Yes

Тело медленно, но всё же восстанавливается, затирая следы прощального подарка Джаспера ластиком из должного ухода. Сэм в конце концов смиряется с мыслью, что процентная ставка бунтарства всё падает и падает и берётся за принесённую еду. Желудок благодарно вопит, молясь на здравый смысл, а потом всё так же благодарно выдаёт всё съеденное обратно. Может, яд, а может, она разучилась жить, как нормальные люди. С обедом дела обстоят лучше. Съев всё, что принесли, Сэм набирается сил, а попутно и смелости, чтобы покинуть наконец свои комфортабельные застенки. Тошнота никуда не девается, оставаясь в её теле на ПМЖ, так что Сэм думает, что нужно в срочном порядке выбираться на воздух. А ещё лучше, свалить отсюда. Коридоры бункера все как один — обшитые металлом, холодные и украшенные надписями в духе «Мы любим тебя», «Сила слова да», «Нас ждёт спасение» и цепочками грехов: от чревоугодия до похоти. Сэм натыкается взглядом на крупное «Уныние», распластавшееся над металлической дверью с окошком и невольно вспоминает, что точно такое же вычерчено на груди у Джона. Они никак не пересекаются, что Сэм находит невероятно удачным стечением обстоятельств. Ей кажется, он приходит ночью, потому что иногда сквозь сон она чувствует тепло чужой руки на животе или лице. Правда грань между реальностью и галлюцинациями у неё такая тонкая, что Сэм не желает докапываться до истины. Сквозь окошко в двери видно небольшое помещение, пол которого заляпан кровью. Сэм приближается. Ей кажется, в силуэте на стуле угадываются знакомые черты. Дверь заперта, но Саманта слишком хорошо видит пылающие над всем этим садистским раем рыжие волосы. — Джесс? Джесс! Она с трудом поднимает голову, уроненную на грудь. Глаза у Джесс мутные, а лицо перепачкано кровью и потёкшей тушью, отчего вокруг глаз образовались чёрные дыры. Кажется, она близка к тому, чтобы провалиться в них насовсем. — Сэм? Не уходи! Голос сквозь дверь еле слышен. У Джесс нет никаких сил говорить громко. Её руки завязаны позади, но она умудряется ногами подтолкнуть стул ближе к двери. — Я не знала, что ты тут. Саманта нервно оглядывается. Ей не нужны лишние зрители. — Ты должна вытащить меня отсюда. Найди ключ. Только не бросай меня здесь! В глазах у Джесс будто заброшенный аквариум с грязной водой, в котором брюхом вверх плавают рыбки-надежды. Губы у неё сухие с коркой крови в уголках, которая трескается от слов. Сэм протирает рукой запотевшее от её собственного горячего дыхания окошко. — Джаспер здесь? — Нет. Но… Боже, этот ублюдок… — вырывается нервно и как-то неопределённо отчаянно, будто Джесс была не готова к тому, с чем столкнулась. — Вытащи меня, иначе Джаспер попадётся. Сэм прекрасно знает, каково это быть деталью плана, приманкой, и оттого положение Джесс кажется ей ещё более горьким и беспросветным. Джаспер во многом похож на своего учителя, но сейчас это могло бы помочь ему, окажись его сердце таким же пустым и изуродованным. Но Джаспер другой, Сэм видела это. Он не станет жертвовать жизнью одного, к тому же любимого человека ради жизней большинства. Он самоуверен. И Джон знает это. — Я не могу. Мне бы очень хотелось помочь тебе, но я не могу. Где-то в глубине тех самых чёрных дыр на месте глаз Джесс загораются огоньки, похожие на окурки в темноте. — Что? Ты с ним за одно? Что она — полная серой зернистой зависимости, отравляющей кровь — может сейчас ей сказать? — Меня держат на коротком поводке. Джесс на манер оборотня превращается из забитой собачки в злобного зверя. Если бы их не разделяла дверь, она наверняка спалила бы Саманту огнём праведного гнева, что цветом точь-в-точь, как её волосы. — Джаспер поверил тебе. Он принял тебя, чёрт возьми! Да, а ещё он пытался её отравить. Сэм только сейчас отчего-то вспоминает ошалевшие и удивлённые глаза Томаса, будто неожиданно осознавшего, что гладящая его рука воткнула ему в спину нож. Осознавшего слишком поздно. «Он бы не отпустил тебя, как обещал», — мигом мелькает в голове. Он бы испугался. — Мне жаль, Джесс. Прости. Она отступает от двери. Джаспер — форменный подонок, но пренебрежение к нему никак не смешивается с чувством сожаления. В конце концов, если бы все мы отвечали за грехи наших любимых, Саманта уже горела бы в адском пламени где-то на девятом кругу без права на пересмотр положения. — Подавись своей жалостью! Если я выберусь, клянусь, я тебе это припомню. Слова бьются об металлические стены, прилетают в спину стрелами. «Если я выберусь» — эта короткая поправка из разряда тех, что выносят мелким шрифтом между строк. Джон — юрист*, он знает, как использовать такие ловушки. А здесь — в округе Хоуп, если принять во внимание то, кем считают Джозефа Сида, Джон в прямом смысле адвокат дьявола. Сэм против воли находит это ироничным. Она сворачивает в сторону, ступая осторожно, будто тут могут быть растяжки. Воздух наполнен отдалённым шумом: бункер не тих, он гудит, как осиный улей. И сквозь этот гул Сэм различает птичью трель. Она поднимает голову, чтобы увидеть бьющуюся под потолком пташку, видимо залетевшую сюда через вентиляцию и теперь не способную выбраться. — Смотрю, тебе полегчало. Сэм оборачивается, чтобы встретится с тёмными радужками глаз Робин. — Я почти в порядке. «Я почти сказала правду», — передразнивает внутренний голос. Робин довольно кивает. — Это хорошо. А ещё лучше, что ты можешь отсюда выйти, если хочешь. — Серьёзно? Робин цокает языком. — Боже мой, да почему ты так удивляешься? Ты же не пленница, в конце концов. У Сэм нехорошее предчувствие, которое хочется запить чем-нибудь. Желательно градусом выше газировки. К газировке у неё вообще теперь отвращение, прописанное где-то в ДНК. — Можешь подбросить меня к Фолс Энду? Тень весов, где на одной чаше — её просьба, а на другой — разумность поступка, оттиском проступает на лице Робин. В итоге устанавливается шаткое равновесие, и Робин нехотя кивает. Сэм слышит тихий и приглушённый шлепок. Прежде, чем шагнуть за Робин, она оборачивается. Под сводами бункера никого нет. Измученная пташка с переломанными крыльями лежит на полу.