Into two parts

Гадколапая не поверила своим ушам. Нет, она ведь ослышалась! Не может такого быть! — Нет, нет, нет, — успокоительно забормотала кошка, и вдруг почувствовала, как расплывается в сумасшедшей улыбке, не в силах унять её. — Плохая шутка! Нежнолапка же совсем перепугалась, но чёрной ученице было совершенно плевать. В грязно-зелёных глазах мелькал непонятный животный страх, а короткие лапы, всё время спотыкаясь, в беспомощности пятились назад. Как ни странно, Гадколапая не чувствовала ничего — взрослые всегда рассказывали, что если умирает кто-то очень близкий и очень важный, то в сердце остаётся дыра, которую нельзя заполнить ничем, и даже время такие раны не лечит. Но кошке было абсолютно всё равно — лишь свирепое безумие, просачиваясь в каждую клетку чем-то непримиримо-жгучим, заставляло её дрожать. — Ты ведь шутишь! — повторяла Гадколапая. — Шутишь, шутишь! И смеялась. Непонятно, сумасшедше, громко и безумно смеялась, поддаваясь своему телу. — Почему... — в страхе шептала Нежнолапка, всё дальше отдаляясь от подруги, — почему ты смеёшься? Что смешного?! — Светлая кошечка резко сорвалась на крик. — То, что Дряблой Звезды больше нет? Смешно?! Но Гадколапой было действительно смешно! Нужно плакать, грустить, убиваться от горя или биться головой о дерево, а ей хотелось лишь смеяться. Забыться в громком, неповторимом, безумном смехе, и перетечь в состояние зыбкой эйфории. Она понимала, что Дряблая Звезда — теперь всего лишь капля света в ночном небе, песчинка в море барханов Вселенной, что больше никогда её не увидит, не услышит её хрипловатый голос и не увидит прожигающий насквозь огненный взгляд. Ей будет жутко не хватать той гордой улыбки, которую так превосходно никто не сможет повторить, и отсутствие такой предводительницы прилично подорвёт статус Ядовитого племени. — Хватит, — твёрдо прервала Гадколапую серо-палевая ученица, и той почему-то расхотелось продолжать свою нескончаемую буйную сцену. — Сейчас Камышинница что-нибудь придумает. Чёрная кошка напрочь забыла о том, что было дальше — доносящийся словно издалека голос молодой Камышинницы, так рано ставшей целительницей из-за смерти Волнистого от неизвестной болезни; снова плывущая морда Нежнолапки и Хмуроцапки; непонятное на вкус лекарство, от которого так резко захотелось спать — всё смешалось в невероятно пёстрый вихрь событий летнего вечера. Но что-то всё же заставило Гадколапую запомнить его надолго — что-то приятно-голубое, как зимнее небо, заполнило всё пространство вокруг. Такой красоты ученица не видела ещё никогда и нигде и сомневалась, что сможет увидеть вообще когда-либо, и потому слепое любопытство взяло верх над инстинктивной кошачьей осторожностью — Гадколапая направилась вдаль. Ослепительная голубизна не менялась, сколько бы зеленоглазая кошечка не исследовала таинственный край, лишь прохладная освежающая вода под лапами тихо шлёпала, и ей это начало порядком надоедать. — Эй! — во весь голос крикнула ученица. Ответа не последовало, чего, впрочем, и можно было ожидать. — Тут есть кто-нибудь? — вновь предприняла бессмысленную попытку та. Внезапно в голову ударил свежий утренний ветер, и Гадколапая почувствовала, как что-то резко меняется, становится совершенно иным в ней, но так и не могла понять, что же именно. С левой стороны кто-то тихо дышал в самое ухо, но ощущение было довольно странным — ухо было не таким! Кошка решила убедиться, что всё в порядке, потянула переднюю лапу к мордочке, и обнаружила, что лапа... больше не лапа! Она такая белая, длинная и без шерсти, совсем как у Двуногих! — Чёрт! — в ужасе выругалась Гадколапая. Вместо «мышиный помёт» она всегда говорила «чёрт», что нередко не нравилось её друзьям, но не спешила исправляться, потому что это простое выражение выделяло её среди толпы, да и она уже привыкла. — Что такое? — искренне удивился кто-то за спиной. Ученица испуганно обернулась, и увидела перед собой ещё одного Двуногого! Высокий, стройный и почти без шерсти, разве что на голове было немного длинных светлых волос. — Не подходи! — хотела зашипеть Гадколапая, но получилось сомнительно плохо, и дружелюбный на вид человек перед ней рассмеялся. Сейчас кошке стало действительно страшно: она в теле собственного заклятого врага говорит с таким же! — Не бойся, — мило улыбнулся Двуногий, и его голос почему-то был совсем знакомым, будто Гадколапая слышала его с самого рождения и продолжала слушать всю жизнь, но только вот вспомнить его, увы, совершенно не могла. Инстинкт внутри твёрдо заявлял пятиться назад, но длинные лапы будто приросли к странной поверхности воды, и «кошка» осталась стоять на месте. Человек, в свою очередь, медленно приближался, и улыбка не сходила с его поистине доброй морды. — Я бессилен против тебя, — начал издалека он, посмотрев прямо в глаза Гадколапой, что заставило её даже немного вздрогнуть — цвет был ледяным, таким бледным, что хотелось раствориться. — У меня даже оружия с собой-то нет! — усмехнулся Двуногий. «Оружия? — ученица совершенно не понимала, о чём говорит этот странный человек. — Разве наши когти — это не оружие?» Гадколапая вновь посмотрела на свои конечности, и поняла, что когтей у неё почти нет. Они странно прилипали к шкуре, были очень короткими и их невозможно было выпустить! Эти странные штуки совсем отличались от её длинных острых коготков, ведь ими даже нельзя было пораниться! — Эм... — замялась «кошка», всё ещё рассматривая свои лапы. — А что это? Двуногий вновь рассмеялся, мило прикрывая хрустально-голубые глаза, но через мгновение всё же посмотрел на Гадколапую. — Глупая! — усмехнулся он. — Это ногти. А то, что держит их — руки. — Похожее слово... — задумчиво протянула ученица, совершенно забыв об осторожности в разговоре с незнакомцами. — Похожее? — не понял человек. — Похожее на что? — На когти, на что же ещё! — начинала закипать Гадколапая. Двуногий от неожиданности отступил на шаг назад, а на его бледной мордочке проступило искреннее изумление. — Когти? Так ты... — Нет, конечно! — воскликнула собеседница, всплеснув лапами. — Я не Двуногая! — И кто же тогда? — Любопытство взяло верх над человеком, и он всё же приблизился. — Кошка, вообще-то, — вздохнула она, устремляя взгляд вниз. — Вот как. Теперь же в его голосе не было и тени прежней насмешки, лишь усталая безысходность и жалость. Внезапно Двуногий подошёл к Гадколапой настолько близко, что его тонкая, гладкая кожа на шее стала касаться её такого же, как и всё тело, странного, носа. Горячее дыхание опалило её макушку, и по шкуре со скоростью света пробежала непонятная, холодная, но в то же время обжигающая, дрожь. — Так тебе лучше? — Тёплые руки обвили крепко сложенную спину ученицы, и, сами того не подозревая, затянули в невидимую петлю из людских конечностей, которая душила её со страшной, неистовой силой. Гадколапая сильно смутилась, но не нашла в себе сил выпутаться из этого небольшого плена, и предпочла остаться на месте. Ей было уже всё равно, кто перед ней — человек или кот, главное, что она его знала. Нет. Скорее, чувствовала, что знала. Она лишь шумно выдохнула, зарываясь носом в неосязаемую шерсть, и устало прикрыла глаза. Да, поиск ответов в этом непонятном море голубого неба был абсолютно бессмысленным занятием и довольно сильно её вымотал. — Лучше, — ответил за Гадколапую Двуногий. Ей было просто хорошо — так прекрасно, так легко на душе у неё не было ещё никогда. Хотелось простоять так целую вечность, не двигаясь, и не думать о насущных проблемах, приходящих в жизнь с наступлением рассвета. — Кстати, а... — Гадколапая всё же нашла в себе силы отстраниться, хоть изнутри так и резало чувство из ниоткуда взявшейся тоски. — А как я могу тебя называть? Человек немного задумался, отводя глаза, и это даже отняло некоторое время. «Куда спешить? — размышляла девушка. — Всё равно я не знаю, где мы находимся». — Зови меня Фрейл, — ответил он спустя несколько мгновений. «И почему он задумался над собственным именем?» — мысленно недоумевала Гадколапая. — А у тебя какое имя? — полюбопытствовал Фрейл, бросив хитрый взгляд на «кошку». Она совершенно растерялась, не зная, что ответить, но, припомнив знакомое имя из недавнего сна, выпалила: — Одри. Нельзя же было говорить, что её зовут Гадколапой! Счёл бы, в лучшем случае, за сумасшедшую... — И как я сам не додумался... — тихо пробормотал парень, подперев подбородок рукой. — Что? — Девушка сделала вид, что не расслышала. — Да так, ничего! — тряхнул головой голубоглазый Фрейл, снова мило рассмеявшись. — Рад знакомству. — И я. Ещё пару мгновений они стояли в неловком молчании, пока человек не нарушил уже звенящую тишину. — Давай будем тут иногда встречаться, — любезно предложил он. — Угу, — смущённо кивнула головой Одри, с ужасом осознав, что совершенно не знает, как сюда попасть. — Только... Я не знаю, как тут оказалась. — Я просто сплю, — улыбнулся Фрейл. — И я, наверное, тоже... Внезапно Гадколапая почувствовала, как сон захлестнул её с головой, и больше ничего не смогла с собой поделать, лишь чувствуя, как медленно тает её новое тело. *** Он чувствовал, как закипает в жилах кровь — с каждым разом всё сильнее; как горят от ненависти стальные, полные холода глаза; как руки сами неосознанно тянутся к её горлу, одним ударом выбивая всю жизнь. Нет, он совершенно не хотел больше этого видеть! Не хотел её бить, не хотел, чтобы всё так получилось, не хотел... Тревер проснулся в холодном поту, резко отрывая глаза от очередного кошмара, и попытался приподняться с собственной кровати. Получалось довольно плохо, хоть он и старался изо всех сил, но где-то в закромах собственного тела силы всё же нашлись, и вот парень уже медленно переставлял ноги, чтобы дойти до кухни. «Надеюсь, это не отразится на завтрашнем дне, — сонно размышлял парень, замечая, что полученные раны неприятно саднит. — Умеет кусаться, всё-таки». *** После небольшой кровавой бойни на щеке Тревера остался довольно заметный след от острых ногтей, а при каждом еле ощутимом прикосновении хотелось зажмуриться от боли. С горем пополам старшеклассник всё же заклеил рану пластырем, и, покидав в рюкзак скопу тетрадей и ещё непонятно откуда берущегося барахла, отправился на учёбу. Дорога, быстро оставшаяся позади, оказалась лишь мгновением по сравнению с входом в класс. Тревер хорошо запомнил глаза, полные холода и ненависти, и угрюмое молчание в ответ обыденному приветствию. Лишь один-единственный, со временем теплеющий, всё больше, взгляд его вечного приятеля — он никогда не оставался в стороне, и переживал беды товарища, как, наверное, переживала бы их за Одри Берта. — Привет! — весело улыбнулся он, помахав Треверу рукой из-за соседней парты. И в тот же миг всеобщее внимание класса оказалось на нём. В каждом лице читалось презрительное «Да как ты смеешь ещё с ним разговаривать?!», но парень продолжал приветствовать друга, как ни в чём не бывало. — И тебе доброе утро, Коннор, — уже лично поздоровался Тревер, усаживаясь на своё место. Этот класс никогда ему не нравился. Здесь учились только лучшие из лучших — либо самые умные, как Коннор, либо самые богатые. Большинство из них, конечно, были скорее богатыми, чем умными, и Тревер совершенно не понимал, как здесь мог оказаться. Его знания, конечно, были не самыми плохими, а дохода от родителей хватало на жизнь, но чтобы учиться с «элитой»... В уши ударил громкий звонок, и одноклассники резко отвернулись к своим партам, оставляя парня наедине с мрачными мыслями. Недолгую тишину прервал стук чей-то дорогой подошвы о дешёвый пол, и через несколько мгновений в поле зрения очутилась Молли. Подтянутая стройная блондинка с длинными волосами и самым богатым отцом, она никогда не давала повода подумать, что слишком сильно блещет знаниями, но также и не выглядела глупой. Скорее, она была хитрой. — Начнём же нулевой урок, дорогие одноклассники. — Голос Молли всегда звучал фальшиво, натянуто и надменно, и слушать его было довольно противно. Тревер уже собрался как обычно пропустить слова этой «лисы» мимо ушей, но, как ни странно, она начала свою речь с недавних событий. — Все вы помните, — продолжала без вступлений блондинка, — что вчера случилось нечто ужасное. Класс одобрительно загудел, и теперь парень, наконец, понял, в чём дело. «Даже ничего не знаете, — раздражённо думал он, — а уже берётесь меня осуждать». — Благодаря тебе, Тревер, — злобно оскалилась Молли, медленно приближаясь, — наша школа лишилась единственной певицы! — Да! — слышалось из толпы. — Совсем крышу снесло! — Ты хоть раз был на школьном концерте? — Ты даже не понимаешь, кого убил! — Я не убивал Одри! — вскакивая из-за парты взорвался взбешенный Тревер, сразу подметив, что одноклассники притихли. — Она жива, ясно?! Она... она... Ещё выступит! «На твоей могиле, — дьявольски подумал он, обжигая Молли холодным серым взглядом. — Тварь». — Это мы ещё посмотрим, — ухмыльнулась блондинка. — А пока что все за то, чтобы ты перевёлся. Тревер чуть ли не поперхнулся собственной слюной, услышав такое заявление. Хотя, чему тут удивляться? От Молли всего можно ожидать! — Есть кто-то против? Боковым зрением парень заметил, как трясущаяся рука Коннора потянулась вверх, но он тут же быстро одёрнул её. Тревер был благодарен ему хотя бы за это (впрочем, он был его единственным хорошим другом), но этот никчёмный голос ничего бы не решил, да и Коннора отправили бы вслед — летать по коридору. — Что? — Молли со скоростью молнии метнулась в его сторону. — Может, ты что-то хочешь сказать? — Н-нет-нет, — запинаясь, выдавил одноклассник. Его карие глаза были полны печали, тоски и жалости — Коннор хоть и упёрся взглядом в парту, но Треверу было всё понятно и без этого. — Вот и славно. — В то же мгновение Молли щёлкнула пальцами, и, словно по команде в американских фильмах, с мест поднялись четыре крепких парня. «Ну, давайте, попробуйте поднять меня», — усмехнулся про себя Тревер. Но бывшие «друзья», похоже, плевали на его смехотворные мысли, и быстро выбросили бедного за дверь просторного кабинета. Вслед за темноволосым парнем полетел и полупустой рюкзак, и он успел горько пожалеть о том, что утром нашёл в себе силы бросить туда несколько тетрадей — удар пришёлся прямо на укушенное Одри место на левой руке, отчего тот тихо взвыл. — До свидания! — наигранно вежливо поклонилась Молли, и дверь, противно скрипя, захлопнулась прямо перед носом. — И пожалуйста, — выплюнул Тревер, всё ещё сидя на полу. Сзади послышались тихие шаги, и парень поспешил подняться на ноги, иначе лишних расспросов было бы не избежать. По небольшому предкоридорному холлу, наполненному искусственным ламповым светом, уверенно шагала Берта, нагруженная парой бутылок с водой и полотенцами. Похоже, она имела отношение к одному из спортивных клубов, раз таскала такие предметы. — Привет! — улыбнулась рыжеволосая девушка, останавливаясь. — Доброе утро... — немного растерялся Тревер. — Куда идёшь? — Да вот, — немного замялась она, — несу инвентарь, так сказать. А ты? — Что — я? — Ну, ты чем занят? — рассмеялась Берта. — На урок, — уверенно соврал парень. «Ей пока необязательно знать о моём всеобщем триумфе», — решил он. — Давай помогу! — спохватился тот, словно только сейчас заметив небольшой груз в руках новой подруги. — Да нет, что ты... — отмахнулась девушка. — Две бутылки — не так уж и тяжело! — Точно? — Иди уж, — снова усмехнулась она. Тревер уже собрался последовать совету, но тут в его голове всплыла восхитительная идея. «А что, если...» — Постой, Берта! — Он, сам того не понимая, схватил новую знакомую за руку. — Ой, извини... Его щёки вмиг запылали, выдавая с головой. — Ничего, — улыбнулась Берта. Она, похоже, ни капли не смутилась. Собрав всю силу воли, которая только нашлась, парень на одном дыхании выпалил: — А в вашем классе есть свободные места? Девушка округлила от изумления прекрасные голубоватые глаза, но быстро нашлась с ответом. — Да, одно, как раз-таки, осталось... А зачем тебе? А вот об этом Тревер совершенно не подумал. Продумывать ходы на шаг вперёд было некогда, и пришлось придумать глупую отмазку. — Да так... — замялся он. — Мой друг из соседней школы хотел перевестись. «Друг... — задумчиво протянул про себя парень. — Она, наверное, разозлится, когда узнает, что это за друг!» — Ладно, я побегу, — поспешила удалиться Берта. — Ага, спасибо! — только и успел крикнуть ей вслед Тревер. Всю дорогу до дома он размышлял, что, как и кому будет объяснять. Как лучше сказать родителям, что ему нужно перевестись? «Мама, папа, меня избили и вышвырнули из кабинета!» — так, что ли? А Берте? Что же говорить ей? Вопросы мучили Тревера весь вечер, подбираясь к горлу тошнотой и давя на голову. Лишь когда сон заявил на свои права, всё отступило на второй план...