Кофе с дождем

— Ты плохо выглядишь, Пуэбло, — Айк глядел на Пашу пристально. Не моргая. — Даже сказать — херово… Паша посмотрел на гладко выбритую, идеально лысую голову Айка, ничего не ответил и выпил еще стопку. Вместо закуски начал шарить рукой, нащупал футболку, вытер ей испарину с лица и впился зубами в нижнюю губу. Он, наверное, и вправду выглядел плохо. Майка уже тяжело пахла потом. Спортивные штаны с водочными пятнами. Шлепанцы. Щетина угрожала перерасти в бороду. Айк же был, как всегда, лощеный. Столичный-заграничный. Темно-синий костюм с такой же темно-синей водолазкой. Тонкие очки в черной оправе. Кожаные туфли. Они познакомились еще давно, когда Айк был студентом-компьютерщиком. Паша тогда только начинал зарабатывать хорошие деньги. Потом Айк уехал за границу, и Паша собирал ему деньги на отъезд. За бугром Айк быстро пошел в гору, стал миллионером. Женился на баронессе. Паша несколько раз приезжал к ним в гости на побережье. «Напитаться истинным духом» — как он это называл. Но потом Айка закрыли за какие-то мутные дела с налогами, и сказка кончилась в один момент. Там такое не любят и не прощают. Баронесса его бросила, он отсидел в тюрьме. Вернулся на родину нищим. Паша ему опять помог. Содержал друга, пока тот не устроился на работу. За острый ум и идеальное знание иностранного языка его взяли пресс-секретарем в нефтяную компанию. Айк опять поднялся, преобразился. Жил в столице, но постоянно наведывался в уездный город к Паше — отдохнуть от столичной суеты и «послушать деревенскую тишину». Паша всегда с радостью принимал его. Айк был единственным человеком, с которым он мог быть абсолютно откровенным. Вот и сейчас они сидели в комнате на втором этаже. За распахнутыми балконными дверьми шелестел весенний ночной дождь. Айк лакомился стерляжьей ухой и коньяком, а Паша не мог ничего ни есть, ни пить, кроме ледяной водки. Но казалось, что чем больше он ее пил, тем больше трезвел. — Покажи ты мне фотку его! — откидываясь в кресле, закидывая ногу на ногу и закуривая сигарету, улыбнулся Айк. — Что это за Денис такой? Мне, право слово, интересно даже! На горнолыжном курорте у меня как-то была интрижка с Майком Флэшом. Да ты видел его в кино. Я показывал. Старый друг моей женушки, баронессы Дортезен. Теперь уже бывшей, правда. Так вот — красавец неописуемый! Брюнет фантастический! Одним словом — звезда кинематографа. А в постели — ну конченое бревно. Да еще и неадекват какой-то, похоже… Паша молча смотрел на его тонкие губы и вдруг вспомнил, как кто-то назвал голос Айка «въедливо-высокомерным». — Ну… Так как? Покажешь фотку? — Да при чем тут фотка?! — сморщившись как от резкой зубной боли, вскричал Паша. Вскочив, он подошел к влажному черному окну. — Не могу я тебе ничего объяснить! Я себе-то не могу ничего объяснить, не то что тебе! Не знаю я! Понимаешь? Не-зна-ю! Ничего в нем нету такого! Ничегошеньки! Ни денег, ни положения, ни талантов, ни фигуры, ничего! Ну, парень и парень. Молодой парень, и больше ничего! Но я не знаю! Слышишь ли ты меня — я не знаю! Я не могу! Просто — не могу! Меня всего внутри вот так вот! — и он начал трясти кулаком перед лицом. — Вот так вот! Вот так вот! Я понять ничего не могу! У меня все в голове вверх тормашками перевернулось. Он у меня сидит в голове, понимаешь?! Засел — и сидит! Намертво! Я… я не могу! Закрываю глаза и вижу его. Вот вижу, и все! И не знаю, что делать! А оно все давит на сердце и давит, давит и давит! И я не знаю, как это вырвать. Как от этого избавиться, не пойму! Что нужно сделать? Какую таблетку выпить? Голову открутить и новую поставить? — Возьми тайм-аут. Съезди на море с хорошей девушкой. Развейся. Переключись… — Заткнись! — рявкнул Паша. — Заткнись! Заткнись! Поганая бредятина это все твоя! Не желаю даже ничего слушать из этого всего свинячьего бреда! Неужели ты думаешь, я не думал об этом?! — Ну, охмури его, — улыбнулся Айк. — Ты же у нас красавчик. Миллионер. Даже если этот Денис и не гей. Скатайся с ним за бугор. Потрать на него денег. Знаешь, они все какие, эти натуралы? За сотку он тебе жопу не подставит. Предложишь тысячу — уже задумается, а за десятку и отсосет еще с удовольствием! Паша молчал, тяжело дыша. С остервенением проглотил еще одну стопку. — Не могу… — тихо сказал Паша. — Что ты не можешь? — Ничего не могу! Я дурею, когда он рядом. У меня все мысли сразу набекрень сворачивает. Я как дурак становлюсь! Я сам себя не узнаю. Я такое идиотство творить начинаю! Он стоит рядом, а у меня внутри все дрожит. — Слушай, — мотнул головой Айк. — А тебя реально плющит. Брателло, ну ты сгоняй в столицу-матушку. А я там одно место знаю! Там такие Аполлоны-кудесники, они тебя так… — Да и пошел ты к черту, поганый дурак! — вскрикнул Паша с такой силой и так неожиданно, что Айк вздрогнул. Паша вдруг кинулся к его креслу, упал на колени и схватил Айка за руку. — Знаешь ли ты… — быстро зашептал Паша запекшимися губами. — Знаешь ли, что я вчера ночью с ним поцеловался, и у меня… у меня… уже сутки прошло, а я до сих пор чувствую его привкус на губах… во рту еще чувствую… как будто только что было… И мне есть не надо, и мне спать не надо, а я только одним этим теплым влажным привкусом и жив до сих пор! Ну пойми ты хоть это! «Нет! Он нормален! Нормален! — ошарашенно глядя в его искрящиеся глаза, подумал Айк. — Но он свихнется!» — Когда ты ел в последний раз? — спросил Айк вслух. — Сутки назад и ел. Ночью. С ним. В клубе. Сожрал кусок мяса. Прямо нахлынуло на меня. Думаю — если не сожру хоть чего-нибудь, то точно сдохну. — А спал когда? — Плохо сплю. Не могу спать. Все мысли-мысли-мысли-мысли! Все в голове как котел гудит. Хочу уснуть и не могу. Иногда получается задремать чуток, но тут же вдруг сердце начинает так колотиться, что я подскакиваю весь в испарине… — К врачу бы сходил… — неуверенно предложил Айк. — А ты не принимаешь ничего? Никакой наркоты? Только пьешь? — Но если бы ты знал, что это за сила такая! — прошептал Паша, прижав его ладонь к своему лицу и закрыв глаза. — Когда весь мир словно ничто. Когда есть только одно на свете! И оно как солнце палит, и все мирское вокруг сгорает! И я когда вчера сидел с ним в машине и дотрагивался до него… О! Никогда не был я еще так счастлив! Это такое! Такое! Если бы я мог только… хотя бы только половину того, что я чувствую, тебе рассказать! О! Что это было такое! Айк вдруг увидел, как на белоснежном бинте на лодыжке Паши медленно набухает и расходится кровавое пятно растревоженной раны, и ледяные мурашки вгрызлись ему в затылок. — Ладно, иди спать. Да и мне тоже пора, — как можно более мягким голосом попросил Айк. — Успокойся. Поспи. Я с тобой. Мы справимся. Ты справишься. Все будет хорошо. Айк ушел, а Паша остался. Один бодрствующий во всем доме. Он долго стоял на балконе, под невидимым дождем, пока весь не вымок и не замерз. Странное дело, но после всех этих пьяных признаний он ощущал легкость на сердце. Словно сила, сдавливающая грудь и давящая на сердце, ослабла и немного отступила. Но он все еще был слишком возбужден для сна. Переодевшись, он набросил кобуру на плечо, взял бутылку коньяка и сел за руль. Долго и бесцельно колесил он по пустому сырому городу. Внутри, в груди, было хорошо. Даже пить не хотелось, и он прикладывался к бутылке больше по привычке. С осторожной радостью он чувствовал, что душа его наконец устала и готова ко сну. Больше всего на свете он боялся спугнуть это чувство. «Все будет хорошо, — думал он, петляя по темным дворам. — Я отдохну и придумаю что-нибудь. Я справлюсь. Все не так уж и плохо в моей жизни. Я зря так сильно волновался.» Вдруг около дверей библиотеки, переделанной под дешевый ночной клуб, он увидел парня, одинокого и покорного. Дождь почти кончился, и парень тихо стоял у дверей, ожидая кого-то. Сердце Паши наполнилось умилением. Он был счастлив и хотел поделиться этим счастьем с другими. Захотелось подвезти этого пацана. Поболтать о чем-то пустяшном. Угостить его. Просто так. От чистого сердца. Без заднего умысла. И он уже стал подруливать ко входу, как из дверей вышла девушка. Она повисла на шее у парня, парочка захохотала и замерла в смачном поцелуе. Сердце Паши дало мучительный перебой. Схватившись за руки, легкомысленная парочка скрылась за углом. Из надорвавшегося сердца хлынул поток ледяной черноты. Паша зажмурился, стиснув зубы. «Конечно! — завопила язвительная мысль. — Все люди счастливы! Все, кроме меня! И все имеют пару! Все! Кроме меня! А я проклят и одинок! Я никому не нужен! Никто меня не понимает! Никто! — страшная сила, которая так недавно отпустила его, вдруг накинулась на Пашу с новой, невиданной яростью. — Ну и ладно! Я знаю, что делать!» Решение пришло само собой. Оно казалось естественным и единственно верным. Он просто представил себе — что вот вернется домой… Опять в эти же комнаты пустые. Опять этот запой. А утром опять, непонятно зачем, ехать на автомойку, чтобы видеть его и мучиться? Зачем?! Сколько можно?! Хватит! Паша остановился у небольшой реки. Проверил пистолет, взял остатки коньяка, заглушил машину и вышел во влажную предрассветную темень. Кусты на берегу были грязные, мокрые и непролазные. Река была черной, холодной и неподвижной. Решительно шагая, он подошел к обрывистому бережку. Встал. Замер. Поднес пистолет к виску, вздохнул и задержал дыхание. «Грязно… Холодно тут…» — заныла мысль. Решимость покинула его, и он сел в примятую траву. Сделал глоток коньяка. — Что за место поганое? — прошептал он, зябко оглядываясь. — Грязное. Вонючее. Избы какие-то старые, наркоманские. Мусор. Забор бетонный. Херово тут умирать. Скоро рассветет. Люди на работу пойдут, увидят меня. Я лежу на грязной траве, в рубашке, среди мусора. С прострелянной головой. Глупо. Нелепо… Начнут по карманам шарить. Понаедут скучные серые менты. Начнут фотать… Уродство какое-то. Да и сыро лежать тут до рассвета на траве! «И дальше жить и мучиться? — подползла ядовитая мысль. — Какая разница? Не сегодня, так завтра. Доделывай, раз уж начал.» — Да… наверно придется… — и Паша опять приставил дуло к виску. Бутылка коньяка под ногами соблазнительно булькнула. — Ладно уж. Допью бутылку, и тогда. Паша отложил пистолет и припал к горлышку. — Господи! — прошептал он, чувствуя горячую волну опьянения. — Если ты есть. Если слышишь меня! Помоги мне! Яви чудо! Что делать — не знаю… Кто мне поможет, если не ты?! Но ответа не было. Река молчала. И только на востоке небо стало слегка голубеть. — Ну и ладно! — усмехнулся Паша, швырнул пустую бутылку в реку и начал искать пистолет. Он положил его рядом, на траву, но пистолета не было. — Телефоном подсветить не судьба? — подколол он сам себя и выудил телефон из кармана. Экран моргнул и показал девять пропущенных от Бубы. Пока Паша смотрел на экран, телефон зазвонил опять. — Ты где? Чё делаешь? — тут же затараторил Буба. — Вешаюсь… — устало ответил Паша. — А я тоже зашиваюсь! Павлентий! Короче! Это полный финиш! Деньги займи. Если ты не займешь, то все — мне вилы, реально! Займи, на тебя последняя надежда! — Ладно… — недовольно буркнул Паша. — Приезжай ко мне. Посмотрим, че там у тебя. Через час они сидели на Пашиной кухне. Во всем мире уже просыпался серый рассвет. Буба был бледный и дерганый. Дикий. Словно бежал от погони. — Насели на меня. Очень сильно. Очень крутые! Вчера предупредили — до сегодняшнего обеда вернуть весь долг с процентами! Бегаю по всему городу. Ищу. Занимаю! Суки! Ненавижу! — Ну, попроси отсрочку… — вздохнул Паша. — Это Сильвестр! Какая рассрочка?! — сделал дикие глаза Буба. — Ё-о-о-о-о… Ну и дура! Я говорил тебе с ним не связываться! — Но такую сумму мог занять только он! — Да хватило бы тебе денег и без займа! — Да что уж теперь-то?! — вскрикнул Буба. — Да вот и именно! Чё уж теперь-то! — передразнил Паша. — Сколько? — Двести… — с усилием превозмогая себя, словно бы боясь этой суммы, объявил Буба. — Всего-то?! — Не нашими. Настоящими. В фунтах… — Двести тонн фунтов! — вскрикнул Паша, и Буба сморщился. — Четверть миллиона! Ты совсем опиздаумел?! Где ж я тебе возьму столько?! — Умоляю! Пашечка! Они же меня на вилы поднимут! Они же меня в яму посадят! Ты же знаешь, что это за публика! Паша ошарашенно блуждал глазами. Встав, он пошел к сейфу: — Я не знаю… Такие деньги! Прямо так вот! Ты, конечно, даёшь! Подведешь меня под монастырь! — Паша, я к тебе всей душой, ты знаешь! У меня вот! Берег для себя, но и тебе отдам по-братски. Паша оглянулся и увидел небольшой пухлый золотой кейс. — Чё это? — О! — дрожащими губами оскалился Буба. — Это… Это так не объяснишь! Это чудо-вещество! Мне брательник из-за бугра прислал. Это пробник. Триста тонн стоит. Фунтами, разумеется. Тебе — за двести отдаю. Да ты не морщи так рожу-то! Вот тут просканируй. Тут вся инфа. — Дай-ка! — буркнул Паша и навел камеру на штрихкод на боку чемоданчика. Тут же полезла куча всякой информации на иностранном языке, но, поблуждав по ссылкам, Паша наткнулся и на родную речь. Как это не показалось ему странным, но Буба был прав — эта штука (чем бы она ни была) стоила на рынке триста тысяч фунтов и даже больше. — Так что это? Наркота какая-то? — Наркота! — обиделся Буба. — Это вещество высшего порядка! Это будущее! — Прям круче героина?! — П-ф-ф! Героин — это пошло! Герыч — это позапрошлый век! А это… Это чудо! — Ладно… — тяжело вздохнул Паша и начал выгружать Бубе упругие пачки валюты из сейфа. — Ты мой спаситель! — чуть не заплакал Буба. — Я хочу от тебя детей! — Двести штук! Но я не покупаю у тебя эту байду! Ты понял?! Она мне не нужна! Я беру у тебя ее в залог! Как рассчитаешься с кредиторами… как вернешь мне долг — так я тебе ее верну назад! Окей? — Да! Да! Да! — кивал Буба, сгребая пачки. — Как скажешь, бро! — Она мне не нужна! — твердил Паша. — Я жду мои бабки назад! — Ты супер! — вскрикнул Буба и полез целоваться. — Вали нахер! — отмахнулся Паша, и Буба исчез. Тяжело вздохнув, Паша выпил воды. За окном уже совсем рассвело. Подойдя, он опять взял в руки кейс. — Эйла… Ейлу… Как это читается-то? — нахмурился он, глядя на гравировку. — Эй… Эйлизиум! О! Элизиум! — Паша вздохнул. — Какой только херни не напридумывают! Спрятав кейс в сейф, он выпил ударную дозу сильного снотворного и вскоре провалился в тяжелую, пустую, тревожную тьму.