Yes

Требуется какое-то время, чтобы привыкнуть к густой темноте в долине. Всё заполнено чёрной тушью, на фоне которой мазками мелькают вспышки света. Кроме них светятся только контролируемые сектантами места, их прибежища и норы. А ещё — стройные ряды созвездий. Сэм впитывает их глазами, надеясь, что они отражаются в глади расширенных зрачков. Если всё время смотреть в небо, затекает шея, зато так не видно девяти кругов ада, опоясывающих долину, будто петлями. В какой-то момент Сэм всё же опускает глаза. Вдали на белом рекламном щите со словом «Да» прибиты два тела с мешками на головах. У них что-то вычерчено на животах, но Сэм не видит что. Ещё дальше кто-то пришпилен к капоту своей же машины острым прутом, как насекомое к подушке. На пруте — крест эдемщиков, на капоте прямо поверх тела красуется короткое «грешник». Когда они сворачивают в сторону дома на холме, Саманта успевает заметить ещё тело посреди дороги, стоящее на коленях. Острые колья подпорками пронзают сгибы локтей. — Чёртов ублюдок… он за это заплатит, — голос Джесс врывается в сознание, как пуля. Тут все кому-то должны заплатить: кто деньгами, а кто жизнью. И каждый выставляет другому неоправданно высокий счёт. Джесс тормозит у небольшого дома с амбаром на заднем дворе. — Здесь живёт Майк, верно? Майк-какого-чёрта-ты-тут-забыла. Майк с хорошей памятью. Майк с амбаром, полным полезных и не очень вещей. Майк с перегаром. Или просто Майк, друг Томаса. Того, которого уже съели черви. Безумная карусель воспоминаний раскручивается всё сильнее, выплёвывая наружу прошлое маслянистыми кляксами. Кажется, это было в какой-то другой жизни. Скажет «в жизни, принадлежавшей мне» — слукавит. Сэм молчит. — Уже нет. Его отправили на тот свет выродки Сида. Каким-то отголоском в голове звучит: «Вот, даже Майк уже отбросил коньки, а ты всё живёшь. Цепляешься за свою никчёмную душу по скидке и уценённое тело, которое теперь ещё и приходится делить». У неё под языком собирается какая-то кислая вина, и не ясно за что. Если она и должна у кого-то просить прощения, так это у чертёнка, за то, что ему досталась такая бездарная мать. — Джесс! Тонкий встревоженный голосок обличает в тёмном пятне, что бежит от амбара совсем юную девчонку младше двадцати. Она вся — ураган с копной кудрей и беспокойным зюйд-вестом на языке. — Кейси, что случилось? — Фолс Энд! Они там! — Успокойся, — Джесс встряхивает её за плечи, как котёнка. За спиной у девчонки винтовка, которая, кажется, ей не по размеру. — Они и должны быть в Фолс Энде. — Нет! Ты не поняла! Мы увозили людей из города, но не смогли найти Эрика. Джаспер остался, чтобы его найти, а тут появились эдемщики. — Они не должны были так рано. В дырках от пуль на билборде с надписью «Мы любим тебя и придём за тобой» вниз по дороге свистит ветер. В доме темно, как под шёлковой крышкой гроба. Кейси разводит руками. — Видимо, сменили маршрут. — Джаспер у них? Девчонка кивает. — Скорее всего. Джесс срывается на последней ноте злого «Проклятье!». Саманта терпеливо ждёт решения, вглядываясь в тёмные окна: электричество этой ночью доступно только святошам. Ей не хочется оставаться в этой темноте, но ещё больше не хочется ехать за Джесс. — Вызови пташку в Фолс Энд и предупреди кого-нибудь, кто будет поблизости, что нам не помешает помощь, — тоном капитана на судне, что движется к айсбергу, чеканит Джесс. Потом поворачивается уже к Саманте. — Ты поедешь с нами. Сэм кивает, не желая спорить, но начинает чувствовать себя, как бумажный человечек — криво сложенное оригами. Всё сгибается не по тем линиям, всё нескладно и нер(о)вно. Есть одно желание — опуститься в мягкое кресло, позволить ему поглотить тебя, вслушиваясь в отсутствие пустоты внутри тебя. Впервые Сэм кажется, она начинает понимать, что имела в виду Элис, когда тем жарким летним днём почти двадцать лет назад прикоснулась к её животу и сказала «Ты во мне, а я в тебе». Если она бумажный человечек, то сестра — бумажный самолётик. Раз за разом возвращающийся в окно, из которого был запущен. Она отпустила её спустя столько лет, а Элис вернулась. Вот она сила разжимающего руку. Элис в ней. Элис в этом чертёнке, о котором заботятся больше, чем о самой Саманте, которого любят больше, чем её. Но с этим можно... смириться? Всё вернулось на круги своя. На подъезде к Фолс Энду Джесс притормаживает у перекрёстка, где стоит конвой. Сэм чувствует себя так, словно проснулась от векового сна. Джесс достаёт что-то похожее на дымовую гранату из-под сиденья, командует «Закройте окна», а после высовывается в люк на крыше. Видно, как граната уменьшается в размерах при подлёте к машинам. Сэм ждёт взрыва, но вместо него раздаётся хлопок, похожий на звук лопнувшего шарика, и густое зелёное облако окутывает машины, слизывая эдемщиков со своих постов. — Это тот яд из Блажи? — Джесс кивает, на губах у неё играет жестокая усмешка. — Он смертелен? — О да, и умирать они будут очень медленно и мучительно. Как и все святоши, которые высунули сегодня нос из своих нор, — она задумчиво вглядывается в скорчившиеся на асфальте тела, когда туман расступается и добавляет тише. — Это за Эллиота. Сэм кажется, её пронзают маленькими иголками со всех сторон. Она утыкана ими, как швейная подушка. Слишком много прошлого для настоящего вечера. — Эллиота? — Мой племянник. Мы много времени проводили вместе с тех пор, как умер мой брат. А потом мне сказали, его сцапали люди Сида. Каждый имеет право на правду, какой бы уродливой она не была. Но Сэм не может заставить себя пропихнуть эти несколько слов сквозь зубы, хотя они всплывают на поверхность, проступают зудом на языке. — Наверное, он мёртв. Это «наверное» скрипит на зубах, чётко очерчивая границу между самой Сэм и чужой болью. Ей и своей хватает, чтобы становиться вестником смерти для кого-то. Нет, спасибо. Джесс соглашается без слов. Она слишком реалист, чтобы верить в чудо, а Джон Сид слишком маньяк, чтобы быть близорукой. Они тормозят неподалёку от церкви. Свет в Фолс Энде льётся только оттуда. Это даже не удивительно. Сэм оглядывает улицы, пока крадётся за Джесс, но те пусты. Ни следа людей, словно и вправду настал конец света. Должно быть, Джон был в ярости, узнав, что жители решили уйти в самоволку и некому будет смотреть на его представление. Сквозь окно видно только спину Джаспера, стоящего у алтаря. Сэм скользит взглядом мимо его повисшей головы, выискивая глазами источник звука, но с такой позиции его не видно. Только слышно. — Посмотри, что ты натворил! Посмотри на причинённую тобой боль! Ты слышишь их крики? Слышишь, как жители долины молят о милосердии? И всё это из-за тебя и твоего сопротивления! Ваша алчность, ваша гордыня погубит сегодня так много людей! Это ещё не крик, но уже нет ни намёка на прежнее спокойствие и вкрадчивость в голосе. Это семь баллов по шкале Рихтера: совсем скоро земля может начать трескаться, и если там внизу есть ад — их всех туда утянет. Раньше, чем это происходит, Джесс утаскивает её прочь от церкви, к лестнице, что ведёт на крышу соседнего здания. Кейси остаётся на прежнем месте со своей винтовкой, ядовитыми гранатами на поясе и безумным блеском в глазах, словно она прожжённый жизнью убийца, а не девчонка с тонкими запястьями. Джесс смотрит на часы. Весь город должен заполниться едким дымом меньше, чем через двадцать минут. Ядом из их же любимой Блажи. Кто сеет ветер, пожинает бурю. — Нужно выманить его, — она поворачивается всем телом. — Прости, но другого выхода я не вижу. Гладкий холодный ствол касается её виска. Сэм забывает вдохнуть, нехватка воздуха срывает покровы спокойствия. — Какого чёрта ты делаешь? Джесс встаёт позади, одной рукой обхватывая её за плечи. Теперь она — живой щит. Всё ещё живой, на это указывает бешено отстукивающее чечётку сердце. — Не бойся. Считай это просто постановкой. Сыграй деву в беде, одним словом. Вот только из Красной шапочки не сделаешь Гвиневру, а из Волка не получится Ланселот, как ты не старайся. Джесс этого не признает. Она прослеживает скрытую темнотой фигуру Кейси, потом ступает в анабиоз, куда не дотягивают какие-то иные чувства кроме решительности и, может быть, ненависти. Такой лютой, что она придаёт силы голосу Джесс, которая орёт через всё улицу, пробивая белые стены церкви массированной бомбардировкой своими словами: — Эй, урод! Выйди сюда, а не то у твоей принцессы станет на одну дырку в голове больше! Сэм почти уверена, что это очень, очень плохая идея. Джесс слишком напряжена, чтобы мыслить здраво, Джаспер слишком далеко, чтобы вразумить её, а снайперы на той стороне дороги слишком хороши даже с погрешностями. — Они выстрелят. Не то чтобы беспокойство за её жизнь, просто слишком крепко они повязаны. Это машина Голдберга для отчаявшихся: убери одну детальку, всё развалится. — Не выстрелят, пока я могу. У Джесс в голосе хладнокровия хватит на десяток живодёров. Сэм спрашивает на сколько игра стоит свеч по шкале от «ты же сама этого хотела» до «что ты, чёрт возьми, делаешь». Но на удивление, отдаётся приказ не стрелять — быстрый и чёткий, одним движением руки дирижёра этого сектантского оркестра. Сэм туго дышит, чувствуя пульсацию сердца Джесс лопатками. Спрашивает себя, насколько он видит мир сквозь изломанные волнением калейдоскопные рамки. Так же как она или чётче? Спрашивать, изменило бы расклад отсутствие ребёнка она не хочет. Ответ и так ясен.