Кофе с дождем

На душе был ужас. Где-то в самой самой глубине, в самом сокровенном, в самой сердцевине Пашиного существа гудел и дрожал тёмный ужас. Весь мир сузился до размеров картонной коробки, а вокруг неё была бездна холодной и беспросветной тьмы. И самое страшное было даже не в этом ужасе, а в том, что он не знал, как от него избавиться. Как спрятаться от дождя, если он идёт внутри тебя? Какую таблетку выпить? Куда бежать? Кому звонить? Паша не знал. Некому было звонить и негде было спасаться. По телевизору холёные рожи разговаривали умные разговоры, да что было в этом толку теперь? Внизу экрана бежала тревожная красная строка. И все стрелки были красные… кровавые, они рушились… Летели в самый низ, пробивая дно. Кризисы и финансовые обвалы были стабильны, и случались каждые пять-восемь лет, и Паша знал это, и на последнем кризисе очень хорошо заработал, но сейчас… Сейчас все было нестерпимо ужасно. И самое тоскливое, что он всегда следил за своими финансами, всегда прятал, подстраховывался и перестраховывался, но сейчас… Последний месяц он был сам не свой. Когда каждый день тебя долбит навязчивая идея о самоубийстве, то тебе нет дела до дебетов и кредитов. И если всего лишь неделю назад Паша должен был отдать почти всё, но у него оставался вот этот дом и бизнес, то сейчас он должен был отдать абсолютно всё. И так четыре раза подряд. И как назло моментально объявлялись покупатели, и он распродавал всё за рубли, и совсем забывал конвертировать их в валюту… И вот всё сгорело. «Теперь я понимаю, что значит «содрать три шкуры»! — думал Паша. — Лично с меня так и четыре сдерут!». С Денисом тоже было всё плохо. Состояние его стало ухудшаться ещё ночью. Он стонал и кричал во сне. Мучился. Как-то странно и жалостливо хрипел. Утром лучше не стало. Ступни и кисти рук Дениса были ледяные, а лицо горело раскаленным огнем. Смарт-часы висли. Показывали какой-то бред. Писали, что температура у него сорок девять градусов. Советовали поить его водой с солью… И опять висли. Паша не вытерпел, снял часы и убрал их в ящик. Обычным ртутным градусником померил Денису температуру. Серебристая шкала показала обычные тридцать шесть и восемь… Паша не знал, что делать. Звонили девочки из «Элизиума», спрашивали — принимал ли Денис препараты, которые ему прописали? Паша соврал, что принимал. Он купил всё, что нужно, но Денис так ничего и не выпил. В обед ему позвонил врач… Какой-то херр… герр… И на ломаном русском стал давать какие-то советы, что-то спрашивать. Паша ничего не мог понять. Голова его гудела. Выходило, что организм Дениса чересчур бурно реагирует на завершающую фазу. Что нужно было всё время принимать прописанные лекарства, чтобы этого избежать… А их никто и не думал пить. Но всё же доктор обнадёживал. Говорил, что Денис молодой и справится. Глядя на Дениса, Паша и сам ощутил, что заболел. Одна беда это ещё ничего. Это он уже понял. Хуже всего, когда наваливается сразу две беды! Он бы чувствовал себя увереннее, случись с ним что-то одно: либо проблемы с деньгами, либо болезнь Дениса. Но всё сразу. Вместе. Одновременно. Паша впал в ступор. Погода портилась. От жары стали собираться облака, и вскоре на горизонте появилась огромная жёлтая туча. Туча набухала, темнела и наползала на город. Поднялся тревожный ветер. — Я не знаю, где он. Я дома не живу, — вдруг ясно проговорил Денис, лёжа на кровати и смотря на шкаф. Кроме них двоих в комнате никого не было. — Да не то что бы очень… Так… Как обычно. Со спиной у него были проблемы. А так-то всё нормально… И лицо, и глаза, и голос Дениса были абсолютно нормальными и ясными. Но он говорил это всё в пустоту, обращаясь к шкафу. — Это… Это мой… Это мы живём вместе… Мой любовник. Замерев, Паша чувствовал, как дрожит дыхание в пересохшем рту, и как крупные капли холодного пота скользят по лицу. — Говорю как есть. Это правда. Мне всё равно. Нет сил врать. Хочешь знать правду — вот тебе правда. Твой сын гомик… «У него галлюцинации! Он думает, что там кто-то есть! — ощутив резкий толчок страха в сердце, подумал Паша. — А вдруг там призрак?! Я уже всему готов поверить! Я с ума сойду! Интересно, как это — когда сходят с ума?» Дождливая темнота заволокла все небо. Денису становилось все хуже. — Музыка! — зло крикнул Денис, сев на кровати. — Что это за музыка?! Зачем они включают ее так громко?! Что это… что это за ублюдки?! — закричал он на Пашу. Но только ветер шумел за окном. — Я всё исправлю, — уверил его Паша, и Денису стало как будто легче. Со вчерашнего дня Денис ничего не ел, и желудок его урчал нестерпимо, но организм не принимал ничего. Даже самое безобидное детское пюре тут же выплёскивалось из него наружу. При всём своём голоде есть он ничего не мог, даже воду пил не больше двух глотков за раз, и потом ещё долго лежал, морщась от тошноты. Дождь никак не начинался. Где-то далеко глухо урчало, но дождя не было. Ближе к вечеру Денис заснул, но вскоре проснулся весь в поту и попросил сладкого чая с белым хлебом. Паша покорно принес ему, и он съел ломтик хлеба и выпил чашку чая. Время подходило к последнему уколу, и Денис, кажется, успокоился. Он молча лежал на спине, на влажной от пота подушке, на измятой кровати и смотрел в потолок. Всё было тихо, и Паша не заметил момента, когда он снова задремал. В хмурой, тёмной тишине, онемевшими руками, Паша достал последний укол. Долго смотрел на него, чувствуя, как слабеет и истекает по́том. — Где?! — вдруг опять крикнул на него Денис. Паша вздрогнул всем телом и выронил шприц. — Что где? Кто?! Денис посмотрел на него, как на предателя. — Где — я спрашиваю?! — с нескрываемой злобой повторил Денис. — Что именно… — тяжело дыша, спросил Паша. — Ручка! — зашипел на него Денис. — Моя золотая ручка, которую вы взяли у меня и заперли под бронированное стекло! Ручка! С которой вы уже поимели столько денег! А она моя! Где она?! — Выпей воды… — предложил Паша. — Я разберусь. Тебе всё вернут. Денис с усилием сделал два маленьких глотка воды и откинулся на подушки. Паша бесшумно, как призрак, подошёл к нему. Лицо Дениса было бледным и влажным от испарины. Щёки и губы горели алым пламенем, а волосы слиплись на потном лбу. — Это вот эти уколы? — спросил Денис, покосившись на шприц. Паша кивнул. — Дай мне! — вдруг улыбнулся Денис. — Я сам хочу уколоться. Сердце Паши тревожно ёкнуло, но он повиновался. Денис взял укол из его рук и поднёс к самым глазам, всматриваясь в капельку вещества. Потом задумался о чём-то, ухмыльнулся и вогнал иглу Паше в шею. Это была смерть. Паша понял это сразу. Жизнь закончилась, и наступила смерть. В одно мгновение горло и мозг его сковал ледяной холод, и в глазах потемнело. Паша попятился назад и с диким грохотом упал на журнальный столик. Один раз, по юности, на какой-то пьянке-гулянке он случайно глотнул итальянского бальзамического уксуса, и на всю жизнь запомнил этот удушливый спазм в горле. Но сейчас было ещё хуже. Тело его разучилось делать вдохи, и он просто синел, валяясь на полу и хватаясь за горло. Он чувствовал, как глаза его наливаются кровью, и желал только одного — потерять сознание, но душой он чувствовал, что ему суждено вынести эту пытку до конца, до самой смерти, пока он не умрёт от боли. Денис вскочил на кровати и, не глядя на беззвучно корчившегося Пашу, побежал к двери и уже открыл её, на на шум разбитого стола с нижних этажей бежали люди. Много людей. Оказывается, в этом доме всегда было довольно много людей. Ощущая этот грохот поднимающихся ног, Денис понял, что здесь он не пройдёт, и тогда он посмотрел на другой выход. Последний в этой комнате. Занавеска ласково шевельнулась, приглашая его к себе. Страшный, посиневший Паша всё ещё барахтался на полу… И еще, кажется, он услышал голос матери, но так и не понял — голос был внутри его головы или в реальности. Люди чёрной массой ввалились в комнату. Денис бросился на балкон и очень испугался, что перила высокие и он не сможет через них перепрыгнуть, но страх оказался напрасным. И всё перевернулось в его глазах. И лес, и небо, и туча, и тёмная крыша дома, и балкон. И закатное солнце вдруг пробилось из облаков и вспыхнуло жгучим светом, озолотив весь мир. Но уже в следующий миг солнце треснуло, раскололось на несколько кусков и погасло.