Yes

Пока она идёт к машине, мимо быстрыми кадрами диафильма проносятся эдемщики. Вся суета, пропитавшая каждый угол бункера, невольно заставляет Сэм напрячься. Она не может расслабиться даже когда дверь с шумом открывается и выпускает её наружу. Хотя это ощущение сравнимо только с лёгкостью после зимы, когда открываешь окно, чтобы наполнить весной лёгкие и каждую клетку тела. Сэм какое-то время стоит неподвижно, щурясь от непривычного яркого солнца, облизывающего её кожу своим тёплым языком. Потом выдыхает застрявший внутри воздух, который принесла с собой из бункера, чтобы заменить его свежим. Она всё-таки жива. — Робин, кто это такие? Уже у машины Сэм оглядывается назад, чтобы разглядеть сурового вида людей, подогнанных друг под друга так, будто они сразу шли в одной упаковке. Они все в одной одежде, немного отличной от обычной формы эдемщиков. Но что действительно напрягает — их лица. Ни одного мускула не двигается на их лицах. Они до простоты серьёзны и до хладнокровия спокойны. — Верные. Ты что, никогда раньше их не видела? Сэм пробует на вкус это слово «Верные». Оно отдаёт свинцом, как пули. Это элитные цепные псы. По спине проходится рой мурашек, Сэм залезает в салон, чтобы отгородиться от этих машин в людском обличье дверцей машины. — Я думала, они служат Джейкобу. — Это он их сюда и прислал. Робин абсолютно непоколебима. Её речь — чётко выстроена и управляется без перебоев. Сэм глядит на неё с опаской. — Зачем? — Меньше знаешь — крепче спишь, — коротко отзывается она, давая понять, что у неё нет права доступа к подобной информации. Сэм хмыкает. Она в упор не видит никакой связи между количеством знаний и крепким сном. И без этого Саманта слишком хорошо знает об условиях её спокойного сна. И что-то подсказывает, в ближайшее время он ей не светит. Несколько домиков Фолс Энда вырисовываются на горизонте, и Сэм отчего-то рада вернуться сюда, будто отсутствовала несколько лет. Этот городок вызывает чувство нормальности. Здесь почти всё приземлённо-обыденное, повседневное: дома, бар, магазинчики, мастерская, церковь. Можно остановиться посреди улицы и на миг представить какого это, жить обычной жизнью вдали от противостояния. Ходить в соседний магазин за молоком к завтраку, болтать с соседями, по выходным печь вишнёвые пироги, а 4 июля* пускать фейерверки. — Ты не знаешь, где Джон? Никто кроме самой Сэм не знает, какими усилиями ей дался этот отречённый ровный тон. Робин еле заметно улыбается. — Уже соскучилась? Сэм кривит губы и отворачивается к открытому окну. — Хочу быть уверена, что в его ужасно плотном графике на сегодня нет задачи по отравлению моей жизни. Саманта невольно ловит себя на мысли, что уже какое-то время позволяет себе высказывать подобные вольности в компании Робин, которая вообще-то вроде тоже из эдемщиков. Она не реагирует на это с маниакальным желанием вырвать язык за попытку подвергнуть святость Джона сомнению. Это позволяет дышать свободнее. Наверное, это даже как-то… по-дружески. — Вряд ли. Но это не значит, что тебе можно делать глупости. — «Большой Брат следит за тобой»**, да? Робин как-то снисходительно улыбается, когда Сэм уже выходит из машины. — Именно. Ну, конечно. Он же гремучая смесь Матери Терезы и Иосифа Сталина: «Вот тебе моё милосердие, но сделаешь что-то не так — и мы придём за тобой». Сэм предпочитает не думать о ещё несовершенных глупостях. Вместо этого она думает об электрическом, каком-то даже пошловатом блеске неоновой вывески и впервые думает ещё и о том, что Фолс Энд настолько невелик, что церковь и бар тут находятся почти рядышком. С проповеди можно отправиться сразу в преисподнюю. Или наоборот: влить в себя пару литров жгучего напитка, а с утра — отмаливать грехи. Но Сэм устала от всего, что кончается на «ведей»: исповедей, проповедей, заповедей и прочего. В конце концов, нужно напоить этого дьявола внутри, умаслить его в надежде на беспокойный сон, возможно даже на сидении в баре. Сэм знает, что Джон запретил Мэри Мей держать выпивку в баре и мысленно благодарит её за своевольный характер и дикую смелость. — Так и знала, что ты вернёшься, — Мэри приобнимает её за плечи. — Я всегда возвращаюсь, — улыбка занимает нижнюю половину слегка виноватого лица Сэм.  В баре пахнет деревом и необычно оживлённо. Двое каких-то парней играют в карты в углу, потягивая пиво из тёмных бутылок. Ещё одна девушка сидит за барной стойкой, задумчиво вычерчивая круги ногтем по ободку рюмки. На коленях у неё лежит винтовка. Сэм вбирает в себя чужие голоса и запахи бара, прежде чем предложить: — Пиво и реслинг? Мэри улыбается. Сэм готова спорить, что улыбка Фэйергрэйв способна воодушевить небольшой отряд на сражение. Причём сама Мэри будет в первых рядах. — Отличная идея. Она щёлкает кнопку на пульте, пока Сэм откупоривает бутылки. Она негласно благодарна Мэри за то, что та никогда не вытягивает из неё подробностей. У них у обеих в жизни какой-то хаос, и они сошлись на условии делиться им только когда есть настроение. Если одна из них захочет, вторая всегда выслушает. Но если не захочет, они вполне могут просто болтать ни о чём. Это великое искусство — беседа без громких слов. — Вот чёрт… Сэм слышит недовольный голос Мэри и вылезает из-под барной стойки так резко, что случайно бьётся затылком о её край. На экране телевизора — Джесс. Она сидит на стуле, на лице нет ни грамма того беспорядка, с которым она встретила её. Но Джесс выдают глаза: всё те же две дыры, в глубине которых теплится страх. Камера отъезжает в сторону, чтобы охватить не только затравленное лицо Джессики, но и стоящую позади неё фигуру. — Бог учит нас милосердию и прощению, и Отец дарует это вам. Но один из вас решил, что можно отринуть добрую волю Отца. Что можно плюнуть на его доброту, растоптать его благодушие. Один из вас сошёл с праведного пути, и отныне врата Эдема навсегда закрыты для него. Джон — человек-визитка. Он определённо знает, как вести себя перед камерой, чтобы притягивать взгляды. Не проходит минуты от передачи, а все в баре уже глядят на экран остекленелыми глазами. Руки Сида опускаются на плечи Джесс. Сэм замечает, как она дёргается от этого движения, будто от удара. — Он испугался божьего гнева. Он предпочёл сбежать, как крыса, спрятаться, укрыться в тени. Но Бог всё видит, Джаспер. От него не скрыться. Если ты не явишься, скажем, завтра к полудню к Церкви Агнца Божьего, чтобы ответить за свои грехи, это придётся сделать другим. Тыльной стороной ладони Джон даже как-то аккуратно проводит по гладкой щеке Джесс. Та не смеет двинуться, только глаза у неё становятся какими-то водянистыми. Такая псевдо нежность страшна, Сэм слишком хорошо это знает, чтобы испытать нечто похожее на ревность. — Твоей прекрасной Джессике будет очень, очень больно. Она будет страдать за тебя, Джаспер. Единственный способ этого избежать — признать свою вину, вырезать свою гордыню. Это последний шанс, — он наклоняется к пленнице. — Ты хочешь что-нибудь сказать, Джессика? У неё трясутся пересохшие губы. Голос придушенный. — Ты должен покаяться, Джаспер. Ты увидишь, как прекрасна жизнь, когда исповедуешь свои грехи. Она словно зачитывает слова с бумажки суфлёра позади камеры. Джон обходит стул, чтобы приблизится к объективу, загораживая своей спиной бледную тень Джесс. — «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные»***. Таких, как Джаспер становится всё больше на нашей земле. Мы всё больше и больше погрязаем в грехах. Пришло время очиститься. У Сэм где-то внизу живота закипает серная кислота, разъедающая абсолютно всё. Она чувствует, что её снова тошнит, хотя она сделала лишь пару глотков из бутылки. Чёртов Джаспер, выбивший страйк! Он отравил её и плюсом умудрился нажать на сектантский триггер. Теперь Джон уже не остановится. — Время близится, братья и сёстры. Если вы чисты — вам нечего бояться. А если нет… мы поможем вам очистить вашу душу. И вы придёте к Вратам Эдема. Трансляция обрывается. Сэм слышит, как Мэри произносит раздражённо «Вот ведь сукин сын!», но слышит так, будто голос идёт из-под толщи воды. Её лицо смазывается, когда Сэм срывается с места, чтобы хлопнуть дверью туалета. — Я тебя понимаю, подруга, — отзывается девушка за стойкой, когда Сэм, бледная, как смерть, возвращается обратно. — Нас всех уже тошнит от этих бредней. Сэм на миг вспоминает слова Робин про противоядие. Но откуда у Врат Эдема противоядие? Что если его вообще не существует, и она обречена бороться с этими остатками яда в организме, как с вызревающими язвами, которые нельзя вылечить? Лучше ли умереть, чем жить вот так — вопрос спорный, а у Сэм нет желания искать решения. Она вытягивает ноги, откидываясь на спинку сидения и чувствует, что Мэри суёт ей в руку коробку. — Ты что, шутишь? Она глядит на этот подарок, потом на Мэри. Та многозначительно поднимает брови. Сэм только убирает медицинскую дрянь в карман. Привкус разочарования от разрушенных перспектив неплохого вечера собирается под языком. Эти люди-J даже не будучи рядом умудряются портить ей жизнь. Вот уж точно, два сапога — пара, и оба на левую ногу.