Yes

Сэм совсем плохо спит. Настолько, что слово «спать» тут вообще становится неуместным. Мыслей у неё столько, что их в пору доставлять отдельным крейсером, вот только у Сэм внутри не океан и даже не море. Так, лужица — только ноги промочишь. Если это приведёт к пневмонии, то Сэм не против. Спокойствие Джаспера немного подбешивает. Рафинированная забота, сочащаяся сквозь сжатые белые зубы Джессики — тоже. Они заставляют себя разомкнуть свою прочную цепь и включить в неё ещё одно звено, но это всё так, будто они тут все из золота, а она подделка. Сэм плевать. Её вообще настигает волна необычайного безразличия. Она перегорает. Если сейчас от неё ничего не зависит, то и стараться не стоит. Нервы и так похожи на оголённые провода. Сэм просто наслаждается утренней тишиной, которую изредка дырявят негромкие голоса сопротивленцев и трели птиц. Когда-то в детстве она ездила с родителями в поход. Элис тогда только переболела, и ей было велено остаться дома. Эти три дня у водопада в глуши казались картинкой с обложки американской мечты. Ни белый частокол, ни идеальный газон, ни барбекю, а вот эта природа и безграничное внимание родителей, сосредоточенное на ней одной. Это было за три недели до смерти Элис. — Ты поедешь с нами сегодня. Сама выберешь, что тебе нужно. Вроде, слова те же. Сэм слышала их в одном предложении много раз до этого. Но сказаны они как-то иначе, будто её приглашают в дружескую поездку по магазинам и забегаловкам, а не на карательный рейд, как прежде. Несмотря на то что её раздражает самоуверенность этого беловолосого лидера, у которого шрамов ровно столько, сколько положено падшему ангелу (особенно, когда падаешь с такой высоты), Сэм всё же чувствует проблески чего-то странного. Это ещё не доверие, возможно, даже им никогда не станет. В конце концов, она уже обожглась своим доверием, и ожоги ещё не зажили. Но всё же какая-то расположенность. Джаспер не делает ничего, что она могла бы расценить как угрозу. Он говорит с ней, как с равной. Это подкупает. Сопротивленцы передвигаются преимущественно на лодке. Сэм чувствует, как бризом входящий в её внутренности воздух капельками оседает на лёгких. Свежо. Будто глотнула ополаскивателя из бутылки с этикеткой «После дождя». Вдали к небу цвета лазурита тянется праведная длань статуи Отца. Сэм слышала, внутри у этого мраморного Джозефа Сида обосновались черти. Как впрочем, и у того, что из плоти и крови. Ирония. От пристани они идут молча. Джаспер идёт с такой скоростью, чтобы она не плелась за ним (дурная привычка), а шла рядом. Это непривычно, но Сэм нравится. К хорошему быстро привыкаешь. Двое людей в толстовках с эмблемами «Пум» вытаскивают из амбара какие-то ящики. Ещё один руководит процессом. Сэм вглядывается в слегка нетрезвое лицо и под щетиной и налётом отсутствия сна угадывает Майка. Того самого, с хорошей, мать его, памятью. — А она тут какого чёрта забыла? Он пялится на неё, как дурак на Мадонну, будто не хочет соглашаться, что это реально. Джаспер осаживает его тройкой слов: — Она с нами. Его авторитет непререкаем. Это даже заставляет надеяться, что ей не припомнят все грешки и не отправят на тот свет, скажем, скинув в реку. Сэм бы очень не хотелось умереть сегодня. И даже не столько из-за брезжущего вдали огонька относительной нормальности, а из-за того, что весь этот спектакль пройдёт вдали от его глаз. Ну нет, если сопротивленцы решат всё-таки прикончить её, то последним желанием Сэм выберет возможность разыграть финальный акт перед одним единственным зрителем. Главным зрителем — вокруг него вертится весь её мир с офигительной скоростью, а он и шелохнуться не смеет. Форменный мудак. «Будто это отяготит его чувством вины. Даже не смешно», — всплывает в голове, как нефтяное пятно на поверхности воды. — Всё лежит в коробках, пометь те, в которых нужные тебе вещи, — Джаспер протягивает ей маркер. Сэм проходит меж аккуратных рядов ящиков и коробок, заглядывая во все подряд, как ребёнок, получивший свои рождественские подарки. Вот провода, вот аккумуляторы, вот батарейки, вот фотоэлементы. Не самого лучшего качества — Вратам Эдема точно уступят. Она думает, что могла бы научить пару-тройку людей Джаспера собирать такие батареи. Тогда и работа пойдёт быстрее, и она не понадобится больше сопротивленцам. В углу стоят бочки, и Сэм даже не задумывается перед тем, как откинуть плотную тёмную плёнку, которой они надёжно укрыты. В конце концов, Джаспер сам дал ей разрешение. Она лишь с усердием выполняет его. Бочки зелёные, но там внутри явно не фисташковое мороженное. Мысль бьёт в голову, толкает её назад, отчего Сэм едва не впечатывается в ящики спиной, привлекая ненужное внимание. Под герметично прилегающими крышками — Блажь. Она видела, как такие бочки привозили с реки Хенбейн. Привкус недосказанности отдаётся на языке раскушенной горькой таблеткой. Сэм возвращает покрывало на место, пряча под ним секреты сопротивленцев, задетые её неосторожным взглядом. Потом натягивает почти целебную непроницаемую маску спокойствия, прежде, чем встретится с Джаспером. — Ты всё осмотрела? — Достаточно. В конце концов, это не её дело. — Сколько сможешь сделать? — А сколько тебе нужно? Они как будто на каком-то недо-рынке, никак не могут сойтись в условиях и льют друг другу в уши наводящие вопросы. — Скажем… чтобы обеспечить два бункера. — Для двух хватит и этого. — Сколько на это уйдёт времени? — Ты торопишься? Джаспер на короткий миг выглядит так, будто она застала его врасплох. Спасает добродушная ухмылка. — Я думал, ты торопишься. — А вдруг мне нравится ваше общество? — Ещё бы. Есть с чем сравнивать. Сомнения кислотой закипают в мозгу разъедая его. Сэм молча хмыкает. Тут у всех свои патологии и свои бесы внутри. И в отличии от «праведной» общины имени Джозефа Сида, тут они никого не смущают.