Yes

Дождь приходит откуда-то с севера из-за гор, поросших спицами-соснами. Он обрушивается на долину с такой яростью, будто Апокалипсис уже и вправду здесь, и это такой себе локальный Великий Потоп для округа с издевательским названием Хоуп*. Вне церкви дождь прячет всё: заблудшие души, грехи, грязь земного мира. Если бы всё это можно было отчистить простыми потоками воды с небес. Но Джон слишком хорошо знает, что искупление не даётся так легко. Машинка противно жужжит и вибрирует в руке. Он долго метится, выбирая подходящее место, но всякий раз отдёргивает руку. Собственная нерешительность и малодушие кольцом скручиваются вокруг горла. В какой-то момент он просто сжимает зубы и швыряет орудие для обнажения грехов в сторону. Жужжание затихает. — Что ты делаешь, Джон? Голос Отца как всегда твёрдый и магнетически сильный. Он не поднимает на него глаз, как и все, кто плутает в лабиринте своих страстей. — Я — грешник, Джозеф. Мне нужно искупление. — «Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины нет в нас»**, — он проходит к алтарю, у которого на коленях стоит младший из Сидов. — Расскажи мне, что произошло. — Я стараюсь следовать угодной тебе и Богу дорогой, вытаскивать наружу грехи нечестивых и вырезать их. Я стараюсь, — голос отчего-то будто срывается на короткий миг. Он чувствует, как рука отца опускается на плечо. Кажется, будто внизу только бездонная глубина, а берег со спасительным светом на нём всё больше отдаляется и сейчас ему как никогда нужно схватиться за спасательный круг, прежде чем сигануть в воду и добраться до спасения. — Я знаю. — Но скажи мне, что если на пути к своей… нашей цели я не буду видеть дороги? — Мы все в плане Господа. Это твой крест, Джон. Тебе дано великое благо спасать души, наставлять их на путь истинный. Не важно, каких жертв это от тебя потребует. — Я поддался искушению. — Мы — люди. И нам приходится грешить, но иногда это грехи во имя благой цели. Девчонка должна получить своё прощение. Это будет его победой, доказательством, что Бог не даёт больше, чем он может вынести. Он поднимается с колен и склоняет голову. — Спасибо, Отец. Ливень всё ещё стоит стеной. Кто-то из эдемщиков тут же подносит раскрытый зонт и орёт, сквозь шум воды, хлещущей с неба цвета свинца: — У нас тут проблемы на юго-западе! — Что? — Около полудня ублюдки из долины напали на перевозивший бензин грузовик. Водителя застрелили и грузовик потерял управление и въехал в ферму. В общем ферма выгорела до тла. — Потери? — Четверо и водитель. Ну и цистерна с бензином. Он невольно сжимает пальцы, от чего белеют костяшки. — Нападавшие? — Двое мертвы, двое у нас. По пути кончается дождь, но небо всё ещё будто в надрывах. В голове бьётся навязчивое «Все получат прощение. Да, все». Он погружается в эти мысли, как в озеро с ледяной стоячей водой. Это чувство невозможно передать, его не описать словами. Эта неизбежность карающей длани, эта невозможность избежать наказания, но больше — власть приводить приговор в исполнение, осознавая, что ты возводишь меч праведности. И опускаешь его, пока кровь грешников сквозь пальцы вытекает на землю Монтаны. Это чувство, что твоими руками действует Господь. Это выше всего. Машина останавливается у ранчо. Откуда-то из гаража доносятся стоны, и когда Джон входит, у нападавших лица в кровоподтёках. Эдемщик заносит руку, но быстрый оклик останавливает его. Из волка, впивающегося в глотки, он превращается в послушного пса. — Так, так, так… Что у нас тут? Один из них поднимает голову, лицо его бледнеет, как посмертная маска. Он даёт им время начать молить о прощении прямо сейчас. Они решают не пользоваться такой удачной возможностью. Двое эдемщиков перетаскивают бак с водой, а третий — ящик с инструментами. — Вы, наверное, думаете, что это конец. Я вынужден вас разочаровать. Это только начало. Тонкое лезвие блестит в руке. Джон проводит ладонью по влажным волосам и улыбается миролюбивой улыбкой монстра. Потом приближается и склоняется к одному из двух сопротивленцев. Тот слабо дёргается и что-то мычит. Во рту у него кусок тряпки, а оттого слова — один сплошной фоновый шум. — Начало вашего долгого и трудного пути к искуплению. Но можете не сомневаться — вы его получите. Это будет мучительно, больно, тяжело, но то, что должно произойти — свершится. Лезвие касается груди. Входит неглубоко, но пленник начинает дёргаться и даже пытается кричать. Джон недовольно качает головой, а после, уперевшись ногой в грудь мужчины, толкает его. Тот заваливается на спину. Колено прижимает его горло. — Такова дорога грешников: мы сдерём с вас этот покров страстей, вывернем все ваши искушения и наденем терновый венец из собственных страхов и желаний. Ведь только отринув всё, можно увидеть, как открываются перед вами врата Эдема. Кровавые линии едва успевают появляться, как тут же заплывают. Покончив с клеймом, лезвие проходит по кругу и вырезает неровный шмат кожи. Джон тянет руку, кто-то вкладывает в неё степлер. В этот раз нет доски позора. — Вы совсем скоро познаете силу слова «да». Холодный метал касается лба. Резкий щелчок, оглушающая боль. Пленник уже ничего не видит из-за заливающей глаза крови, которая капает с куска его же плоти, пришпиленной ко лбу. Ровными линиями на ней выведено: «Тщеславие».