Yes

«Детка, есть в этом что-то несчастное И одновременно драгоценное Какой же это грех» — Hozier.

Сэм уже во второй раз обходит выложенные на полу ряды батарей, с упорством настоящего перфекциониста выискивая изъяны в работе. Но фотоэлементы приклеены ровно, уголки тоже и всё вроде как нужно. Если всё это успеет высохнуть до завтра, тогда она уложится в сроки. В мастерской противно пахнет клеем. Сэм распахивает двери, а сама, прихватив полотенце, уходит в душ. Всё произошедшее — какая-то липкая паутина, ошмётки которой въедаются в кожу. Хочется это смыть. Слова пастора Джерома, но больше — разговор с Томасом. Когда они в первый раз встретились, он был довольно мил с ней. А теперь практически назвал шлюхой посреди улицы. «И где же что-то пошло не так, да?» — шипит ехидно внутренний голос. Сэм морщится от него и от попадания горячей воды на ещё не зажившие раны. А потом вылезает из душа и оглядывает себя в зеркало. Огромный синяк почти что чёрного цвета расплывается внизу на рёбрах. Ещё пара мелких лиловых украшают бёдра, живот и поясницу. Сэм качает головой. Ей могло бы переломать кости, ребра могли бы пробить лёгкие, позвонки могли бы превратиться в блины. Но вместо этого она ходячее полотно Ван Гога. Вот уж и вправду повезло. Радио напевает о том, что «Коллапс не будет нашим концом». Дверь в душ приоткрыта, чтобы проходил свежий воздух. В конце концов, она тут одна и стесняться ей некого. Саманта вспоминает, что в мастерской есть пара банок чего-то алкогольного, которые так мило ей подвезла Мэри. Но вместо этого, завернувшись в полотенце и убрав мокрые волосы заколкой, достаёт банку с кофе. В конце концов, если она начнёт сейчас пить, то никакого желания работать уже не будет. А судя по объёму работы с проводкой, к которой она даже не притрагивалась, её ждёт увлекательная ночь в компании паяльника. Едва три ложки быстрорастворимого кофе отправляются в термос, на улице слышится шум подъезжающей машины. Сэм чертыхается, пытаясь по голосам угадать, кто пожаловал. В мастерской нет окон. На какой-то момент она даже успевает почувствовать холодную руку страха, сжимающую ей горло при мысли, что Томас оказался не просто балаболом, а всё же решил исполнить своё «Тебе это с рук не сойдёт». Он, конечно, смелый парень, но не настолько, чтобы напрямую переходить дорогу Джону Сиду. Сэм успевает обдумать это прежде, чем на пороге появляется как раз сама длань Отца. Сэм застывает прямо так, как есть: с чайником в руках и в полотенце. Твою мать. С волос капает вода и скатывается по спине, от чего она нервно поводит плечами. Кап. Кап. Кап. — Смотрю работа идёт полным ходом. — Нужно стучаться, — с нарочитым спокойствием говорит она и никто кроме самой Сэм не знает, какими усилиями даются эти слова. Смущения как такого нет, но есть удивление. Видимо, оно настолько сильное, что даже забавляет Джона. — Дверь была не заперта. Она закручивает крышку термоса, оставляет его на столе и скрещивает руки на груди. — Я почти всё закончила. Осталась проводка. — Хорошо. Я должен был удостовериться, что ты не отлыниваешь от работы. Сэм вскидывает брови. — Отлыниваю? Ну да, с вами мне это не грозит, — она это почти бубнит, но Сид всё равно умудряется расслышать каждое слово. — Мы все — грешники, Сэмми. Ты, я, даже Отец. Но пока мы идём к искуплению, пока делаем вклад в общее дело — у нас есть шанс получить прощение. — То есть, клея для вас батареи, я могу попасть в рай? — она криво усмехается. — Персонально для тебя ворота Эдема откроются лишь когда ты смиришься, обнажишь свой грех. Сэм глубоко вздыхает, и из-за этого движения полотенце слегка ослабевает. Сейчас она скорее обнажит не грехи, а кое-что другое. — А что если я не хочу? Джон подходит ближе, заставляя её невольно напрячься, чувствуя, как натягивается каждая мышца. — Мы все хотим искупления, — произносит он медленно и ровно. Сэм поднимает глаза. — Просто боимся сказать «да». Ощущение такое, будто мир делает затяжной прыжок назад, оставляя её в темноте один на один с внимательным взглядом синих глаз. В голове что-то назойливо и больно бьётся, словно мигрень. Сэм вспоминает слова Томаса снова, как не кстати на такой дистанции. «Думаешь, раз ты спишь с Сидом, значит тебе можно так со мной говорить?». Как вообще ему такое могло прийти в голову?! Нет, она не спит с ним. Но… могла бы? От мысли её всю передёргивает. От мысли, от запаха, от собственного безумного сознания, от отчаяния и от одиночества. Можно было бы подумать, что это шепчет ей дьявол на плече, как положено по всем киношным канонам. Вот только дьявол-то не на плече. Он прямо перед ней. — Ты и себе говоришь «да»? — Постоянно. Снова и снова. — Ммм… и нет никакого кодекса, это ограничивающего? Он улыбается странной улыбкой сумасшедшего. Сэм не понимает. Ощущение, что тело каменеет становится ещё сильнее, когда Сид берёт её лицо в свои руки, заглядывая в глаза, будто внутри них прячется ключ к ящику Пандоры в голове Сэм. — Я вижу в твоих глазах дьявола. Но если ты научишься говорить «да», то сможешь избавиться от него. «На себя бы посмотрел», — скалится внутренний голос. Но вместо того, чтобы произнести это вслух, Сэм вдруг вырывается из рук и поддаётся вперёд. Сердце пробивает грудную клетку, кажется, собирается сломать кости, не пострадавшие в аварии. Она целует его. Целует Джона, мать его, Сида. Быстро и смело, не давая себе возможности думать и ожидая, что сейчас её толкнут назад, она налетит на стол, а после получит свою метку калёным железом с одним лаконичным словом «Грешница». Но ничего из этого не происходит. Руки опускаются на талию, потом ниже, подхватывая её тело. На стол она всё же налетает, больно ударяется бедром, а потом уже сидит на столешнице, чувствуя, что воздуха не хватает и вообще всё это выглядит так, будто её не целуют, а за что-то наказывают. Кончиками пальцев она чувствует рубцы шрамов под рубашкой, случайно задевает болтающийся на шее ключ, когда касается груди. Чувствует, как пальцы проходят по внутренней стороне бедра. Полотенце на грани падения. Как и сама Сэм. — Джон, там подъехали… Чёрт! Бедолага эдемщик с винтовкой наперевес застывает на пороге. И почему ни у кого из них нет привычки стучаться? Ах да, эдемщики же привыкли заходить куда хотят и получать, что хотят. Она отрывает руки и быстро спрыгивает на пол, одёргивая полотенце. Сердце колотится по-бешеному, взгляд направлен в пол. Сэм кажется, она физически чувствует, как пылают жаром собственные щёки. — Подумай… — он на какой-то крошечный миг срывается, прочищает горло и снова продолжает уже своим обыденным тоном: — Подумай над моими словами. Одно только слово. Хлопает дверь. Потом какое-то время ещё слышен шум машины. А после всё снова становится тихо. Сэм устало проводит руками по лицу, не в силах избавиться от ощущения прикосновений. «… А потом Красная Шапочка выросла, нашла себе Большого Злого Волка и стала жить с фантомным ощущением безопасности, потому что он в этом лесу — самый опасный монстр». Сэм чертыхается и всё же достаёт с полки алкоголь. Кофе тут уже не поможет.