Yes

День выгорает слишком быстро. К вечеру горы и лес превращаются в картонные декорации, выкрашенные чёрной гуашью. Сэм сжимает руки, они совсем холодные, как у мертвеца. Разве что не посинели ещё. Отсюда — с северо-запада, куда её привозят люди Джаспера — видно местную Голгофу с размытым силуэтом человеческого тела на нём. Наверно, Раст уже умер. Наверное, скоро и она отправится за ним. Джаспер вытаскивает её из лодки, вроде бы помогая, а вроде бы управляя её безмолвным телом. Сама Сэм его не контролирует. Она — космонавт без воздуха в скафандре, выброшенный в открытый тёмный и одинокий космос. Тут дёргайся или нет — не поможет. — Ты всё-таки её приволок! От резкого голоса, отсыпающегося шелухой негодования, Сэм трезвеет. У входа в небольшой одноэтажный трейлер — один из нескольких тут стоит девушка. Наверно, они ровесницы. У девушки волосы цвета октябрьских тыкв и негодующий блеск в светлых глазах. — Не ворчи, Джесс. Она нам пригодится. Джаспер поднимается по ступенькам, чтобы оставить быстрый нежный поцелуй на щеке девушки. Этот жест чётко очерчивает границу пьедестала Джесс. Сэм опускает глаза, будто проявление любви — настоящей, живой, трепетной — это что-то стыдливое. — Эй, пошли, — уже ей. Внутри трейлера пахнет виски и древесной стружкой. Так пахли летние лагеря. Так пахло безмятежное детство. Сэм чувствует сильный укол в районе предсердия, призывает всё своё хладнокровие. — Можешь обосноваться здесь, — он кивает на кровать, встроенную в стену этого дома на колёсах. — Душ на улице, тёплой воды круглые сутки не обещаем. Это, конечно, не трёхэтажное ранчо из сруба, но зато хозяйничать будешь сама. Джаспер говорит быстро, но чётко. Сэм слышит его голос, будто это один мощный поток воды, срывающийся с высоты на её голову. Ей хочется спросить так много всего. Хочется сделать рывок и вынырнуть уже из всё прибывающей ядовитой эссенции, которая заполняет собой лёгкие, рот, желудок. Вот только ощущение такое, что у неё на шее камень — рвись сколько угодно, всё равно не всплывёшь. Вместо миллиона слов, комом собирающихся на языке, она просто спрашивает: — И это всё? У Джаспера нет недоуменного взгляда. Он абсолютно серьёзен, как-то даже по-лидерски спокоен. — А ты ждала цепей и наручников? — он поднимает светлую бровь в насмешке. — Пойми, прошлый раз и сейчас — две разных ситуации. В прошлый раз ты была… пленником, военным трофеем, если угодно. А сейчас я хочу, чтобы мы стали коллегами. — Откуда такая перемена? Она всё ещё не понимает. Сэм слишком привыкла видеть в каждом семя черноты. Вначале получать кость, а потом пинки. Кнут, пряник, кнут, пряник. И где-то в этом пряничном домике, который Джаспер с таким усилием вокруг неё возводит точно прячется кнут. А может, не один. — Я не Джон Сид и не стану стращать тебя, мучить или приковывать к батарее. Ты и так мне недёшево обошлась. Ты делаешь свою работу, а взамен мы делимся с тобой всем, что есть у нас. Ты и так мне недёшево обошлась. Надо же, как он разорился. Сэм подташнивает. Эти слова произносит не она, но почему-то горький, как кожура цитруса привкус появляется на её языке. Ей хочется заткнуть уши, чтобы только не слышать больше его имени, будто это древний демон, которого нельзя называть — ещё ненароком призовёшь. — А если я не стану? — Боюсь, у тебя нет выбора, — ведь выбор уже был сделан за тебя. Джаспер вздыхает, примирительно улыбаясь. — Давай так. Я говорю тебе, сколько продукта мне нужно, ты делаешь и я отпускаю тебя. Честная сделка. Он протягивает руку, но вместо рукопожатия — стакан с виски. Сэм берёт, что дают. Во всех смыслах. — Идёт. — Вот и славно. Строение рядом переоборудовали в мастерскую. Скажешь, что тебе нужно, парни всё привезут. А сейчас пошли. Во дворе горит костёр. Можно закрыть глаза, дать этому запаху и звуку впитаться в затёртую кожу, покрыть синяки и шрамы, представить на секунду, что тебе не о чём печалиться. Джаспер ставит раскладной стул, а сам садится на старое просиженное кресло. Сэм послушно придвигается к костру, кто-то суёт ей в руки пластиковую тарелку с рагу. — Вздумаешь чудить, я пущу тебе пулю в голову, не сомневайся. У Джесс, которая и даёт ей еду, в другой руке пистолет как гарантия её слов. Сэм ставит нетронутый виски на землю у стула, словно заначку на чёрный день. Смотрит краем глаза, как Джесс проходит к креслу, устраиваясь в нём, как котёнок на коленях Джаспера. — Да оставь ты её, она и без тебя зашуганная, — почти беззвучно смеётся кто-то. У Джесс правильный профиль, словно со старой монеты: идеальный, ровный. Она портит этот «денежный» сюжет, опуская голову на плечо Джасперу, щекой прижимаясь к его рубашке. Сэм спрашивает себя, есть ли в этом очаровании хоть капля разочарования. По лицу Джесс не скажешь. Она счастлива. И даже если бы вокруг медленно горел мир, рушились города и умирали люди, чума выжирала население подчистую, а небесный свод трескался — она бы всё равно была счастлива в этот миг. Просто потому что ей не нужно оглядываться за спину. Джаспер не волк, он пёс с золотыми верными глазами. У Сэм сводит зубы. — Как ты пережила «крещение»? Сэм оборачивается на кого-то из сопротивленцев, сидящих вокруг костра. Хлопает глазами, от чего усталость сыпется с ресниц, как высохшая тушь. — Что? — Ну, этот ублюдский ритуал Сида, когда тебя окунают головой в их долбанную Блажь. — Я его не проходила. А может, стоило. Один раз вдохнуть ядовито-зелёные пары, позволить им заполнить непокорное тело, вытравить гордость, сомнения и надежду. Зато никаких терзаний и проблем. — Повезло. Люди после него уже не становятся прежними. Да уж, везения у неё просто целый состав из сотни вагонов. И он почему-то всё время курсирует туда-обратно, а она прикована к рельсам. — Может, с тобой ещё не всё потеряно. На лице Джаспера лежит усмешка. Не усмешка-оправдание, не усмешка-унижение. Какая-то с кислым привкусом чужой надежды, с которой смотрят на попугайчика сквозь прутья клетки. Ничего пташка, тебя научили повторять одни слова, но мы научим говорить другие. — О чём ты? — Ты могла бы оказать нам посильную помощь. У нас есть перебежчики из числа эдемщиков, но таких, чтоб из постели Сида и к нам — ещё ни разу не было. Сэм чувствует, как кусок мяса встал ей поперёк горла. Она кашляет, будто пытаясь выплюнуть лёгкие, которые слишком сдавлены. Она отталкивается от стакана с виски, опрокинутого в себя, чтобы подавить этот приступ и встаёт. — Я устала. Поговорим завтра. Джаспер не даёт углям остыть. Под недовольным взглядом Джесс он плавится, но всё же ползёт к двери трейлера, за которой исчезает бледная равнина спины Сэм, изрезанная грядой позвонков, как горами. На севере этой равнины нет ничего здравого. Саманта дёргает дверь спальни, где так мало места, что не поместились бы трое человек. Хлопок так и не звучит, ладонь Джаспера останавливает дверь прежде, чем та отрезает Сэм от собственных кошмаров, от которых она так усердно убегает. — Оставь меня, пожалуйста. Он смотрит сквозь бледную щель на вычерченное тенями лицо Саманты. Она и вправду выглядит усталой. — Единственный способ остановить Сида — пустить ему пулю в голову. Рано или поздно. — Это не моё дело. Джаспер ведёт себя, как навязчивый консультант в магазине. «Не хотите ли ненависти по скидке? Ночные кошмары идут в подарок. А тут у нас замечательные страдания, диагональю, что твоя спина». Сэм хочется отвязаться от него поскорее. — Ты же не думаешь, что он бы тебя пощадил? — Уходи, — она давит на дверь, но изуродованные шрамами руки Джаспера всё равно сильнее. — Не будь такой наивной, Саманта. Он — монстр, зверь, для которого даже смерть будет слишком лёгким наказанием. Он выпотрошит любого несогласного, не важно насколько близко тот стоит, — за секунду Джаспер дёргает нижние пуговицы рубашки, оголяя низ живота. — Поверь мне. Кожа тут зарубцевалась, сжалась в неровные комки, словно расплавленный целлофановый пакет. Ощущение, будто к животу ему приложили раскалённый утюг. Саманта чувствует, как всё внутри завязывается узлом и невольно отступает от двери, позволяя Джасперу свету ворваться внутрь. — Как это произошло? Он молчит неприлично долго даже для драматической паузы. Сэм вся становится, как песочные часы — в голове тяжело, и тяжесть сыпется в желудок. — Нас было двое, — начало этой истории она уже слышала, но не перебивает, только оседает на кровать вместе с пылью. — Питер первым понял, что никто из нас не в безопасности, пока Джон держит долину в сжатом кулаке. А если разжать кулак нельзя, значит нужно отрубить руку. Мы хотели что-то изменить, хотели сражаться. Он расстёгивает верхние пуговицы. Сэм нервно ёрзает от неправильной какой-то интимности полумрака. Она уверена, что если Джесс сейчас зайдёт — без промедления выполнит обещание пристрелить её на месте. Но Джаспер расстёгивает не больше пуговиц, чем нужно. Это в конце концов слайд-шоу с доказательствами, а не показ порнушки. — А в итоге Питера поймали, залили ему в горло расплавленный металл и повесили гнить всем в назидание. Я пытался помешать. Он окрестил это «гордыней». Чётко вырезанные буквы складываются в произнесённое слово. Сэм обкусывает кайму губ. — Это не любовь, это уродство. Чем быстрее, ты вырежешь эту опухоль, тем безболезненнее будет. Где-то на последних словах она слышит отголосок чужого голоса. Но в отличии от Джона, честно говорящего о предстоящей боли, Джаспер обещает, что всё будет милосердно. Сэм смотрит на свои ладони. Они всё ещё холодные. Она благодарна хотя бы за то, что Джаспер не просит ответа прямо сейчас. Он посадил семя в её разум. Взрастить его или нет — выбор за ней.