Yes

Её мир — с запутанными тропами собственного сознания, по которым трудно идти к свету, с терниями непонимания, с непроглядной тьмой мыслей и паутиной неверных решений — её мир сжимается до размеров ёлочного шарика. Сэм отлично слышит звук затвора и звук выстрела: раз-два, раз-два, пока Томас выпускает пули. Она знает, что он палит по эдемщикам. Но ещё отчётливее она слышит стук горячего комка в груди, перегоняющего кровь по сжимающимся сосудам. И ничего не может с собой поделать. — Вставай! Томас командует, как генерал на параде. Отрывается от окна, затянутого смертью, чтобы схватить её за локоть и силой поднять на ноги. Сэм слышит, как где-то наверху разбивается окно и как трещит огонь. Она не может соображать сама, потому что мысли расплавленным цинком вытекают из её головы и просачиваются сквозь щели между досками пола. Стальным кольцом на манер наручников обхватив её запястье, Томас тащит её за собой на улицу. Сэм думает, что при определённых обстоятельствах он может использовать её как живой щит или выторговать свою жизнь в обмен на её — ведь во всей долине только она собирает батареи. И дело, конечно, только в этом. Питать обманчивых иллюзий по поводу ценности собственной жизни Сэм не собирается. Она и так всё время обманывается. Её тошнит от напряжения. Раз-два, раз-два. Пули свистят совсем рядом. Сэм оборачивается, чтобы узреть проваливающуюся крышу малого строения. На секунду даже болезненно давит где-то в предсердии, будто она теряет свой дом. Но он им никогда не был, терять ей тут нечего. Ангел на правом плече шепчет ей, что она переживёт. Дьявола на левом нет. Дьявол где-то далеко отсюда, веселится в компании своей испорченной семейки. Сэм спрашивает себя, в курсе ли он, что творится на его аванпосте. Сэм спрашивает себя, доживёт ли она до момента, когда он явится. Наконец-то врубают сирену: лучше поздно, чем никогда. Сэм смотрит на лицо Томаса, вычерченное из темноты отблесками пламени. Глаза у него, будто кто-то выскреб из глазниц всё, что было и сунул туда два тлеющих угля. Саманте кажется, что вышка, к которой он её тащит, уже упала и придавила её обломками. — Отцепись от меня! Голос обретает силу. Сэм вдыхает горячий воздух, оседающий пеплом на лёгких. — Ну уж нет. Не в этот раз. Уверенность, подкреплённая злобой, червями просачивается в его глазные яблоки. Сэм не вырваться. Из одной мышеловки она попадает в другую. Томас толкает её к лестнице, но Сэм разворачивается и впечатывается в стальные перекладины спиной. — Лезь на чёртову вышку! Где-то в небе кружит вертолёт. Сопротивленцы основательно подготовились. — Нет! — хочется гадюкой вцепится ему в шею и выпустить яд, но вот только велика вероятность самой от него подохнуть. — Я должна найти кое-кого. В упаковке её души с маркировкой «просрочено» откуда-то находится вполне свежее сострадание. Завалялось в углу рядом с адекватностью и бесстрашием. Её мастерская не тронута огнём, и Сэм сама не знает зачем и кому, но молится, чтобы та же участь досталась Эллиоту. Она не боится, что его тронет огонь гнева сопротивленцев. Она боится, как бы его собственный огонь нездорового патриотизма не заставил Эллиота наделать глупостей и пойти дробить мозги эдемщикам с двумя пулями за пазухой. — Хватит обращаться со мной, как с вещью! — Заткнись и лезь наверх! Он разворачивается, чтобы послать какому-то эдемщику освобождающую пулю в голову. Сэм срывается с места, задыхаясь от вставших поперёк горла слов. «Не вздумай сглупить», — не ясно только, кому это адресовано. В фотоэлементах батарей отражаются ленты огня, обвитые вокруг соседнего строения. Дверь открыта и у неё чья-то фигура вытягивает пистолет. От шальной пули Сэм спасает только своевременное: — Стой! Сопротивленец не опускает оружия, не убирает пальца с курка. Сэм замирает, безмолвно глядя, как Джаспер обходит ряды готовых батарей, выставленных на полу в мастерской. Ни следа крови, ни следа трупа, ни следа Эллиота. Выдыхать рано, да и не выходит — сдавило грудь. — А я уж думал, мы не увидимся. Голос настроен на частоту зверского спокойствия. Запечатлеть бы хладнокровное лицо Джаспера сейчас — можно было бы прикладывать кадр к ушибленным местам в качестве льда. Кто-то подходит сзади невесомой тенью и бьёт под колени, давая ладоням Сэм встретится с гравием. Его взгляд охватывает сначала её тело в щадящем режиме рентгена, а потом переходит за спину. Мышцы на лице лидера сопротивленцев расслаблены, но его фигура — одна сплошная «Я стою выше» надпись, выцарапанная лезвием на куске стали. Он спокоен, как чёрт. Как Брут. — Томас? Пересиливая ноющие мышцы шеи, Сэм поворачивает голову, чтобы увидеть, как собачьей поступью Томас приближается к Джасперу. — Я так и знал, что вы придёте. — Этот сукин сын предпочитает смывать грехи кровью. Так пусть захлебнётся ей. — Его здесь нет. Отросшие светлые волосы Джаспера в свете огня становятся похожи на золотой нимб. Глазами своих людей он теперь и вправду ангел, милосердно спасающий одних людей, убивая других. Взмахнёт крыльями и всех тут обрызгает кровью, покрывающей перья. — Но он придёт. Томас вешает винтовку на плечо, почти что хозяйским взглядом обводя пунктирный контур пылающего ранчо. — И когда это случится, мы будем готовы. Джаспер нажимает на детонатор болевых точек Томаса, чтобы выдать: — О нет, не «мы». — Что? Недоумение Томаса уходит в геометрическую прогрессию. — Ты слишком долго был с ними. После такого нельзя стать прежним. Слова выходят из рта Джаспера как факс с надписью «Ты уволен». Отправлен в отставку без права обжалования. Слегка виноватое, но преданное лицо Томаса сменяется на гневное, вставленное в рамочку из бессильного отчаяния. Он силится протянуть руку в холодном страхе быть оставленным, но получает удар по ней. — Но вы не можете меня тут бросить, чёрт возьми! — Конечно, нет, — Джаспер холоден, Джаспер спокоен. Джаспер похож на своего учителя слишком сильно. — Мы не бросаем своих. Один удар сбивает с ног. Выстрел дробит иные шумы. Выстрел дробит черепную коробку, терзаемую страхами. В изумрудных от света огня глазах Томаса застывает немое «И ты, Брут». Сэм не пугается. Сэм даже не успевает удивиться. Сэм только закрывает глаза, чтобы не видеть мёртвого лица. Кровь вытекает сквозь дырку в затылке и пропитывает землю Монтаны. Здесь не будет надписи «Покойся с миром», потому что мир — недостижимая утопия. — А что с ней? Кто-то из сопротивленцев толкает Сэм в плечо. Джаспер оглядывается назад на расставленные в педантичном порядке батареи. — Это ведь ты сделала, да? — Сэм скрипит зубами, под языком собирается вяжущее чувство злости. Она чувствует поток воздуха, когда Джаспер склоняется к её лицу. — Знаешь, Эдисон как-то сказал: «Мы сделаем электричество таким дешёвым, что жечь свечи будут только богачи». Но я думаю, что в нашем положении электричество — это настоящая роскошь: столько возможностей. Она раскрывает глаза, чтобы убедиться, что его нимб плавится и капает ему на плечи жидким золотом. Струпья от ожогов — это ничего. Они ведь от нимба, это стоит того, чтобы потерпеть. Сэм запускает руку в мешок с неправильными решениями и смачно плюет в лицо Джасперу. Следом приходит удар тыльной стороной ладони. Звон пощёчины гулом долбит в барабанные перепонки с обратной стороны. Сэм двигает челюстью, чтобы убедиться, что ничего не сломано. — Заберите батареи. И её тоже, — тень лица Джона всё сильнее проступает сквозь кожу Джаспера. — Тем более, мы не закончили в прошлый раз. Её поднимают на ноги рывком. Сэм висит на чужих руках, как подстреленная дичь. Выстрелы, на какой-то миг начавшие утихать, возобновляются с новой силой. Сэм оборачивается на звук машины и видит, как из пикапа выбираются несколько эдемщиков. Держащий её сопротивленец падает после первого же выстрела, увлекая за собой на землю и Саманту тоже. Она грудью, прижатой к земле, чувствует вибрацию чужих шагов. Скидывает с себя тело, чтобы увидеть, как Джаспер, опирающийся на двоих своих людей, исчезает вдали. У него прострелена нога. Человек, сделавший это, склоняется над ней. У человека лицо Робин и совсем угольные глаза. — Вставай! — Робин орёт ей это почти в ухо, но сквозь пришедшую вторую волну выстрелов, взрывов, криков, шума машин и треска пламени, Сэм с трудом её слышит. — Мне велели тебя увезти! — Нет, погоди! Эллиот! Я должна найти Эллиота! Робин тащит её к машине, пригибаясь и успевая спускать курок пистолета. — Забудь о нём! Если ему повезло — он уже мёртв! Мастерская по прежнему нетронута. Эллиота по прежнему нигде не видно. Сэм взглядом прощупывает каждый сантиметр накалённого воздуха. На миг взглядом застывает на распластанном теле Томаса. Её тошнит. — Не щадите этих грешников! Они посмели бросить вызов Отцу! Она умудряется услышать этот голос даже сквозь шум, будто какие-то чувствительные передатчики были настроены на него с самого начала. Между ними несколько десятков метров от одной машины до другой, но Сэм кажется, что даже отсюда она видит горящие ледяным пламенем глаза. Такие холодные, что все ледники Исландии не смогут посоревноваться в леденящей синеве. Хочется сломать рамки этого персонального ада, вырваться. Разомкнуть круг. Но Сэм никогда не поверит, что слова из дебильной песни-пропаганды могут стать реальностью. «О, Джон, он защитит нас и приведёт прямо к вратам Эдема!» Ей не нужен Эдем. Ей нужна комната хотя бы два на два и ощущение твёрдого пола под ногами. Ей нужно быть в безопасности. Ей нужно, чтобы в безопасности были… они оба? Сэм не слышит звука выстрела из-за грома бойни. Он тут как иголка в стоге сена. Она только видит лицо Эллиота. Он выходит из-за строения. Не бежит, идёт мерным, ровным шагом. В какой-то миг Сэм кажется, он идёт к ней. Нужно только подождать его. Но Эллиот замирает. Они — три вершины: она у машины Робин, Эллиот неподалёку от дома, Джон в центре двора. И в этом Бермудском треугольнике нет места жизни. Здесь пропадает надежда. Сэм что-то орёт, когда Эллиот поднимает руку с пистолетом. С тем пистолетом, что она ему приготовила. События отделены друг от друга крошечными промежутками в доли секунды, похожими на ртутные шарики. Эллиот нажимает на спусковой крючок, арбалетный болт дырявит ему шею, он падает лицом вперёд. Гул нарастает. Мир смазанным пятном плывёт перед глазами. Робин хватает её поперёк тела, не давая вырваться. Сэм переводит взгляд с недвижимого тела Эллиота и чувствует, как ужас заползает ей внутрь, сдавливая все органы до последнего, но первым делом — сердце. Пуля Эллиота из собственных идеалов и убеждений дырявит грудь Джона, оставляя на чёрной ткани жилета расползающуюся с каждой секундой кляксу крови. Конец спектакля. Занавес. Робин с нечеловеческой силой запихивает её в машину, блокирует дверь. Где-то далеко за тлеющими стенами ранчо сереет горизонт с проблесками другого огненного зарева — солнечного. Самый тёмный час — перед рассветом.