***
Сестрёнка ждала меня в школе. Они во всю с Рустамом готовились к возвращению домой, потому в ее комнате первым делом меня встретили груды коробок, а уже потом, пробравшись через вещи, я обнаружил Катю, стоящую у окна спиной ко мне. — Что-то случилось? — подошёл ближе. — У тебя был взволнованный голос. Катя откашлялась, повернулась ко мне и, сделав шаг навстречу, зажала меня в своих объятиях, цепко, грубовато, словно сомневалась в собственных действиях. В ответ я чмокнул ее в макушку. Зародившееся чувство тревоги не покидало меня. — Рустам сказал, что все кончено, и нам больше ничего не угрожает, — она снова отошла к окну и о чем-то задумалась. — Хотела услышать твое мнение. Это… Это совсем не то, что я планировал услышать. Вызвать меня в такую рань только, чтобы я поделился своими мыслями? Слабоватая мотивация. Понятно, Катя переживает, но показалось, что что-то скрывает, хочет узнать совсем другое, а вовсе не то, что только что сказала. Это лишь предлог. Что ж сыграем по ее правилам. — Если Рустам сказал, что опасности больше нет, значит, так оно и есть, — с уверенностью ответил я. Уж в ком, в ком, а в Рустаме я не сомневался, он не станет лгать в таких вещах. Даже ради успокоения Кати. Да, может что-то не договорить, но не лгать. Да и если кто-то остался из бунтарей, вряд ли они повылазят из своих нор в ближайшем будущем, им нужны свежие силы, а найти единомышленников в современных реалиях теперь еще труднее. Показная казнь Бурого стала уроком для всех и намеком: охотники больше не станут щадить предателей. Уж слишком горько аукается «милосердие». Впрочем, Бурый мне никогда не нравился, тем ещё гаденышем был и при любой возможности шел против системы, и как же сладко было бить его по морде, слышать хруст костей, наблюдать, как он харкает кровью. И так будет с каждым, кто посмеет обидеть мою сестру и любимых племянников. Знаю, охотникам не пристало восхищаться подобными зрелищами, но я не избранный, моя кровь ничего не стоит, так что могу себе позволить. — Спасибо, — Катя опустила голову. — Эй, я всегда рядом, ты же знаешь, — я приподнял ее подбородок, в глазах отражалось беспокойство, пугающее, беспросветное, поглощающее. — И ты всегда можешь прийти ко мне и все рассказать. Абсолютно все, Катёнок. — Знаю, — она уткнулась в мое плечо, а я успокаивающе погладил ее по спине. — Мне не по себе… — спустя некоторое время молчания выдохнула. — Как перед штормом. Словно что-то должно произойти, нечто страшное, жуткое. То, что в корне поменяет все: разделит и без того мою «счастливую» жизнь на до и после. — Кать, ты чего раскисла? Откуда такие мысли вообще? Все хорошо будет, не накручивай себя, — старался говорить уверенно, воодушевленно, ведь кто кроме меня, закоренелого оптимиста, коим всем кажусь, сможет отогнать от нее плохие мысли? — А вообще, никто не знает, сколько нам осталось, поэтому надо жить сегодняшним днём, а не заботами о якобы прискорбном будущем. — Да, — она выпрямилась и закатила глаза. — А завтра мы все умрем. — Катя, блин! Прекращай! Она лишь рассмеялась. Надейся на лучшее, готовься к худшему? По-моему, в голове Кати слово «худшее» в этой фразе встречается в обеих частях. Интересно, все убийцы так мыслят, или среди них есть те, кто на позитиве? Хотя, сколько встречал их, все они были хмурыми и озлобленными. Может быть, потому что несчастны, ведь не все из них выбирали себе такую жизнь, порой мне их даже жаль. Как хорошо, что мои мысли никто не может прочитать, иначе бы давно мое бездыханное тело болталось на виселице с позорным клеймом «Предатель» где-то в чаще леса неподалеку от охотничьего штаба. Но даже такая «радужная» перспектива не заставила бы меня отвернуться от Кати. Я знал, что внутри нее есть свет, есть сострадание, есть мечты о мире между кастами. По крайней мере, в это верил. (И верю до сих пор.) — Ты только за этим меня позвала? — осторожно спросил я. Прекрасно знал, что если захочет, сама расскажет. Рано или поздно. Или никогда, неважно, в любом случае, не видел смысла давить и клещами вытягивать слова. Ведь за это она меня и любит. — Не совсем, — Катя отбросила волосы назад и окинула взглядом коробки. — Хотела попросить тебя увезти часть вещей домой. Иначе с графиком Рустама мы будем переезжать долго. — Без проблем, — поднял пару коробок и направился к выходу. — Слушай… — окликнула меня Катя. Я развернулся, приопустил вещи, чтобы видеть ее. — Помнишь, ты на последний День рождения духи мне дарил? Ну, те самые, мои любимые. — Конечно, помню. А что, закончились уже? — Да… — растерянно произнесла она. — Я хотела заказать новые, но, оказывается, их уже год как не выпускают. Не подскажешь магазин? — Да я их и не покупал, — я пожал плечами. Катя уперлась в меня взглядом так, что почувствовал себя не в своей тарелке. Словно вопрос про духи имел куда более глубокий подтекст. Зуб даю, что мне не показалось. — Это мама попросила передать тебе, сказала, что специально искала их по всей Франции. Видимо, до сих пор чувствует себя виноватой. — Понятно, — вздохнула Катя и отвела взгляд. — Передай ей спасибо, — мне не понравился тон, которым она это сказала. Совсем не понравился. Чуял подвох, но выяснять не стал, как и всегда. — Вы часто общаетесь? — Она звонит изредка, интересуется как дела, но… Сама понимаешь, пока она не изменит свое отношение к отцу, снова семьёй нам не быть. Мне жаль маму, она хороший человек, но слишком любит отца, слепо и жертвенно, не видит его чудовищное обличие и ищет всяческие оправдания его поведению. Но их просто нет и быть не может. Она закрывает глаза на то, как он пользуется ее любовью, она лишь игрушка, механизм, метод для воплощения его безумных идей. Это просто ужасно. Никогда ему не прощу того, что он сделал с нашей семьёй.***
Мы спокойно загружали коробки в багажник, как сзади нас раздался глухой стук, а следом жалобные причитания. На дороге, прижимая к себе плетеную корзинку сидела бабуля, самая обычная: в цветастом платочке, старомодной фуфайке, черных калошах, а вокруг были разбросаны красные розы. Я помог бабуле подняться, а Катя собрала цветы в корзинку. — Ай, какая я неловкая, старость не радость. Спасибо, сынок, — похлопала она меня по плечу и заглянула в глаза. Меня очень удивил яркий фиолетовый оттенок ее радужки, никогда прежде не видел такого. Мы уже направились к машине, как бабуля окликнула Катю. — Постой, дочка! Возьми в подарок эту розу, — она трясущимися руками протянула сестре ядовито-красную розу. Катя напряженно и с опаской приняла цветок, а далее состоялся ещё более странный диалог, в котором я был явно третьим лишним. Хотя бы потому что они заговорили на другом языке. — И каково ее предназначение? — спросила Катя на идеальном немецком языке. Это чтобы я не понял? Вот только отец (одно из немногого, за что я ему благодарен) несколько лет деспотично мучил меня этим проклятым немецким, и пусть я на нем говорил, как типичный русский турист: ломано и ни черта не разберешь, зато понимал отлично. — Душа умрет, и роза почернеет, — так же на немецком ответила бабуля и хотела было уйти, но Катя удержала ее за локоть. — Когда? — еле слышно произнесла Катя, воздух был пронизан натянутыми нитями ее нервов. — Всему свое время, Агнез. Бабуля развернулась и побрела в сторону леса. Агнез? Это что? Имя? Но ведь имя Кати при рождении — Катарина. Мне же не изменяет память? Кто эта бабуля, почему она назвала ее так и что значит «душа умрет, и роза почернеет»? Так много вопросов, которые взрывали мозг, не умещаясь в голове. Но раз Катя об этом не спросила, то, очевидно, поняла, о чем речь. А ещё я долго размышлял, стоит ли выяснять, что это было, и потому решился, только когда мы свернули к поселку. — Кто она? За всю дорогу Катя не произнесла ни слова, лишь пялилась в окно и теребила в руках розу. — Уверен, что тебе нужно это знать? — ровно, не отрываясь от увлекательного разглядывания деревьев, похожих друг на друга как близнецы, произнесла она. Если до этого придерживался позиции — «захочет — расскажет», то сейчас мне так осточертели эти гребанные тайны, что я не выдержал и ударил по тормозам. Сколько можно? Надоело. — Может, я и не владею немецким так же хорошо, как ты, но кое-что понимаю, — я уперся в нее взглядом. Катя наконец повернулась ко мне и глубоко вздохнула. — И вообще, неприлично говорить при другом человеке на языке, на котором он не может поддержать диалог. — Во-первых, ты же и так понял, о чем мы говорили, а во-вторых, давно ты так печешься о правилах приличия? — Катя выгнула бровь и слегка улыбнулась. — Меня просто подвешивают эти бесконечные секреты, — стучал пальцами по рулю и с нетерпением ждал ответа на свои вопросы. — Если я скажу, что это была альруна, тебе это скажет о чем-то? — Катя бросила взгляд на розу и провела по лепесткам. — Альруна? Типа ведьма? — несколько впал в ступор. Информация, которой владел я, мягко говоря, не состыковывалась с информацией, преподнесенной Катей. — Так они же вымерли. — Вымерли динозавры, — она сморщилась и закатила глаза. — А альрун истребили за то, что они выбрали нашу сторону. Но, как видно, кое-кто из них остался. — Ладно, допустим, — почесал я затылок и пошел по списку вопросов дальше. — И что значат эти слова про розу? — Когда альруне приходит видение, она использует розу как символ предупреждения, накладывает на нее что-то вроде чар, — Катя продолжала вертеть цветок в руках, будто хотела найти какие-то свои ответы. — Когда видение сбывается, роза меняет свой цвет. — И о чем предупреждает конкретно эта роза? — я напирал на Катю, ситуация калила невероятно. — Я не знаю. Даже не знаю, как скоро это что-то случится: может, завтра, может, через неделю, а то и через месяц, — Катя нервно смахнула с джинс пыль, голос ее приобрел оттенки раздражения. От меня или от собственных мыслей? — Альруны никогда не дают точных ответов, только намек. Так было всегда. Понимаю лишь, что ничего хорошего это не предвещает. Черная роза даже среди убийц используется как символ смерти. — Вот почему «Черная лагуна» оставляет их на месте убийства… — слова вырвались из меня сами. — Да. Я снова запустил машину, и мы двинулись дальше. — А Агнез? Это, кажется, имя, — заговорил я снова, когда въехали на улицу, где располагался Катин дом. — Оно тоже твое? — В том то и дело, что нет, — произнесла она бесцветно, закрыла глаза и потеряла виски. — На этот вопрос я бы и сама хотела знать ответ. — Может, она перепутала тебя с кем-то? — внутри вспыхнула надежда. Вдруг действительно этот чертов цветок предназначался вовсе не Кате, а какой-нибудь другой убийце. — Сомневаюсь, — моя надежда потухла так же быстро, как и вспыхнула. Вот чего Кате не занимать, так это разрушения чужих иллюзий одним словом. — Возможно, она олицетворяла меня с кем-то из какой-то легенды, или даже пророчества. Нужно поискать информацию. Я согласился с сестренкой. Нужно искать, причем в коротко сжатые сроки, ведь никто не знает, когда сбудется видение ведьмы. Больше всего нервировало непонимание: к чему все эти загадки, когда можно сказать в лоб. Хочешь о чем-то предупредить — скажи прямо. Ты же видишь, что произойдет, черт возьми! Да, я тупой, не умею расшифровывать всякие предсказания, и мне не помешал бы мелафон, чтобы читать чужие мысли, но беспомощно сидеть и ждать, когда что-то там непонятно в какое время произойдет и уже ничего нельзя будет исправить, извините, так себе вариант. И это угнетало, разрушало изнутри, рисовало мрачные перспективы и жуткие картинки. Неизвестность — худшее, что может быть в жизни человека.***
16 апреля. — Нет, здесь эти шарики не смотрятся абсолютно, — командовала Полина, пока я, стоя на шатающейся стремянке, развешивал в банкетном зале украшения. — И надпись висит криво, надо поднять левый угол. Я уже и не спорил, просто молча исполнял ее приказы. Хотя вообще-то взрослым после первого бокала будет абсолютно все равно, а детям и подавно, хорошо, если декорации после праздника останутся целыми. И на том спасибо. — Артем, давай поживее, — заторопила Полина, когда в дверях показались первые гости. — Полчаса осталось, скоро за именинниками ехать, а у нас еще конь не валялся! Да как это «конь не валялся»? Весь зал уже в шарах и блестках! Только эта дурацкая поздравительная надпись никак не хочет висеть ровно и шары в углу «не смотрятся», видите ли, с плиткой не сочетаются! Обожаю своих племянников и готов на все ради них, если это принесет радость и пользу, но украшать зал под руководством Полины… В следующий раз лучше прикинусь больным, или мертвым. Лучше мёртвым, да. Пусть Рустам стреляется. Вон, Дмитрий Валерьевич вообще самым умным оказался: сказал, что много дел и опоздает. Время неумолимо приближалось к четырем, я наконец-то расправился с надписью, а шары присобачил к другой стене, хотя Полюша ворчала, что они там тоже не к месту, но махнула уже рукой и отпустила меня. Как и договаривались с Катей, поехал за ней с детьми. Странно, что ещё не позвонила и не уточнила, где я. Набрал ее сам, чтобы выходили на улицу, но телефон Кати оказался недоступен. Хм, может, батарея села, пока они в городе были. Рустаму звонить не стал, он вроде как собирался к трём по каким-то там охотничьим делам, и должен был прибыть прямо в кафе. Зачем попусту его тревожить? У ворот дома стояла машина Рустама. Все же освободился раньше и решил сам отвезти? Хоть бы предупредили, а мы бы с Полиной пока нашли для шариков максимально подходящее место. Ну, может, не успели, всякое бывает. Я зашёл в дом. Подозрительная тишина. Хотел уже крикнуть: «Есть ли кто дома?», но навстречу мне выскочил Рустам. — Слава Богу, Катя… — фраза оборвалась, когда он увидел, что это всего лишь я, и схватился рукой за косяк. Показалось, что он чем-то напуган. А Катя где? А племянники? — Они ещё не приехали? — удивился я и как-то разволновался. Должны были уже приехать, до города не так и далеко. Я решил не паниковать раньше времени, мало ли что могло их задержать. — Мы договаривались с Катей, что поедем на банкет на моей машине, но она не берет трубку… — Знаю, — перебил он меня, глаза его бегали, видел, как тяжело вздымается его грудь. — Они уже должны давно были вернуться, я боюсь, что случилось что-то нехорошее. Надо ехать в город. Теперь и мне передалась его тревога, тут же вспомнилась бабулька, сказанные ею слова и роза. Что если что-то ужасное должно произойти сегодня? (Информацию про то, кто такая Агнез, я, кстати, тогда так и не нашел, а потом это и вовсе забылось). — Едем, конечно. Только не паникуй. Думаю, их просто что-то задержало, — подошёл к Рустаму и похлопал по плечу. Должен же хотя бы кто-то один из нас оставаться в трезвом уме. Рустам было взялся за ручку входной двери, как в его кармане завибрировал телефон. Надеюсь, это Катя. Он взял трубку. — Да, это я, а кто говорит? — нет, похоже, что не Катя. Рустам замер на месте как вкопанный и внимательно слушал собеседника, только дрожащие руки, нервно перебирающие по крышке телефона выдавали его состояние. Я замер вместе с ним, пытался расслышать кто и что говорит на том конце провода, ладони вспотели в ожидании новостей. И по побелевшему лицу Рустама понял, что что-то все же произошло, а когда он начал сползать по стенке, испугался ещё больше: сердце выпрыгивало из груди, чувствовало заразный ужас, исходивший от друга, хотя я ещё даже не знал, что случилось. — Рустам! — я начал тормошить его, попытался привести в чувство, но это было бесполезно. Тогда просто выхватил телефон из его ослабевшей руки. — Алло? Рустам сейчас не в состоянии говорить. Что-то случилось? С кем я говорю? — тараторил я мало связанными между собой фразами. Неизвестность и самые худшие предположения выворачивали, рвали душу, что в исступлении бегала внутри, пытаясь спасти хотя бы частичку себя. — Капитан полиции Ракетин. А я с кем говорю? — сухо ответила трубка. — Артем Калинин… Брат жены Рустама, — сердце превратилось в лодочный мотор, тарахтело в грудной клетке и в любой момент готовилось заглохнуть. — Сгоревшая машина вашей сестры была обнаружена на мосту реки Голь, — сгоревшая? Что это значит? Катя попала в аварию и машина загорелась?.. В тот момент я молился всем святым, лишь бы это оказалось единственной плохой новостью, крепче сжал телефон, чтобы он не выскользнул из вспотевшей ладони. Но как же я ошибся. Худшее было впереди. — Внутри найдено тело мальчика, — кажется, после этих слов я оглох, с трудом заставлял себя слушать. Хотя бы один из нас должен сохранять рассудок, и этот один явно не Рустам, который сидел на полу, хватая ртом воздух и невидящим взглядом упершись в стену. — Недалеко в лесу внизу обрыва нашли девочку, она доставлена в больницу в тяжёлом состоянии, — силился переварить услышанное, выдавить из себя хотя бы один вопрос, но в одной части мозга было пусто, а в другой — полная каша. — Вам нужно приехать на место. Я посмотрел на Рустама, и тело покрылось мурашками, мало представлял, что будет, когда мы приедем туда, где все пошло под откос, где изменилась жизнь каждого из нас. — А моя сестра? Что с ней? — я не слышал собственного голоса, будто спросил это не вслух, а лишь подумал. — Приезжайте на место, — раздались короткие гудки. Пошатываясь, подошёл к Рустаму, схватил дрожащей рукой за плечо, чтобы он хотя бы посмотрел на меня, но он лишь невнятно бормотал одно и то же: — Это просто чья-то шутка… Такого не может быть… — Рустам, надо ехать, — я вложил все свое мужество в эту короткую и убивающую все живое внутри фразу. Он медленно повернул голову и посмотрел на меня мутным взглядом. — Скажи, что это неправда… — прерывисто слетело с его губ. Я не знал, что ответить, и просто молча поднял его. С горем пополам запихнул его тело в машину, потому как разумом и душой он был явно не со мной. Все чувства, которые рвались из меня наружу, давил в себе, отгонял, как мог, я обязан был сохранить ум трезвым. Ради Рустама. Ради Кати, об участи которой ничего неизвестно. Но чем ближе мы были, тем сильнее бушевали и одолевали волны страха и неотвратимой неизбежности. Мы подъехали к месту, вокруг хаотично стояли несколько машин, полиция, скорая, они полностью перекрыли полосу движения. Даже не успел заглушить мотор, как Рустам уже вывалился в дверцу и, шатаясь, побрел к скоплению людей. То, что я увидел, на всю жизнь отпечаталось в памяти, врезалось в сердце осколком, который невозможно извлечь. Любимый автомобиль Кати, о котором она заботилась, как о собственном ребенке, полностью выгорел. Его даже нельзя было назвать автомобилем. Так, кусок железа с чернющей копотью, от которого вверх поднимался еле видный пар. Но самое страшное ждало впереди. Возле машины лежал мешок с телом. Я застыл на месте, не мог сделать и шага, ноги словно приросли к земле. Немым зрителем наблюдал, как Рустам упал перед отвратительным черным мешком на колени и дрожащими руками раскрыл его. Я не узнал Егора, да и не хотел узнавать и верить, что это он. Тело было сильно обожжено, и лишь отдаленно уголёк напоминал ребёнка. — Нет, нет, нет… — шептал Рустам, голос его был пропитан ядовитой кислотой боли. Казалось, мерзлый асфальт вот-вот расплавится под его руками, рассыпется под пальцами, как истлевшая бумага. — Это не он… Не он, — он поднялся и зашатался, а потом и вовсе схватился руками за голову, мечась из стороны в сторону. — Мой сын жив! — закричал он. По щеке безвольно скатилась слеза. — Боже! — раздался позади меня истошный вопль. Приехавшая только что Полина подрагивающими пальцами прикрывала руками рот и тихо всхлипывала. Я хотел обнять ее, прижать к себе, зарыться в ее волосы и проснуться от этого кошмарного сна. Но не мог. — Ну, скажи же им, Полина! — как в агонии метался Рустам между нами. — Скажи, что это не мой сын! Артём! — он вцепился в мои плечи и затряс с такой силой, что я едва удержался на ногах. Мои губы словно склеились, или их зашили, в горле пересохло, свербило, острыми иглами впивалось осознание ужаса произошедшего, рвало кожу, лезвиями скрученных до сего момента нервов беспощадно резало внутренности. Бессильно смотрел на помешательство Рустама, как он медленно сходит с ума, и не мог ничем помочь. Уже не мог. — Скажи, что это не мой сын! Скажи! — продолжал требовать он и вдруг резко замолчал, выпрямился и взглядом безумца начал кого-то искать в толпе. — А Катя? Где Катя?! Но нужных глаз он не нашёл. Как не находил и я, только сейчас опомнившись, что про Катю нам до сих пор никто ничего не сказал. Где же она? Тоже мертва? Но где тогда тело? Даже в самых худших мыслях не мог представить, что случилось с ней. Рустама резко скрутило, он потерял равновесие и начал заваливаться. Прикладывая нечеловеческие усилия, вместе с Полиной мы подхватили его и отвели к машине скорой помощи, где ему помогли немножко прийти в себя, в физическую форму, разумеется. О моральной лучше умолчать. Его жизнь рушилась на моих глазах как песочный замок, по которому ударила приливная волна. И моя вместе с ним. Как прежде уже не будет. Никогда. Мы знали это оба. Пока мы сидели у скорой, к нам подошел тот самый капитан, гонец с плохими вестями. А учитывая психическое состояние Рустама, тот вполне мог лишиться головы, как в древние времена. Я видел его взгляд: звериный, лишенный всего человеческого, что было в нем до этого дня, и одновременно вместе с тем — мертвый. — Кто это сделал? — произнес он тускло, когда капитан уже собирался открыть рот. — По предварительным данным и собранным уликам, — Ракетин проигнорировал вопрос, — мальчика сначала убили выстрелом в голову, а уже потом сожгли машину вместе с телом, — невозмутимо говорил капитан. Могу представить, сколько он повидал подобного, чтобы говорить так ровно. — Также внизу обрыва была найдена ваша дочь, ей стреляли в спину, видимо, пыталась убежать. Мы отправили ее с реанимационной бригадой в больницу, — Рустам несколько оживился, услышав эту новость, и приподнялся, но капитан остановил его. — Вам лучше поехать домой, вас все равно не пустят, девочку только что прооперировали. Состояние тяжелое, но стабильное. Мы контролируем ситуацию, и если что-то изменится, вам сообщат. — Кто сотворил это с моей семье, капитан? Говори, — Рустам буравил Ракетина пустым взглядом, а голос был пропитан мраком безысходности. — И где моя жена? Я не вмешивался в разговор, но тоже хотел услышать ответ на этот вопрос. Тела Кати здесь нет, в больнице ее тоже нет… Ракетин окинул нас с Полиной странным взглядом, и пазл начал складываться в моей голове. Нет, этого не может быть. — Мои люди нашли пистолет в кустах на обочине. И он… — капитан запнулся, явно обдумывая, как осторожно преподнести информацию. — Он принадлежит вашей жене, как и отпечатки на нем и в автомобиле. Мы уже объявили ее в розыск… Сердце ёкнуло. Не верю. Рустам поднялся и двинулся на капитана, крепко сжав кулаки, я хотел остановить его, но Полина вцепилась в мою руку. — Что ты говоришь, капитан?! Ты в своём уме?! — он схватил за грудки Ракетина. Другие полицейские бросились на помощь, но капитан поднял руку и жестом попросил их не вмешиваться. — Моя жена расстреляла НАШУ дочь, убила НАШЕГО сына, а затем подожгла машину и сбежала? Ты вообще слышишь, что говоришь, капитан?! — истерический хохот вырвался наружу. Рустам отпустил Ракетина и оперся на дверцу скоро. — Это какой-то бред, — он снова зашелся истерически-безумным смехом. Смехом, от которого кровь в жилах леденела. Смехом, пробиравшим до костей и содрогавшим нутро. И я был согласен с ним. Это не просто «какой-то бред», а полная бессмыслица, нелогичная и уму не постижимая. Не верю. — Есть ещё кое-что, — спокойно продолжил Ракетин, словно не его минуту назад чуть не приложили лицом к асфальту. — И это «кое-что» уже не по моей специфике, — Рустам с недоверием, в ожидании очередного «удара» смотрел на то, как капитан достает из нагрудного кармана форменной куртки прозрачный пакет. Я пригляделся к содержимому и… Все кончено. Время остановилось, планета перестала вертеться вокруг своей оси и вообще сменила орбиту, стремительно неслась к солнцу, чтобы опалиться его запредельным жаром и поглотиться адским пламенем. Карты вскрыты, козыри оказались фальшивкой. Внутри пакета лежала черная роза, с нее стекала такая же черная кровь. Метка «Черной лагуны» — излюбленная улика, которую они так любят оставлять рядом со своими жертвами. И я отдам руку на отсечение, что это та самая роза, что дала альруна Кате. Ракетину оставалось лишь озвучить то, о чем мы с Рустамом уже подумали. — Вы лучше меня знаете, что это значит, — капитан протянул пакет с проклятым цветком. Рустам вцепился в полиэтилен и сжал его до противного скрипа. Испепеляющая, смертельно ранящая боль, убийственное безумие, граничащее с отчаянием, жгучая ярость, ослепляющая холодом некогда живых, а теперь медленно угасающих глаз — все смешалось в этом взгляде. Никогда прежде я не видел Рустам таким. (И подобное увижу снова только спустя много лет — в день, когда не останется секретов.) — Чья это кровь? — последняя попытка сопротивления безжалостной правде. Последний вколоченный гвоздь в гроб надежды. — По базе данных есть только одно совпадение, — капитан замялся. — Это кровь вашей жены. Мне жаль. Его слова будто контузили меня, я перестал слышать, только высокочастотный писк стоял в ушах, перед глазами все закружилось. Не верю. Я. В это. Не. Верю. Поверю в существование дьявола, параллельной вселенной, да даже в то, что Земля на самом деле квадратная. Но не в это. Катя жизнь отдаст за своих детей, она бы никогда так не поступила с ними. Это какая-то ловушка, чья-то нечестная игра. И я знаю, что прав, а если нет, то лучше предпочту умереть. Где же ты, Катя? Рустам сел на асфальт и заскулил, сминая до побеления костяшек пакет с чертовой розой. Я рухнул рядом в жалкой попытке собрать себя по частям, но вместо этого продолжил разваливаться, рассыпаться, расслаиваться на молекулы. И даже не вздрогнул, когда он с хриплым рычанием взвыл и ударил кулаком, пробив дорожное полотно. Я никогда в это не поверю.***
Тем же вечером. В приглушенном свете в гостиной едва различимо виднелось бледное лицо Рустама, почти сливаясь с такими же бледными обоями. Он отсутствующим взглядом немигающе смотрел в пустоту, периодически на автомате поднося горлышко бутылки к губам и делая очередной глоток крепкого алкоголя. Я сидел напротив и старался привести мысли в порядок, пытался выстроить цепочку событий, но каждый раз она рвалась в самых разных местах, заводя меня в глухой тупик. А ещё был нянькой для Рустама, приглядывал за ним, пока Полина готовила ужин, кто знает, что он может выкинуть в таком состоянии. Не дай бог, сделает с собой что-нибудь. Или вообще решит выйти на «охоту». Мой любимый племянник мертв, любимая племянница может не дожить до утра, самый близкий и родной человек — сестра — неизвестно где, возможно, и ее нет среди живых, лучший друг и брат по оружию сходит с ума от горя, а я… все еще думаю, что это чей-то неудачный розыгрыш, где-то спрятаны скрытые камеры, и сейчас появится недопранкер (может, даже в лице Кати) и я вздохну с облегчением. Просто не могу воспринимать ситуацию всерьез: все настолько нелепо, несуразно, что выше моих умственных способностей. И потому не могу скорбеть, не могу осознать реальность происходящего. И не хочу. Не хочу потерять рассудок, как Рустам. — Как я мог быть таким слепым, Артем? — четвертый раз за последний час он задавал этот вопрос. Задавал мне, а на самом деле сам себе. — Я же видел, как она вела себя в последнее время, но даже не подумал связать с этим… — Ты правда веришь в то, что это Катя? — спросил я жёстко. Мне уже порядком надоели его самобичевания и прилюдная казнь. Понимал, что ему тяжело, но разве мне легче? Разве я не страдаю? Я не камень бесчувственный и не плюшевая жилетка для слез, вашу мать! Да, держусь, да, не рыдаю, не даю захлестнуть себя эмоциям, но только потому что хочу успеть разобраться, прежде чем сойду с ума, если поддамся чувствам. Но больше всего меня убивало то, как легко Рустам поверил, что Катя действительно могла это сделать. — Я верю фактам, Артем, — надломленным голосом ответил он и встретился взглядом со мной. Ничего кроме терзающей боли в его глазах, словно других чувств не существует. Словно их заперли в ящике Пандоры вместе с Надеждой. И надежды, что их когда-нибудь выпустят, — нет. — Да какие, к черту, факты?! — вскипел я и заметался из угла в угол. Его слова будто пробили стрелой щиты моих нервов. Я вспылил. — Эти подставные улики — факты?! Хорошо, — выплюнул я, тараня Рустама взглядом, давил своей правотой. Горел, гневался на него просто за то, что он допускает такие мысли. Впервые за день я не сдерживался, даже за собственным языком не успевал следить. Скопилось столько невысказанного, что хотелось уже вывалить, избавиться от непосильного груза. — Пистолет с отпечатками? Да, разумеется, главное доказательство! Его же нельзя выкрасть и использовать своих целях. Так не бывает, нет, — истерия цепляла меня своими кожаными когтистыми лапами и скрывалась за маской сарказма. — Роза, кровь на ней. Конечно, это «лагуновская» фишка, а то, что это можно легко сфальсифицировать, «испортить» кровь Кати, тебе даже в голову не приходило? — Для того, чтобы «испортить» кровь, нужно сначала обратить человека, а это дело не нескольких часов, даже не дня. Если бы Катя не была убийцей, и ей просто пустили кровь, а потом «испортили», как ты говоришь, то черная кровь просто бы поглотила Катину. Тогда бы совпадений по базе не нашли, — Рустам снова приложился к наполовину пустой бутылке и в три глотка осушил ее. — Катя — убийца. Это факт, — он осекся, схватился за голову и, впившись пальцами в волосы, стал раскачиваться вперед-назад. — А мне ведь столько раз намекали на это, кто-то даже прямо говорил… Я подверг своих детей опасности. Я убил их. Боже, дай мне сил! — Ну и что, что она убийца? Что с того?! Это повод ставить на ней крест?! Да она сама бы себя убила, если бы навредила собственным детям, — меня понесло. Когда-то я сказал Кате, что сохраню ее тайну, унесу в могилу, буду защищать до конца. Я верен своему слову и верю Кате. Она не могла. И рано или поздно правда вскроется. В это я верю. — Ты говоришь о Кате, Рустам! О Кате! Очнись же. Надо найти ее и все выяснить… Я поймал на себе дикий взгляд и замолчал. Сначала не понял, почему он так смотрит на меня, воспроизвел собственные слова в голове, но так и не нашел причины. Повисла гнетущая тишина, она била по ушам, пульсировала в голове, спирала лёгкие, увеличивала звук бешеного стука сердца. Она была такой долгой, что я не сразу осознал слова Рустама. — Ты все знал. Ментальный удар под дых. Язык мой — враг мой. Слова, сказанные на эмоциях, дела, сделанные в порывах чувств, — не доводят до добра. Сам убедился. Рустам медленно поставил пустую бутылку на пол, тяжело поднялся и двинулся на меня. Неподвижное безумие, которым горели его глаза, парализовывало меня, ощущал себя отравленной ядом змеи добычей, которая лишь с ужасом может наблюдать, как, шелестя, приближается смерть, как сдавливается тело скользкими кольцами, выбивая из легких остатки кислорода и останавливая сердце. Дальше проглотит и не подавится. — Ты все знал, — повторил он, остановив в шаге от меня свое напряженное тело, готовое к бою в любой момент. Неимоверными усилиями удерживал зрительный контакт с ним. Отвести взгляд — значит, проиграть. — О чем ты? — просипел я, от энергетики Рустама голос начал пропадать, теряться в сумбурном потоке мыслей, тонуть в собственном страхе. Он раскусил меня. Но это вовсе не значит, что я так легко сдамся. — Не делай вид, что не понимаешь, — недобро усмехнулся он, растянув уголки губ в сумасшедшей ухмылке, как в фильме про какого-нибудь маньяка, за которым тянется кровавая дорожка из трупов на любой вкус и цвет. В глазах плескалась маниакальная одержимость и черным по белому читалось: «Убью». Я сделал два шага назад и уперся спиной в шкаф. Бежать некуда. Кричать? В доме только Полина, да и что может сделать хрупкая девушка с охотником, которого обуяла ярость и он перестал видеть границы? За нее страшнее всего. Покаяться? Молить о пощаде? Не стану. — Я не понимаю тебя, — жалкая попытка выкрутиться из капкана, в который сам по неосторожности попал. — Ты все знал, — как заведенный повторял он, абсолютно игнорируя мои слова, словно зона вакуума заглушала мой голос. — Ты с самого начала знал, что она убийца, так? Напустил на себя максимально непонимающий вид, вложил в голос тон обиженного, оскорбленного несправедливо человека. На всякий случай обратил кожу в сталь. Незаметно, как я думал. — Ты не в себе, Рустам. Я узнал об этом вместе с тобой сегодня. Но разве можно обмануть того, кому нашептывает сам дьявол, нащупав уязвимость в некогда непробиваемой броне сознания? Рустам кивнул и похлопал меня по плечу. А дальше как в дурацком боевике: быстро и неожиданно. — Ты лжешь, — резкий укол в шею из непонятно откуда взявшегося шприца. Мгновенная слабость. Замах кулаком. Яркие пятна перед глазами. Острая боль. Липкое и горячее, стекающее по губам. Спина окутывается прохладой темного паркета. Рустам сел на меня сверху и, приподняв одной рукой за ворот, принялся дубасить кулаком второй руки по лицу. Я лишь успевал улавливать взглядом искры и клочки, летящие от меня в разные стороны, но даже не мог сопротивляться, да и смысл, если охотник внутри меня также лежал пластом и ловил вертолеты. — Лжец! — удар. — Предатель! — удар. — Думал, сможешь обмануть меня, когда у самого глаза бегают и выдают твое паршивое враньё с потрохами?! — еще удар. Моя голова откидывалась каждый раз как неваляшка. — Или думал, что не замечу, как обратился?! — снова удар. — Твои слова и поразительное спокойствие открыли мне глаза! — очередной удар, я уже потерял им счёт. Просто мечтал поскорее отрубиться. — Давно ты, собака, служишь убийцам?! Спасение пришло оттуда, откуда не ждали. В забытье, полусне видел как вихрем влетела Полина, легко, без особых усилий оторвала от меня Рустама и встала между нами, спиной ко мне. Единственное, чего не понял, почему Рустам шарахнулся от Полины и с приоткрытым ртом и переполненными тихим ужасом глазами смотрел на нее. Сейчас Рустам был похож на маленького заблудившегося мальчика, который мечтает отыскать дорогу домой. Любовь к сестре остудила его пыл? — Артем ни в чем не виноват! Не смей его трогать, — процедила она. — Если так хочется кого-то убить, то можешь меня. Вперёд! Я видел сквозь пелену боли и слабости только лицо Рустама и вообще не понимал, о чем говорит Полина. И что происходит. — Ты такая же… — еле слышно пролепетал он. Такая же? Что происходит? Я приподнялся, подполз к комоду и со стоном оперся спиной на него, попутно вытирая белой футболкой кровь. Услышав мои шевеления, Полина обернулась. Вместо родных зеленых глаз на меня смотрели жуткие черные глазницы, те же, что я десятки раз видел у Кати, когда она обращалась. Выходит, моя Полюша — убийца?.. Хотелось пробить башкой пол и больше не встать. Нет, мне показалось, я сильно избит, ослаблен, это просто игра воображения. Полина не может быть убийцей. — Как это возможно?.. — Рустам тряхнул головой и зажмурился, снова открыл глаза и в отчаянии закрыл лицо руками. — Ты же из семьи охотников… Значит, мне все же не показалось. Либо у нас коллективная галлюцинация. Полина покачала головой. — Я из обычной человеческой семьи. Мои родители погибли в аварии, а твой отец удочерил меня. Э-э. Просто э-э. Мы были вместе столько лет, и на это даже намека не было. Если бы не все произошедшее, мы бы никогда об этом не узнали, да? Рустам опустился на диван, широко раскрытыми глазами, в уголках которых блеснули слезы, пробегался от одного узора паркета к другому, судорожно соображая, как быть. Я был в ауте, терпеливо ждал, что будет дальше. Никаких слов тут не подобрать. — Когда? — наконец выдавил он. И правда, когда? Неужели бы я не заметил, что Полину обратили? Обращенные не стабильны в своих эмоциях, вывести их из себя раз плюнуть. Она бы выдала себя уже сто пятьсот раз. Да и кому нужно ее обращать? Кате? Она бы никогда не поступила так со мной, ну, или хотя бы сообщила о своих намерениях. Честно, мало что понимал. До тех пор, пока Полина не заговорила. — Около четырех месяцев назад, — она отошла к окну и сложила руки под грудью, несмело поглядывала то на меня, то на Рустама. Глаза вновь были зелёными, но теперь они мне не казались такими невинными, как раньше. — Помнишь, мы уезжали в январе с Катей по работе? — обратилась она к Рустаму, тот коротко кивнул. — Нас перехватила «Черная лагуна» во главе с Исаевой, — чего? — Их было много, и им нужна была Катя, точнее, медальон, что был у нее. Ну, тот самый, твой подарок, — Полина отвернулась к окну. — В общем, медальон Исаева забрала, а нас обратила. Сказала, что ей жаль убивать нас, мол, увидела потенциал. Вот тут-то все и встало на свои места. По крайней мере в моей голове. Полина не обращенная, она одна из «Черной лагуны», и давно служит Кате, а сейчас этой ложью просто прикрывает ее, уводит в неверную от истины сторону. Горько. — Будь проклят день, когда я взял из рук отца этот проклятый медальон, — прошипел Рустам и метнул в стену бутылку. Та с громким звоном разлетелась на грустно поблескивающие осколки. — И будь проклят отец! — он вскочил с места. — Где она? Полина попятилась назад. — Я не знаю. Клянусь. Рустам размахнулся и со звериным рыком со всей дури ударил по стене кулаком, вмятина от которого останется ещё на долгие годы как напоминание этих мрачных событий. — Почему вы не пришли и не сказали мне об этом? Почему?! — закричал он, кидая взглядом молнии в Полину. — А что бы ты сделал?! Посадил бы нас под замок до конца своих дней?! — крикнула в ответ она. — Или, может, вовсе бы убил, избавив от мучений? М, братишка? — Да я бы придумал что-нибудь! Но никогда, слышишь? Никогда бы я не причинил вам вред, — прорычал Рустам и подошёл вплотную к Полине. — А теперь мой сын мертв, дочь борется за жизнь… И все потому что вы промолчали. Ты промолчала, Полина. — Ты охотник, Рустам! — выпалила она, всплеснув руками. — О-хот-ник. И не какой-нибудь рядовой, а глава! Тебе пришлось бы нас убить, — Полина поджала губы, а по щеке покатилась слеза, оставляя за собой влажную дорожку. Едва дыша, я наблюдал за разворачивающейся драмой, не вмешиваясь. Да и что я мог сказать? У самого мысли путались, осознание тупым концом било по больным местам, отражаясь эхом по всему телу. Мало того, что сам погряз во лжи, так меня ещё и окунали туда не единожды, ждали, пока начну захлебываться, потом вытаскивали, давали вдохнуть воздуха и снова окунали. Я мог ожидать этого от кого угодно, но не от любимой женщины. Пожар, разгоревшийся в Рустаме, уже ничем нельзя было потушить. Языки пламени отражались в суженых зрачкам налившихся кровью глаз. Полина кинула в него слова, как красную тряпку быку. — Точно, — заскрежетал зубами он. — Спасибо, что напомнила, моя драгоценная сестричка. Пожалуй, пойду и займусь своими прямыми охотничьими обязанностями, — он развернулся и направился к выходу, но у двери остановился. — Ах да, увидишь Катю, — выделив имя, обратился он к Полине. — Передай ей, чтобы держалась от меня как можно дальше. Найду — убью. Собственными руками, — Рустам безумно оскалился, предполагаю, что мысленно он уже свернул Кате шею. — А вы, — он поочередно указал на нас пальцем. — идите оба к черту! И не попадайтесь мне на глаза, если хотите жить. Как только за Рустамом захлопнулась дверь Полина подбежала ко мне. — Тём, ты как? — она избегала прямого взгляда, предпочитая сфокусироваться на моих побоях. — И сколько лет ты уже убийца? — я скинул ее руки с себя. — Не говори мне про четыре месяца. Эту лапшу ты можешь вешать на уши Рустаму, но не мне. И не говори, что не знаешь, где Катя и что вообще происходит. Да, я знал намного больше его. Даже если Полина и была обращена, то скорее всего ещё до нашей встречи, иначе я бы знал… Не верю, что Катя бы обрекла мою любимую на такую жизнь, не спросив меня. — Я такой родилась, — она опустила голову и села рядом. — А что произошло, где Катя и что с ней, правда не знаю. Но что бы с ней ни случилось, я обязана защитить Ладу любой ценой. Вот и наврала Рустаму с три короба. Защитить Ладу. Да. Рустам вряд ли готов узнать, что его дочь наполовину та, кого ненавидит вся каста. — И кто ты из них? — Полина вздрогнула от холода в моем голосе и сжала пальцами край своей майки. Я причинял ей боль, докапываясь до правды. Она причиняла боль мне, солгав. Мы причиняли боль друг другу, каждый преследуя свои цели. Она молчала, а я продолжал, не скрывая своего разочарования: — Кто ты? Оля? Лера? Может быть, Даша? — по треску ткани майки понял, что попал в точку. — Наверно, всё-таки Даша. Да, точно она. А я ещё думал, почему эта Даша так смотрит на меня. Теперь все ясно, — я невесело усмехнулся и, опираясь на комод, поднял свое тело, которое почти не слушалось меня. — Знаешь, Полина, или Даша, не знаю, как тебя теперь называть… — Полина, — одернула меня она, но даже не взглянула в мою сторону, лишь тихо захлебывалась слезами. — Хорошо. Полина, — смотрел на нее сверху вниз и разговаривал с ее макушкой. — Мне не то, что больно, скорее горько. Я разочарован. Вот так. Я доверял тебе, верил, ты была для меня всем, — я перевел дыхание. — А ты все это время лгала мне, проворачивала за моей спиной свои темные делишки вместе с моей сестрой. Ладно, она хотя бы мне призналась, но почему этого не сделала ты? Она разрыдалась в голос, надрывные всхлипы заполнили комнату, сердце обливалось кровью, я боролся с желанием обнять ее крепко-крепко, сказать, что все в порядке и не злюсь. Но не мог. Просто не мог вот так взять и простить, как бы сильно не любил. Потому что не все можно простить, а подорванное доверие восстановить и вовсе будет тяжело. Если она лгала столько лет, то где гарантия, что не соврет мне завтра? Жестоко? Жестоко. Но разве такой платы я заслужил, обнажив перед ней свою душу и впустив в свой мир? — Потому что я не Катя, — заикаясь проговорила Полина и медленно поднялась с пола. — Именно такой реакции я и боялась. — Не Катя? — ее логика как обухом по голове. — Ты подумала, что я не смогу тебя принять? Что? — не находил слов, не знал, как реагировать. — Думала, что одна убийца в твоей жизни — и так слишком много, — она закрыла глаза и тяжело вздохнула. — Прости меня. Я очень боялась тебя потерять. Просто шок-контент, фейспалм, называйте как хотите. Уже не знаю, что думать. Все так запуталось. И, кажется, шанса, что все распутается, — нет. — Помнишь, лет шесть назад, я спросил тебя: имеешь ли ты какое-либо отношение к этому? — я испытывал ее. На прочность, на честность, поставил на кон остатки доверия. Я поймал ее болезненный взгляд, она нервно сглотнула, прерывая дрожь подбородка, и кивнула. — Ты сказала: «Нет», и поклялась нашими отношениями. И что мне теперь делать, Полина? — Не бросай меня! Артем, пожалуйста! — она снова залилась слезами, выдергивая из меня сорняки уязвленной гордости и душащей обиды. Упала на колени передо мной, ухватилась руками за ноги, кардинально переворачивая с ног на голову вроде бы только устаканившиеся мысли, заставила колебаться внешнюю непробиваемость, терять лицо при виде ее унижений. — Я этого не переживу… — Посмотри на меня, — я склонился над ней и требовательно приподнял за подбородок. Мизинцем на сонной артерии чувствовал, как рьяно колотиться ее сердце, видел в ее заплаканных глазах немую мольбу и обречённость. Она вся сжалась в ожидании моего решения. — Я не знаю, как жить с человеком, который не доверяет мне и которому теперь не доверяю я, — ее зеленые глаза гасли, затягивались пеленой слез. — Но… Ещё знаю, что не смогу тебя отпустить. Мне нужно время все обдумать. Но сколько потребуется этого времени, я не знал. А в глубине души, на подсознательном уровне понимал, что все равно рано или поздно прощу ее. Нужно только подождать.