в последнее время и вовсе казалась чужой, словно от моей Кати осталась лишь оболочка, а содержимое подменили. Много раз спрашивал ее, что не так, а она либо отшучивалась, либо успокаивала, обосновывая тем, что это все мой усталый мозг рисует тревожные картинки. Но я же не слепой. Я шел до собственного кабинета на автопилоте. Нужно взять кое-какие вещи и ехать в штаб. На допрос. От злости, с которой я схватился за ручку двери, та чуть не осталась в руке. Громко хлопнув дверью, подошел к столу, попутно пнув со всей дури какую-то коробку, в которой что-то зазвенело. Может, это что-то даже разбилось. Плевать. Не найдя нужных бумаг, отшвырнул папку и несколько раз ударил кулаком по стене. С небывалым ощущением удовлетворения смотрел, как осыпается штукатурка, и потому не заметил, что в комнате не один. — Рустам… — вздрогнул от мягкого женского голоса. Я не слышал, как вошла Таня, увлекшись самобичеванием, пропустил момент. Она стояла передо мной явно напуганная увиденным. Вовремя. — Все в порядке? Глупый вопрос, но, наверное, спросил бы то же самое, увидев охотника, разносящего в пух и прах комнату. — Да. Солгал. Я сел на диван и потёр лоб, пытаясь усмирить бушующий гнев, рвущийся откуда-то из недр меня. — Ты что-то хотела? — шумно выдохнул я. — Просто… — осеклась Таня, смущённо отведя взгляд от моего настойчивого. — Просто хотела узнать, как ты. Все уже говорят о том, что случилось. «Все говорят». Конечно, говорят, это же школа, здесь сплетни разносятся быстрее, чем успеваешь моргать. — Со мной все хорошо. Снова солгал. Скорее себе, чем ей. А Таня прошла в комнату и присела рядом. — Поэтому ты использовал кулак вместо дрели? Тлеющие угли злости вновь принялись разгораться, меньше всего сейчас хотелось, чтобы кто-то копошился в моей душе и выворачивал наружу невысказанное и свежепохороненое. — Я бы хотел побыть один, Таня, — прозвучало грубовато, под стать моему настроению. Но Таня не спешила уходить, даже не пошевелилась, а потом и вовсе выдала: — С Катькой опять поругались? — Что? — опешил я, не ожидая такого поворота. И что значит «опять»? Таня слегка замялась, а затем посмотрела прямо мне в глаза и продолжила: — Брось, давно все шушукаются, что у вас разлад и постоянные ссоры, — и снова это «все». — Я твой друг, Рустам, ты можешь рассказать мне все. Вдруг смогу что-то посоветовать, — быстро добавила Таня, прежде чем я успел ответить что-либо. Мне не хотелось выносить сор из избы, но и держать отравляющий мусор обид в себе осточертело. Я скользнул по ней взглядом, она была похожа на человека, которому можно доверять и который унесет твою тайну с собой в могилу. — Мы перестали понимать друг друга, — проговорил, собравшись с мыслями, а затем тихо добавил. — Катя не слышит меня, часто агрессирует и цепляется за то, что я вовсе не имел в виду, воспринимает мои слова в штыки. Вижу, как сильно она нервничает и без повода, а когда пытаюсь выяснить причину, всячески избегает разговора. — Знаешь, когда я жила в Германии, то посещала психолога, — Таня поежилась, будто стремилась отогнать от себя неприятные воспоминания. — И к нему часто приходили семейные пары с похожими проблемами. — Вряд ли эти пары каждый день засыпают с мыслью: «Надеюсь, мы не умрем от вражеской пули завтра», — с горькой усмешкой перебил я. — Не спорю, в этом плане у них все проще и… обычнее что ли, но бытовуха и однообразный образ жизни убивают любые отношения, — она помялась, прежде чем договорить. — И чувства не всегда переживают такие испытания. — К чему ты клонишь? Мои чувства к Кате не изменились. Я люблю ее так же, как и шесть лет назад. — А она тебя? Таня озвучила то, о чем сам я боялся даже допустить мысль. Но разве Катя не сказала бы мне об этом? Разве когда-нибудь скрывала что-либо от меня? Она всегда была открытой книгой с лёгким слогом, кристаллически чистой в своей искренности. (Так мне казалось. Слепое доверие стало моей главной ошибкой.) — Нет. Она бы не стала лгать о таком, — я поднялся с дивана и подошёл к столу. Но зерно сомнения уже давно проросло, просто я не обращал внимания на него. — Ты уверен в этом? Думаешь, она никогда не врала тебе? — мне показалось, я услышал нотки горечи в голосе Тани. И того, что она определенно что-то скрывает. — Ты что-то знаешь? — осторожно поинтересовался я. — Я ничего не знаю, — отсекла она довольно резко. — Но вижу, как она относится к тебе. Она же совсем не ценит того, что ты делаешь для нее. — Прекрати… — сделал слабую попытку пресечь неприятный разговор, но подсознательно чувствовал, что Таня лишь копнула глубже и вынула наружу ту истину, которую я так яростно отвергал. — Ты делаешь шаг навстречу, а она два назад. Разве это нормально? Разве это любовь? — Таня иронично улыбнулась, а взглядом насыщенно зелёных глаз словно проникала под кожу. Было в нем нечто гипнотическое. И голос. Становился все вкрадчивее, мягче, отрывал от реальности, усыплял бдительность. — Если бы кто-то заботился обо мне так же, я бы никому не отдала такого мужчину. Я бы сделала все, чтобы нам обоим было хорошо… Ее слова били прямо в сердце, заставляли чувствовать себя нужным. Те слова, которые уже очень давно не слышал от Кати. Я смотрел на губы Тани и ловил себя на мысли, что хочу их… поцеловать? Она была такой невинной и такой близкой. Я не помнил, как она оказалась рядом, как ее руки оказались на моих плечах, как ладони нежно, но требовательно обхватили шею, как ее лицо оказалось в сантиметре от моего, как ее губы обрушились на мои… Сон или явь? Какое-то наваждение, которому я поддался, ответил на поцелуй. Хотел выжечь им из себя боль, залечить душевные раны, забыться, наконец, хотя бы на краткое мгновение уйти от извечных проблем и полной неразберихи в жизни. Но так же быстро, как на меня нашло помутнение, так же быстро оно исчезло. Перед глазами всплыл образ Кати, осуждающий взгляд ее голубых глаз, ставших от гнева ещё ярче, в ушах звенела ее жесткая фраза: «Предавший один раз, предаст и второй». И сейчас этим предателем был я. Совсем не то, чем стоит гордиться. Может быть, наш поцелуй длился несколько секунд, а может, и минут, но я очухался, как только пальцы Тани стали опускаться ниже, сразу скинул ее руки с себя и оттолкнул. Отвернулся от нее, ладони предательски покрылись испариной. Сжатым кулаком я дотронулся до губ, ещё хранивших ее вкус, и прикусил его, а второй рукой до боли сжал волосы. Что же я наделал?! — Что мы творим, Таня?! — я развернулся к ней, но не увидел ни капли смущения на лице. — А мне показалось, что тебе понравилось, — абсолютно ровный и спокойный голос, в нем не было ни насмешки над моей паникой, ни сожаления о случившемся. Все как само собой разумеющееся, словно то, что только что произошло, — это нормально, в порядке вещей. — Это не правильно. Так не должно быть, — говорил больше сам себе. И ненавидел себя за проявленную слабость. Думал о том, как легко, паруминутно одним жестом, взмахом можно разрушить все то, что строилось годами. Смогу ли вообще без внутренней дрожи смотреть Кате в глаза после такого? И что будет дальше? — Да какая разница, правильно или нет. Нормы морали — чепуха, придуманная людьми и ими же постоянно нарушаемая, — Таня усмехнулась и подошла ближе. Она протянула руку и хотела коснуться меня, но я не то что отпрянул, а натурально шарахнулся от нее. — Я же вижу, как ты смотришь на меня. Не строй из себя однолюба. Ступор. Попытка понять, когда я свернул не туда, когда дал повод усомниться в своей верности по отношению к Кате. И не нашел ответ. Я считал Таню другом, человеком, с которым можно поговорить, поделиться чувствами, найти в ней поддержку. Но никогда не видел в ней женщину. Никогда. Даже сейчас, после поцелуя ничего не изменилось. Ничего. — Послушай, Тань, я уважаю тебя и мне приятно общаться с тобой, но не больше. Для меня существует только Катя. И так будет всегда, — я говорил то, в чем был уверен на все сто, глядя ей прямо в глаза. Так будет честно, не хочу, чтобы она питала надежды. — В том, что случилось, виноват только я и не снимаю с себя ответственности. Я поддался искушению и я жалею. И если хочешь, можешь пойти и рассказать обо всем Кате… — Я ничего никому не скажу, — отрезала Таня. Взгляд ее изменился, стал жёстким, даже озлобленным с примесью обиды, и четко читалось: «Это мы ещё посмотрим». — Оставлю тебя одного, — она развернулась и ушла. Отец и дед учили меня как обращаться с оружием, как бороться с врагами, как допрашивать преступников, но никто из них не рассказал, что делать, когда любишь одну, а тебя желает другая. Я испытывал стыд, омерзение от себя самого. Глупый и слабый охотник, создавший себе проблемы на ровном месте. Ещё несколько минут я постоял в комнате и позалипал в одну точку, а затем вышел из школы, сел в машину и поехал в штаб. Понятия не имел, что мне делать с предателями. С одной стороны, Катя действительно была права и смерть — единственное, что заслуживают эти ублюдки, но с другой — кто я такой, чтобы решать — кому жить, а кому умереть. Не хочу уподобляться убийцам, ведь именно уважение к существующим законам, правилам и порядкам отличает нас от них. Я знал, что Совет в любом случае вынесет решение о казни, но желание устроить самосуд и разорвать их собственноручно очерняли рассудок, удушающим ядом отравляли здравый смысл. Твари, которых едва ли можно назвать охотниками, хотели убить мою любимую, лишить сына, уничтожить меня, в конце концов. В допросной меня уже ждал лысый с татуировкой в виде медвежьей морды на лбу изменник по кличке Бурый. Он был самым первым из тех, кто взбунтовался, после подрыва Совета и бойни в лесу шесть лет назад. Его отца, единственного уцелевшего при взрыве лично убила Исаева, проткнув грудь доской. Буйные порывы Бурого тогда сдержал брат, но и его убили убийцы, когда мы перевозили одну из «Черной лагуны». И после этого никто не мог остановить его. Бурый и прежде проявлял неуважение к приказам главы, порой вступал в открытое противоборство, но его опыт и умения были ценны для касты, потому многие выходки ему прощали. Но став главным зачинщиком бунта, Бурый перешёл все границы дозволенного и лично моего терпения. — Пришел, шакаленок, — едва ворочая языком, прошепелявил он. Его хорошо поколотили уже тут, в штабе: подбитый синеющий глаз с лопнувшими капиллярами, пара выбитых зубов, вата торчащая из распухшего носа, неестественно вывернутая челюсть. Я молча сел напротив него и выжидающе посмотрел. — Что молчишь? Допрашивать будешь или сразу убьешь? — он цинично усмехнулся и закашлялся, затем кроваво сплюнул на пол. Я не торопился с ответом, просто наблюдал. Жалкое зрелище, соответствующее такому полному ничтожеству, как он. — Мне не нужна твоя бесполезная жизнь. — Конечно, — рассмеялся Бурый, кривясь от боли. — Ты же весь такой благородный и добродетельный, чтишь законы. Настоящий фон Хайлер, — его гнилой сарказм мощной волной бился о скалы моего внешнего равнодушия. — Эрих в гробу переворачивается от ужаса, как обмельчала его династия: юнец закапывает величие некогда сильнейшей касты, бросает своих верных бойцов как пушечное мясо на пир стервятникам, его папаша якшается с убийцами, дядюшка вообще сбежал и бросил клан на произвол судьбы. Позорище. — Закончил? Молодец, — никаких эмоций. — В чем вина ребенка? Я ожидал какого угодно ответа: убить единственного наследника, чтобы прервать династию; шантажом отнять власть; просто отомстить, — но к такому был не готов. — Я вырастил бы достойного главу, охотника с большой буквы, бойца верного своему клану. Настоящего воина, которого ты никогда не сможешь вырастить, — он плевал мне словами в лицо, а я кипел внутри, но абсолютно непроницаем был снаружи. Бурый хотел вывести меня на эмоции, я же не собирался доставлять ему такого удовольствия. — Убив на его глазах мать? — холод моего голоса резал духоту, создавшуюся в камере. Яростный взгляд Бурого сменился на что-то другое, что-то, что я никак не мог разобрать. — Раз ты так спокоен, значит твоя баба жива. Или не так уж сильно любил ее. Для твоей семейки — это норма, — он все пытался задеть меня и бесился, что не получалось. — Странно, что ты до сих пор ее не обратил. Или… — Бурый сверкнул глазами и усмехнулся какой-то своей догадке, но не озвучил ее. Да и мне не были интересны его умозаключения. Более бессмысленного диалога в моей жизни ещё не было. Я поднялся с места и направился в сторону выхода, бросив напоследок: — Мне все равно, что ты думаешь. Я уважаю выбор своей женщины. — Тряпка, — послышалось в ответ. Мне плевать. Я услышал, то что хотел: зачем и почему. Остальное не важно. Не важно, что Бурый там думает обо мне. Жить ему все равно осталось не долго. Видел, насколько он погряз в своих алчных мечтах и уничтожающей мести. И желание убить — отпало. Просто бессмысленно. Тот, в чьей жизни нет любви, а лишь ненависть и агрессия — нищий, беден душой. Такого нужно просто пожалеть.***
В школу вернулся уже под утро. Остаток ночи просто катался по трассе и думал. Много думал. Обо всем. Первым делом зашёл в нашу с Катей комнату, она уже не спала. Закутавшись в плед сидела в кресле и задумчиво смотрела в окно, слегка нервозно постукивая пальцами по кружке с кофе. — Кать… — тихо окликнул. Она вздрогнула, окинула меня отрешенным взглядом и поднялась, небрежно откидывая прядь волос с лица. А я боялся встретиться с ней глазами, казалось, только посмотрит, и выложу все, как на духу, как грешник на исповеди у батюшки. Принял решение, что обязательно все расскажу, но не сейчас, когда в буквальном смысле чуть не потерял ее. Дождусь, когда ей станет лучше, когда буду видеть не боль измученных глаз, а когда она со всей злости залепит мне пощёчину. Когда она накажет меня так, как я того заслуживаю. И будь, что будет, но не прямо сейчас. Малодушно? Очень. Но меньше всего мне хотелось, чтобы кроме физической боли, моя любимая испытывала душевные муки. И все по моей вине. — Не говори ничего. Я была неправа. Наговорила много того, в чем не смыслю, — подошла ближе и робко поправила ворот моей косухи. — Прости меня, — ее голос дрогнул. На секунду завис, смутился, это было так непохоже на Катю. Она редко признавала себя виноватой, и я привык идти первым на примирение. Но не только я избегал ее взгляда. Она тоже. Неужели так сильно винит себя? — И ты прости меня. Я тоже хорош, — я крепко прижал Катю к себе, зарылся в волосы, так хотелось чувствовать ее тепло, такой родной хвойный запах. Приотпустил, когда она зашипела от боли. В порыве чувств позабыл о ее ране. — Прости, прости, — шептал я, а извинялся совсем за другое. Мерзкое ощущение. — Как плечо? — Сойдет, — она отстранилась и впервые заглянула мне в глаза. Стыд, страх, обида? Я не понимал. Но отчего-то стало не по себе. — А ты… где был? На мгновенье показалось, что это вопрос с подвохом, что она все знает. Я глубоко вздохнул. — В штабе. На допросе. Катя лишь кивнула и снова погрузилась в какой-то свой мир, вход в который был известен только ей. Наверное, ещё не отошла от вчерашнего. Смотрел на нее и не понимал, как мог поцеловать другую, когда есть она. Снова обнял ее. И мы стояли так в абсолютной тишине до тех пор, пока нас не прервал настойчивый звонок моего мобильного. Суд назначили на полдень, а до этого времени необходимо было подготовить документы. — Они ответят за все, — долгим поцелуем коснулся ее виска. — Я люблю тебя. Выпустил Катю из объятий и спустился на первый этаж. Проходя мимо кабинета отца, заглянул к нему. Мне открылась очень интересная во всех смыслах картина. Отец заметал в совок осколки своего любимого чайного сервиза, мусорка была переполнена испорченной бумагой, на светлом ламинате красовалось темно-синее пятно от чернил. Сначала подумал, что в кабинет вломились и что-то искали, перевернув все вверх дном. Отец повернулся ко мне, услышав шаги, и я понял, как сильно был далек от истины. Его рубашка, в которой он был на балу, держалась лишь на двух пуговицах. — Веселая ночка? — я усмехнулся, не припомню, чтобы когда-то видел его в подобном виде. Но не осуждаю, он у меня ещё довольно молод, и буду рад, если устроит свою личную жизнь. Отец только махнул рукой. — Ладно, ладно, можешь не рассказывать. Я просто зашел сказать, что суд… — Да, мне звонили, — он холодно перебил меня, не прерывая своего увлекательного занятия. Возможно, у меня галлюцинации, но отец вел себя весьма странно, будто был вовсе не рад видеть собственного сына. — Все нормально? Отец провел ладонью по волосам и скользнул по мне безучастным взглядом. — Просто устал, — выдохнул он. Я не стал больше донимать его расспросами. Он не маленький мальчик, сам разберется, уж точно не мне его учить.***
16 апреля. В этот день моим маленьким охотникам исполнилось по шесть. С Катей мы подготовили банкет в местном кафе, ожидалось много гостей: родственники, друзья, товарищи по работе. Наши отношения вроде бы стали прежними, даже перестали ругаться, и признаюсь, временами это даже пугало. С семьей вернулись в свой дом, теперь нам больше ничего не угрожало: бунт был подавлен, зачинщики казнены, а остатки бунтующих отловлены и ожидали решения Совета. На какое-то мгновение поймал четкое ощущение, что теперь все будет по другому, лучше. Но оставался незакрытый гештальт, висел в воздухе тяжким грузом над головой и грозился внезапно свалиться и раздавить. Со всеми хлопотами некогда было признаться любимой в измене, все ждал нужного момента, но его не находилось. Да и как вообще можно найти нужный момент для таких новостей? С утра проснулся с мыслью, что все же расскажу сегодня, после праздника. Искать момент можно годами, но жить в подвешенном состоянии и в полной неизвестности реакции — невозможно вовсе. Пусть лучше услышит от меня, чем когда-нибудь случайно узнает. (Вот только случиться этому было не суждено.) Я спустился в прихожую, услышав возню. Катя с детьми куда-то собирались. — Мы в город за подарками, к празднику вернёмся, — она как-то неестественно улыбнулась, возможно, мне показалось, не отрицаю, и продолжила бороться с замком на куртке Егора. — Черт, закусило похоже. Я подошёл и помог Кате справиться с проблемой. — Только не задерживайтесь. Она быстро чмокнула меня в щеку и уже открыла дверь, как о чем-то вспомнила. Достала из тумбочки две белых небольших баночки с неизвестным содержимым и дала детям по капсуле: Ладе — красную, а Егору — синюю. — Что это? — в недоумении спросил я. — Витамины для детей, — абсолютно невозмутимо ответила Катя. И я не придал бы этому никакого значения, если бы мои дети были обычными, но они не люди, им это не нужно, у них абсолютный иммунитет. — Зачем? — Педиатр посоветовал для укрепления костей, — Катя посмотрела на меня так, будто я не от мира сего и вообще ничего не смыслю в современной медицине. — Они же ещё не обладают силами. Конечно, мне казалось это странным, но пусть поступает так, как считает нужным. Хуже от этих витаминов никому не будет. После того, как остался дома один, хотел еще поваляться в постели, но дедушка был иного мнения. Я зачем-то срочно ему понадобился. По пути заехал за Полинкой, она давно хотела навестить деда, но из-за работы мы теперь собирались крайне редко. Семейный обед прошел как и всегда: вкусные пироги домработницы тети Тамары (нигде таких великолепных хачапури и сметанников я больше никогда не пробовал), дедушка сыпал шутками и рассказывал истории из своего боевого прошлого. А потом мы пошли в его кабинет, оставив Полину дремать на диване в гостиной после сытной трапезы. — Рустам, — начал дед, когда мы удобно расположились в креслах. Он не торопился продолжить разговор, подбирал слова, осторожно исподтишка наблюдал за мной. Я редко видел его таким, значит, случилось, что-то серьезное. И мне это не нравилось. — Ты прекрасно знаешь, что вы с Полюшкой мои любимые внуки, и я желаю вам только счастья. — Пожалуйста, не томи. Что стряслось? — не на шутку напрягся. И чем дальше дед тянул резину, тем больше нервничал я. — Я на днях пересматривал старые семейные фотографии, в том числе и ваши с Катей. И заметил одну деталь, которая не даёт мне покоя, — дед прокашлялся, снял очки и потёр переносицу. — Скажи мне, откуда у Кати этот медальон с синим сердцем? Медальон? Он вызвал меня в такой день из-за побрякушки? — Я его ей подарил, мы тогда ещё были школьниками, — все еще не понимал, почему он так переживает. — А у тебя он откуда? Закралась мысль, что украшение ворованное, находится в розыске, и потому дед с пристрастием меня допрашивает. По мне так обычный кулон, да, симпатичный, но бывают и лучше. — Папа отдал, — чувствовал себя некомфортно. Максимально некомфортно, будто я соучастник какого-то серьезного преступления, в которое оказался втянут по незнанию. — Ясно. Что ясно? Что ясно, черт возьми?! Во мне поднималась волна негодования, я ничего не понимал. Недосказанность пропитывала воздух, проникала в клетки, вытесняя кислород. — А в чем, собственно, дело? — я сдерживал раздражение, но ногтями неосознанно царапал черную плотную кожу кресла, в котором сидеть уже было далеко не так удобно, как десять минут назад. — Я думал, Дмитрий образумился, но нет, — разочарованным голосом произнес он, крутя в руках очки, затем положил их на стол, сложил руки в замок и посмотрел прямо мне в глаза. — Дело в том, что это не просто какое-то украшение, второго точно такого в мире больше нет. Я дарил подобный твоей бабушке, только с прозрачным камнем. Моя Настенька увидела его на барахолке, и ей он очень приглянулся, — он грустно улыбнулся, вспомнив бабушку. Она умерла очень рано, я почти ее не помнил, но знал, как сильно он ее любил. — И когда он пропал вместе с Владимиром, начал искать информацию, — дед нахмурился при упоминании старшего сына. До сих пор его не простил. И вряд ли простит. — Сначала, я не поверил, что это медальон Воздуха, но сейчас никаких сомнений, так же как и то, что медальон твоей жены — реликвия династии Гернштальд — «Сердце Душ», — сказать, что я был обескуражен — не сказать ничего. Почему он так уверен в найденной информации? Никто никогда не видел прежде этого кулона, это вообще считают мифом, красивой сказкой о несчастной любви. Или все же кто-то видел?.. Мой отец, например. — Знаю, у тебя в голове сейчас много вопросов, но я точно уверен, — это он. А ещё уверен, что и Дмитрий это прекрасно знает и подарил его Кате не просто так. Я молчал, просто не мог ни слова вымолвить. Если все действительно так, как говорит дедушка, то это очень серьезное обвинение. И тень подозрений падает не только на отца, но и на Катю. Но зачем это ему? Если медальон настолько важен и фамильная ценность правящей семьи касты убийц, то кто такая Катя, по мнению деда? Тоже Гернштальд? Но это невозможно, я проверял ее много раз, начиная с крови и заканчивая биографией. И у нас есть двое детей — главный аргумент. Все знают, что убийцы и охотники не могут иметь потомство друг от друга. А в том, что это мои дети, — я не сомневался и не сомневаюсь. — И что ты пытаешься этим сказать? — наседал я на деда. Мне не нравилось, в какое русло уплывает наш диалог. — Я лишь поделился с тобой информацией, которой располагаю. Ты Верховный Охотник, и решать только тебе. Спасибо, дедушка Валера. Только загрузил ещё больше. Отвез Полину домой, а сам поехал в школу. Разговор не выходил из головы, и лучше выяснить все сейчас, чем буду думать об этом на Дне рождения моих малышей и портить атмосферу своей кислой миной. Отец как всегда был в своем кабинете и разглядывал очередные бумаги. Эту же картину я наблюдал и вчера, и месяц назад, и год. Мне иногда кажется, что и через десять лет ничего не поменяется, и даже если на Землю вдруг упадет метеорит — он невозмутимо продолжит изучать и подписывать документы до тех пор, пока все не будет идеально, по его мнению. Не отрываясь от бумаг, он поприветствовал меня. — Я был у дедушки, — если и выспрашивать, то в случае с моим отцом, это нужно делать очень и очень аккуратно. Почувствует угрозу и спрячется в свою отшельническую раковину, скажет: «Мне это неизвестно». Но у меня не было времени на церемонии, поэтому спросил в лоб. — Ты знал, что медальон, который ты мне дал, чтобы я подарил Кате, — это «Сердце Душ»? Отец медленно отложил бумаги в сторону и выпрямился. — Да, знал, — хладнокровно произнес он, ни один мускул не дрогнул. Серьезно? Так просто? А я ведь готовился к тяжелому диалогу. Честно, ожидал, что он начнет отмазываться, или соврет, и сразу пойму это по его реакции. — И откуда он у тебя? — старался быть на одной волне спокойствия с ним. — Со́фи просила сохранить до лучших времён, — ноль эмоций. Словно мы говорим не о его очередном предательстве, а составляем смету расходов на новый месяц. — А что потом? — слегка занервничал, предугадывая ответ. — Потом? Отдать его законной наследнице — ее дочери, — за весь разговор он ни разу не моргнул и не отвел взгляда. Внутри закопошилась тревога, она съедала меня, рвала, грызла, я боялся ответа на следующий вопрос. — А Катя… Как Катя с этим связана? — прерывисто проговорил я, затаил дыхание в ожидании, сердце исступленно стучало. Что если дедушка был прав? Здравый смысл и приведенные мной самим же аргументы «против» покидали меня, уступая место панике. — Катя? — отец нахмурился и вроде бы искренне удивился моему вопросу. — Да никак не связана. Рустам, я по-твоему совсем идиот, чтобы отдать самый могущественный медальон девчонке, которой управляет Волков? — он скривился и покачал головой. — Это все равно что добровольно отдать врагу оружие, способное уничтожить меня, тебя, нашу касту и всех, кто пойдет против него. На мгновенье я выдохнул, но тут в голове вновь закрутились шестеренки. Если эта побрякушка действительно так опасна, как говорит отец, тогда какого черта он отдал ее моей любимой?! — А Кате-то ты зачем его подсунул?! — тон голоса повысился и сквозил нарастающим беспокойством и страхом. Отец закатил глаза, видя мои метания. — Как думаешь, к кому первому пойдет Исаева за «Сердцем Душ»? Но ей и в голову не придет искать его у самого обычной человека. Я вскочил с места и навис над отцом. — Ты вообще нормальный?! Соображаешь, какой опасности подвергаешь Катю?! — от удара по столу кулаком подпрыгнула чернильница и чуть не перевернулась. — Не истери, — он не торопясь поднялся, и теперь наравне мы взглядами кидали друг в друга молнии. — Ей ничего не угрожает. Либо я что-то упускаю, либо отец недооценивает Исаеву. Вскрывшийся факт не на шутку испугал меня, неожиданно вспомнил, что давненько уже не видел, чтобы любимая носила медальон. Нужно срочно поговорить с Катей, она уже должна была вернуться из города. — Если с ней что-то случится, отвечать будешь ты, — процедил я сквозь зубы, развернулся и покинул кабинет, не дожидаясь ответа. Да мне уже было ничего и не нужно от него. Сел в машину, завел и на выезде чуть не сшиб старушку, непонятно откуда взявшуюся, либо я так торопился и не заметил. Благо вовремя затормозил. От испуга она выронила большую корзину, полную белых роз, цветы рассыпались по земле. Старушка заохала и запричитала. Я выскочил из автомобиля, естественно, извинился и помог собрать цветы. — Ох, милок, плохой это знак, — произнесла она, когда все розы вновь лежали в корзине. В первые столкнулся с ней взглядом и удивился: никогда раньше не видел такого цвета глаз — они в прямом смысле были фиолетовыми. Старушка носит цветные линзы? Я не верил в приметы, но, пребывая уже на взводе, отчего-то запаниковал ещё сильнее. — Почему? Старушка ничего не ответила, лишь протянула розу. Рука сама потянулась к цветку, он будто гипнотизировал меня, я не мог оторвать взгляда, хотя на задворках подсознания ярко-красным загорелась тревожная лампочка. Сквозь дымку, словно в полусне, услышал голос старушки: — Когда прольется кровь, нальется роза алым. Когда это состояние прошло, старушки уже не было рядом. Огляделся по сторонам — никого, только цветок в руке доказывал то, что мне это не приснилось. А слова странной старушки до сих пор стояли звоном в ушах, не отпуская меня и нагнетая обстановку.***
Я гнал домой как бешеный, выжимал из автомобиля максимум. И плевать, сколько правил нарушил и сколько штрафов прилетит. Пытался дозвониться до Кати, но механический голос вещал, что абонент недоступен. Молился, чтобы телефон просто разрядился, а она просто не успела его зарядить, и моя семья уже дома собирается на праздник. Но ни возле ворот, ни в гараже машины Кати не было. Как и в самом доме. Пустота. Никаких признаков их приезда, все лежало на своих местах так же, как и с утра. Они не вернулись. Позвонил в кафе, вдруг поехали сразу туда, но и там их сегодня еще не видели. Я собрался уже поднимать всех и ехать в город искать семью, когда входная дверь хлопнула. Помчался в прихожую. — Слава Богу, Катя… — но в прихожей на коврике топтался Артем. Внутри все сжалось, плохое предчувствие не то, что не покидало, напротив, заскребло внутри все сильнее. — Они ещё не приехали? — удивился он и заметно разволновался. — Мы договаривались с Катей, что поедем на банкет на моей машине, но она не берет трубку… — Знаю, — перебил я его. — Они уже должны давно были вернуться, я боюсь, что случилось что-то нехорошее. Надо ехать в город. Глаза Артема округлились, он подошёл ко мне и похлопал по плечу. — Едем, конечно. Только не паникуй. Думаю, их просто что-то задержало, — подбадривал он меня. Я было взялся за ручку входной двери, как в кармане завибрировал телефон. Номер неизвестный. Может быть, Катя звонит с чьего-то телефона, чтобы сказать, что все в порядке и они скоро будут? Я поднял трубку. — Рустам Дмитриевич Мамедов? — раздался суровый мужской голос на том конце. — Да, это я, а кто говорит? — Капитан полиции Ракетин, — представился он. Полиции? Руки задрожали, тело застыло, а вместе с ним, казалось, замерло и сердце в ожидании чего-то страшного. — Сожженная машина вашей жены найдена на мосту близ реки Голь. Внутри обнаружено тело мальчика… Капитан говорил что-то ещё, но я уже не слышал… Просто не понимал, не осознавал, что он говорит. Это какой-то бред, чья-то глупая шутка, розыгрыш. Такого не могло произойти, точно не со мной. — Рустам? — Артем испуганно тормошил меня, пока я медленно сползал по стенке, а затем и вовсе выхватил телефон. Он о чем-то говорил с капитаном, но я не вслушивался. Этого просто не может быть. Не верю… Взгляд упал на подаренную старушкой розу, что впопыхах бросил на диванчике в прихожей. Она больше не была белой. Роза налилась алым.