Yes

Есть чёрное и белое. Так было всегда. Но никогда нет меньшего зла или большего. Есть просто зло. Абсолютное, ядовитое, ужасающее. Такое, которому нельзя дать пробраться в Эдем. Так Джон оправдывает свою щепетильность в вопросе выбора грешников. Отец говорит, что спасти можно всех, а он пытается. Но среди трёх людей, стоящих на коленях со связанными позади руками кто-то да выбивается из стройного ряда. Кто-то не готов сказать «Да». У Джона красивый ровный профиль обращённого к дому лица. У Джона какой-то маниакальный зуд на ладонях. У Джона бархатный спокойный голос. — Я понимаю, признать, что ты ошибся всегда трудно. Но вам нечего бояться. Нужно лишь сказать мне то, что я хочу услышать. Я должен быть уверен, что вы готовы сказать «да». Всем воздаётся по грехам. Джону нравится, как всё устроено. Он смотрит на напряжённые лица в кровоподтёках, что расцветают как бутоны шиповника. Летняя пыль поднимается в воздух, делает его сухим. Тишина мертвецкая, обыкновенная перед грозой. Сэм не любит грозы. А он не любит её выходки, которые вызывают только одно желание — приковать её к кровати, оставить генерировать глухую злость, а не дурацкие идеи. Но это своего рода испытание: оставить больного с причиной проблем (здесь считай — с её безалаберными чувствами) и посмотреть, что выйдет. Если до неё дойдёт, вечером она попросит прощения. А если нет… Джон пересекает крыльцо дома, который так явственно описала малютка Кейси, когда он разжал горячие щипцы. Ужасно удобная вещь — исповеди можно выскребать прямо из горла. Дом тихий, скрипят только половицы. Одна из них за диваном. В такой звенящей тишине крик кажется ещё более громким, чем на самом деле. Джон вокруг ладони оборачивает шёлковое мулине светлых волос девчонки, прятавшейся за диваном, чтобы удобнее было выволочь её наружу. Она костлявыми руками впивается в его пальцы, оставляет царапины ногтями, пытаясь высвободиться. Одежда собирает пыль с земли до места, где он разжимает руку, швыряя её у своих же ног. — Сукин ты сын! — неосторожно срывается в высший градус с губ мужчины по центру. Он вскакивает. Джон даже не двигается с места, невозмутимо смотря, как удар битой под колени сбивает всю спесь и валит мужчину на землю. Эдемщик бьёт подошвой тяжёлого сапога куда-то под рёбра, запихивая едва успевшие вылезти из глотки проклятия и хриплые крики. Джон скалит зубы и негромко смеётся. — Кажется, мы неправильно начали, — с сатанинским дружелюбием проговаривает он, пальцами, впивающимися в волосы девчонки, заставляя её поднять голову. Рука эдемщика за спиной вкладывает нож с коротким лезвием. Оно холодное. Оно поддерживает лицо на скулах, будто убери — и вся кожа стечёт расплавленным воском. На нежной коже красная дорожка, как разлитое на белый ковёр вино — так просто не сотрёшь. — Ещё раз. Скажите мне то, что я хочу услышать и тогда никому не придётся страдать. Потому что если нам не удастся договориться… — он цокает языком в театральном разочаровании. — Кейси так кричала, когда мы только начали нашу исповедь. Но к концу, когда криков уже не осталось, она всё осознала. Она поняла, как важно говорить «да». В глазах собеседника тлеют угли. Он кривит губы. — Ты долбанный психопат. И может не сегодня, но когда-нибудь ты подохнешь и отправишься в ад. Я-сам-ад-улыбка служит ему простым ответом. Джон кивает, и мощный удар отправляет мужчину в бессознательное состояние. Нож скользит чуть правее, выбивая слёзы и сдавленные стоны. — Юго-восток! — вырывается на сдавленным выдохом у женщины рядом. — Пристань на юго-востоке, совсем рядом с депо! Нож замирает, оставляя лицо в покое. — Продолжай. Она не смотрит на его лицо с проблесками торжества. Она смотрит на землю под коленями. — Туда привозят Блажь, а оттуда доставляют её какому-то химику каждый понедельник. Слова тяжёлые, как грузовая баржа в стоячей воде. Пленники обесточены, они наваливаются бессильными взглядами на лица эдемщиков. Джон даёт знак, что можно загружать эти выпотрошенные головы в машину. Тела ещё предстоит выпотрошить. — Видите? Это совсем не сложно. Джон никогда не станет ставить себя на место других. Возможно, об этом и говорила Саманта. В любом случае, ему комфортно на своём месте.