Yes

Тёмные фигуры колышутся в такт музыке, хотя это определённо не тот тип звуков, от которых тянет в пляс. Впрочем, Саманта и сама ощущает какие-то неровные колебания. Правда не в теле, а в голове. Ей ничего не поделать с вплавленным под кожу чувством, и пара-тройка весёленьких часов в компании очередного «Макса» ничего не исправят. Ну просто трагедия шекспировского размаха в трёх действиях. Остаётся только прикинуться адекватной и скоротать ночь в чьей-нибудь компании, потому что одна — Сэм в этом точно уверена — она свихнётся ещё до рассвета. Вот когда он придёт, тогда можно будет думать, что делать. Если от неё вообще ещё что-то зависит. Она спускается в подвал, где хранят кое-какие припасы. Не патроны и не еду, конечно. К ним пленника с промытыми мозгами не допустят уж точно. По крайней мере, пока Блажь не отравит его мозг окончательно и бесповоротно. Но Томас выглядит даже каким-то бодреньким. Сэм на секунду даже завидует. Он возит сырой тряпкой по полу, хотя он уже сияет, как новый цент. Движения механические, управляемые автопилотом. Сознание Томаса дрейфует где-то в бескрайнем океане, как отколовшийся айсберг. — Можешь не усердствовать. Вряд ли кто-то придёт тебя проверять. Он поднимает голову, будто удерживаемую на шарнирах и смотрит на неё немигающим взглядом. Сэм ждёт криков, оскорблений, пафосных речей, но Томас только коротко бросает: — Уходи. — Я не стану топтать по чистому, — она даже вроде улыбается каким-то нервным жестом. — Тебе тут не место. И снова мокрая дорожка плетётся от ведра до полки. Сэм садится на металлическую ступеньку, будто давая понять, что намерена настоять на своём. — У тебя рана зажила? Он смотрит абсолютно зверским взглядом затравленного пса, который бы и рад броситься на тебя, но нависающая тень руки хозяина не даёт. — Тебе какое до этого дело? Вопросом на вопрос. Грубо. Но ожидаемо. Сэм знает, что пути этого разговора ведут к неизбежной пропасти, но уйти сейчас — исход ещё хуже. Не для него, для неё самой. Эгоистично, конечно, но иначе она не может. — Слушай, я… — Мне не нужны твои извинения, — слова падают лезвием топора, обрубающего нить её голоса. — Я знала обо всём этом столько же, сколько и ты! — Сэм срывается и атакует первая — не громко, скорее как-то сдавленно. — Я думала, ты мёртв, чёрт возьми! — Что мне до ран, Сэмми? — его это «Сэмми» звучит таким паршиво-фальшивым, что выдавливает из груди вздох. — Я-то переживу, а вот ты. Тебе не надоело играть в этом театре одного актёра сценки наподобие той, что была у реки? — У меня нет выбора, — дробит она зёрна слов сквозь зубную кофемолку. — Выбор есть всегда. И ты свой сделала, — леденящий холод покрывает всю его тираду коркой инея. — И пусть я никогда не пойму почему так, а не иначе, хотя бы буду знать, что ты сама оттолкнула руку, которую тебе протягивали. Она поднимается, отчаянно пытаясь перенять хоть часть его хладнокровной уверенности, мимикрировать на её фоне, обращая кожу в что-то пуленепробиваемое. — Почему так? А зачем мне менять одних волков, на других, просто одетых в овечьи шкуры? — Тебе не понять, за что мы сражаемся. — Конечно, куда мне. Последнего родного мне человека унесла ваша бойня, и не было в этой смерти ничего прекрасного или патриотичного. Всё это — машина бульдозера, что с корнем вырывает весь заповедный лес, чтобы разровнять поверхность под «дом будущего» для грядущих поколений. И разогналась она уже до такой скорости, на которой нельзя её остановить. Вместо холодного спокойствия, Сэм получает выброс адреналина, отравляющий кровь. Она не знает, что с ним делать, пока тишину подвала вдруг не крошит на осколки громкий взрыв. Сэм вскидывается, пытаясь понять, что происходит. Это не похоже на фейерверки. Это похоже на взрывчатку. Швабра с шумом падает из рук Томаса. Почему-то этот звук падения кажется громче, чем тот, что снаружи. Саманта смотрит остекленелым взглядом на Томаса, Томас — на лестницу. Он отлипает от пола на секунду раньше неё. Бросается к лестнице наверх, оставляя цепочку мокрых следов. Сэм летит следом, чувствуя, как кровь в венах скручивается спиралями от волнения. Томас толкает дверь, и его фигура на мгновение теряется в облаке смога. Дым едкой тварью заползает на лестницу, обвивает ноги Саманты, ползёт вверх по её телу и тычется в глаза и нос. Окно разбито. Помещение пылает. Краска лопается, словно стены получают ожоги четвёртой степени. Раздаётся ещё один взрыв, а за ним автоматная очередь. Сэм гулко, как со дна глубокой ямы слышит крик, обрывающийся на последнем слоге: — Сопротивление! «Со-про-тив-ле-ни-е», — гудками многотонного грузовика бьётся в её дурной голове, застланной дымом. Почти как «до-ре-ми-фа-соль-ля-си». Крещендо этой адской симфонии, где главные инструменты — автоматы, винтовки и коктейли Молотова — нарастает всё сильнее. И где-то за облаком едкого тумана прячется дирижёр. Сэм знает, кто это. Томас озвучивает её мысли: — Джаспер. Во впадине под горлом отдаётся сердце. По удару на каждый шаг, что она делает к двери. Но дверь — ворота в преисподнюю — покрыты огненным ковром. Сэм чувствует, как влажная ладонь Томаса хватает её за локоть без предупреждения и дёргает назад с нечеловеческой силой. От этого движения она едва не падает на пол, который вот-вот провалится под ногами. Хвалёные натуральные материалы, которые делали ранчо таким живописным, горят со скоростью головки спички. Она не знает, что делает. Она не знает, куда он её тащит. Перед глазами мелькают ступеньки. Томас снова дёргает руку и выпихивает её в окно второго этажа. Сэм не успевает ни воздуха набрать, ни закричать — ничего. Она падает на натянутый тент крыши у входа и по нему соскальзывает на землю. Пули поднимают комья земли слишком близко к бледному лицу Саманты. По ним палят сопротивленцы с одного из пикапов, окруживших ранчо. Томас утаскивает её почти за шкирку куда-то сквозь кусты. От такого лютого бесстрашия (напасть на главный аванпост Врат Эдема в долине, на пристанище Сида, это же ещё додуматься надо!) у Сэм всё в голове идёт кругом. Она не слишком соображает, и до неё только спустя время доходит мысль о том, что сегодня — в день пришествия, когда большая часть эдемщиков не ждёт яростного удара сопротивленческого ножа под рёбра — самый подходящий момент для нападения. Рыба гниёт с головы. Органы перемешиваются и слипаются в один комок, прижатый где-то внизу живота. Томас толкает её в дом. Откуда у него в руках взялась винтовка, Сэм не знает. Сквозь выбитое окно видно кровавую баню во дворе. Саманта съезжает по стене, закрывая голову руками. Несколько минут назад она боялась рассвета. Теперь она молится, забившись в угол, чтобы он поскорее наступил.