We are family

      В тишине, совершенной в своем моногамном звучании, проходили растянувшиеся, казалось бы, на неопределенное количество вечностей минуты, юноша прибирал оставленный со вчерашнего вечера беспорядок. Тот уголок дома, наполненного самыми разнообразными тайнами и загадками, его привлекал более всего. Бывшая (черт, их действительно больше нет?) отдушина родителей, его — настоящая и будущая.       У него ведь больше ничего не осталось, лишь взлелеянное матерью и отцом кафе, кредиторские долги, погасить которых возможности нет, и одиночество, холодное, колкое, сопровождающее его в частые мгновения. Когда он стал таким… взрослым, возмужавшим парнем, а не тем пожуренным мальчишкой с отбитыми мозгами? Быть может, когда магия, воспламеняющаяся в венах всполохами пламени, выветрилась, перестала содействовать с лейкоцитами, а он окончательно погряз в рутине обыденной жизни? Когда старшие дети покинули отчий дом, оставив их родителей наедине со своими проблемами.       Ах да, точно! Всегда рядом, под боком был Макс, не понимающий до конца, что его удачный билет в будущее навсегда и безвозвратно утерян. От магии ничего не осталось. Лишь воспоминания о том чарующем тепле, расплывающемся в каждой клеточке тела. Блаженная эйфория, прочувствовав которую единожды, ты не забудешь о ней уже никогда. Проклятие и вечный дар. Боги награждают волшебные семьи, а потом отнимают магию. Или это делают сами волшебники?       Спустя столько лет Макс не разобрался. Он отлично понимал, что ему никогда не вернутся в те мгновения пользования магии. Хотя, самое использование волшебства было не столь важно, как ощущение взметающихся кверху искр, словно под твоими пальцами взрываются фейерверки. Но со временем все забывается, остаются лишь воспоминания. И сейчас Макс не хотел возвращать магию — она не делает людей счастливыми. Брат, возлюбивший волшебство, не познал истинное чувство счастья, не сохранил его терпкий аромат во флаконе. Алекс почувствовала, но удержать не смогла, даже с помощью волшебства. Оно ничего не решает.       И родители знали это, проживая счастливо каждый день своей жизни. Тереза и Джерри Руссо любили друг друга, упиваясь семейной теплотой. Макс понял это лишь с течением времени, оставшись одиноким наблюдателем, когда все разрушилось. Когда брат и сестра уехали, решив начать новую жизнь. И появлялись они крайне редко в доме, наполнившимся пустотой. Тогда он стал меняться, превращаться в другого человека, потому что шутить было больше не с кем, потому что теперь он стал последним ребенком, оставшимся в этом доме. И на его плечи была возложена ответственность, обременительная для ребенка, не познавшего истинного труда. И он принял это тяжкое бремя. — Макс? — голос, такой тихий, неуверенный и хриплый, послышался в нескольких метрах от него. Возле лестницы стояла Алекс в домашней одежде с нелепым пучком на голове. Она была так похожа на ту самую девушку, просыпавшуюся в школьные годы поздним утром.       «Вот только взгляд иной», — подмечает под себя Макс, воскрешая тот расплывчатый образ взрослеющей сестры. Она была действительно забавной, местами капризной и надоедливой девчонкой. — Что ты здесь делаешь? — она сонно щурится, потирает глаза и осматривает помещение, в котором не так давно царил полнейший хаос. — Убираюсь, как видишь, — Макс отвечает сухо, практически не смотрит на Алекс, витает, теряется в гуще собственных размышлений. Он выжат, как лимон. — Я помогу тебе, — мгновенно отзывается девушка. — Где тряпка и перчатки? — Не стоит, я и сам могу… — юноша качает головой из стороны в сторону, продолжая вычищать диван от кукурузных хлопьев, которыми они пулялись не так давно, даже не подозревая… о случившемся.       Алекс тяжело вздохнула, неодобрительно цокнула и направилась прямиком к брату, заключая его в крепкие объятия. Им обоим сейчас нужна была поддержка, чтобы выстоять, собрать разрушенный мир по крупицам. Они это умеют. — Эй, ты не один, слышишь? — шепотом говорит девушка, опаляя кожу горячим дыханием. — Ты не должен взваливать на себя все это, ведь… у тебя есть я. Ну, и на крайний случай — Джастин.       Заливистый хохот наполняет здание, кажется, до краев. Алекс смеется так, что ребра начинают сдавливать внутренности, обрывисто, немного хрипловато и истерично. Макс повторяет в той же манере. На глазах застывает жемчуг — Алекс не любит украшения, особенно с привкусом соли на губах. — Думаешь, он придет? — немного понуро спрашивает Алекс, оседая на подлокотнике дивана. — Он обещал, — младший брат пожимает плечами, вновь берет тряпку в руки и начинает протирать журнальный столик, измазанный клубничным вареньем, которое мама приготовила собственноручно этим летом. — Эти обещания ничего не стоят, ты же знаешь, — горько отзывается девушка, в тоне которой слышится обида. — У него нет времени на нас. Всегда. С первого же дня он предпочел семье школу. Она стала его домом. — А чему же ты предпочла семью, Алекс? — юноша поворачивается, смотрит на нее разочарованно, говорит своим взглядом, мол, а чем же ты лучше него? — Побитой дворняге, пятью евро в кармане и паре фокусов? — Не смей так говорить обо мне, о нем… Ты ничего не знаешь, Макс! — она вновь плачет. И юноша впервые за долгое время думает о том, что ей идут слезы. Это словно часть ее образа — королевы драмы и трагедии. — Потому что ты никому ничего не сказала! Тебе же ровным счетом было все равно, когда ты оставила меня с родителями в этой лачуге. Ты знала что мы без-пяти-минут банкроты, но все равно ушла. Мы еле выкарабкались. Но что ты об этом знаешь, Алекс, мм? Что ты об этом знаешь, мать его?! — он ударяет резко по столешнице; во мраке комнаты на полу мерцают битые стекла — бывший кувшин. — Что здесь происходит, черт побери?! — слышится возмущенный голос в пролете. Алекс усмехается, скрещивает руки на груди и закатывает глаза.       Джастин пришел в идеально выглаженном костюме, черных, начищенных до блеска лакированных туфлях, с идеальной прической, словно сошедший со страниц глянцевого журнала с прикрепленной этикеткой «мистер само Совершенство». Алекс тошнит от этого фарса, ей богу. — Неужели ты пришел, Джастин? — наигранно радостным тоном начинает вещать Руссо. — А как же документация? Или неужели раз в жизни тебе удалось забыть про свои внешкольные дела? А нет, уверена, сейчас тебя обязательно вышлют назад. А ты спокойно уйдешь, мотнув головой, мол, «ничего поделать не могу, это работа». — Едва ли я переступил порог, как на меня посыпались тонны обвинений, — сердито произносит Джастин, поправляя галстук. — У меня были действительно важные дела, я работаю на благо нашего общества. А что делаешь ты, Алекс? Прожигаешь свои дни, сидя перед телевизором с тарелкой сэндвичей?       Он знает ее вдоль и поперек, давит на больное — ее прошлое, усеянное ленью и нежеланием что-либо делать. Джастин знает что она не любит вспоминать о себе прошлой — той девочке, что спала до обеда, а после — листала глянцевые журналы, смеялась над глупыми шутками в очередном комедийном шоу для болванов и пожирала фаст-фуд тоннами. — Ты же знаешь: это в прошлом! Сейчас я абсолютно другой человек! — возмущенно кричит девушка. — А вот ты остался прежним. Такой же несносный мальчишка, задравший подбородок до небес! Думаешь эти почетные грамоты, медали, звания сделают тебя счастливым? Ты можешь построить свое идеальное общество, волшебный мир по своему подобию, целую империю. Но все это ничто, если тебе не с кем ее разделить. Я ненавижу тебя, Джастин. Твою идеальность. И твое гребаное равнодушие.       Алекс убегает прочь раньше, чем юноша успевает что-либо произнести. У него на языке горчат ругательства, колкие фразы, способные причинить ей боль. Джастин хочет броситься следом за ней, чтобы выдать поток собственных мыслей — о последствиях думать совсем не хочется, но приходится (он вспоминает о своем положении в обществе). Глубоко внутри старший Руссо понимает, что сестра определенно права: он остался прежним, ведь ее слова режут острее любого ножа; и ему, как и тогда, хочется задирать ее, отвечать на каждое грубое слово целой группой колючих предложений. — У нас есть что-нибудь перекусить? — холодно спрашивает Джастин, оценивающим взглядом осматривая помещение. — Только вчерашние сэндвичи и пачка чипсов, — на автомате отвечает Макс, ощущая какую-то неловкость, поселившуюся между ними. — Ничего, тогда я закажу что-нибудь более… — он выискивает подходящие слова, понимая, что ходит по тонкому лезвию. — Подходящее для человека твоего уровня? — подсказывает ему младший брат, неодобрительно качая головой. Макс видит: между ними тремя разрослась чертова пропасть. Они выросли, поменялись и, как следствие, стали слишком разными. — Я не это хотел сказать, — тихо говорит Джастин, опуская глаза в пол. — Но ты так подумал, — уверенно заявляет Макс. — Алекс права. Ты заигрался, стал слишком важным. А еще, похоже, забыл, что ты и сам был таким же, как и мы — простым смертным. По утрам ты ел сэндвичи, пил колу и собирал своих роботов на чердаке с Зиком. Но ты забыл об этом, как и о том, что мы семья. Зря ты приехал.       Макс разочарованно посмотрел на него и ретировался. В воздухе остался металлический привкус раздора и недосказанностей. Они наговорили друг другу слишком много лишнего, но так и не сказали самого главного. Джастин понимал, что это временно, что они обязательно уладят конфликт, но сейчас он злился на своих брата и сестру, да и на себя. Не так должна была пройти их встреча, родители были бы недовольны и расстроены их поведением. Родители… Когда он видел их в последний раз?.. Кажется в Рождество, прошлое Рождество.       Он не замечает, как летит время — час за часом, день за днем, год за годом. Он волшебник — и время расступается перед ним, склоняя голову. У него в запасе куда больше времени, чем у простых смертных. В этом заключается самая опасная ловушка — ему кажется, словно у него впереди целая вечность, в то время как у его близких в руках небольшой отрывок, подаренный Хроносом. Время не одаривает щедрыми дарами людей. Он и забыл об этом. Глупец, чьи глаза застелила пелена могущества. Он потерял столько времени на незначительные вещи, растрачивал себя на мир, который не мог дать ему единственно ценный дар — любовь.

Не важно, насколько велика твоя империя. Она ничто, если тебе не с кем ее разделить.*

      Волшебная палочка засияла всеми оттенками радуги — очередной звонок из министерства, новая порция неотложных дел. Джастин на автомате отвечает, рассеянно слушая речь своего персонального секретаря. У его семьи горе, и весь мир может подождать. Небеса не рухнут, если юноша не появится на одном заседании, по окончанию которого не утихнут споры, а принятие решения перенесется на другой день. — Я не смогу появится на собрании, позвони Джеймсу, сегодня он будет вместо меня, — мгновенно бросает Руссо и отключается, ощущая некое облегчение.       Он направился в сторону кухни, пытаясь припомнить, когда ему приходилось готовить что-либо самостоятельно. Разрезая томаты, Джастин провалился в другую реальность — воспоминания накрыли его с головой. Он помнил все в деталях: карие глаза Терезы, ее любимое розовое платье, дурацкий итальянский акцент и вечное желание показаться моложе; добрую улыбку Джерри, его дурацкие шутки, любовь к бейсболу и его матери, затмевающую нехватку магии; вечные перепалки с Алекс и склонность Макса к коллекционированию мусора; хобби Харпер — создание причудливых нарядов из подручных вещиц, ее стремление к самореализации; и совместные проекты с Зиком: создание робота, неудачная разработка подводной лодки (его друг чертовски боялся воды!) и его неуместные шутки.       Волна ностальгии потянула его на самое дно — Джастин отдал бы многое, чтобы вернуться в прошлое и заново пережить каждый момент, прочувствовать его, законсервировать в воспоминаниях эмоции. Но у него есть только омут памяти и потерянные часы. Все же Хронос смеется над всеми: и над смертными, и над волшебниками. Никакое волшебство не властно над временем; у последнего свой ход, свои планы. Так вышло, что Хронос одновременно щедр и беспощаден. — Я скучаю по вам, — шепотом произнес он в никуда, зная, что его слова не будут услышаны.       Погруженный в раздумья, юноша и не заметил, как приготовил сэндвичи — те, что до беспамятства обожала Алекс. Рецепт он выучил наизусть еще несколько лет назад и запомнил, в то время как остальные кулинарные шедевры остались позабытыми. Сэндвичи — хороший повод для примирения, правда? Звучит глупо, но директор волшебной академии, председатель министерства, заслуженный волшебник года верил в это.       Он не помнил, как добрался до ее комнаты, как несколько минут стоял возле двери, перебирая сотни слов в своей голове, выискивая подходящие, как неуверенно открывал дверь, проклиная звенящую тишину, как увидел сестру, свернувшуюся в клубочек на кровати. В то мгновение она казалась самым беззащитным созданием в мире, и Руссо искренне недоумевал, как пару часов назад он мог бросать ей в лицо столь грубые фразы. Она его младшая сестра, потерявшая любимого человека и родителей, отчужденная от семьи. Джастин должен был стать ее поддержкой и опорой, а не палачом, отправившим ее на виселицу обвинений. — Алекс, ты спишь? — в ответ чертова тишина, которая в данный момент была невыносимо громкой, до боли давящей на барабанные перепонки. — Я принес твои любимые сэндвичи. — Так подавись же ими, Джастин Руссо! — она резко вскочила с кровати, бросая на него взгляд, полный презрения и злости. — Вновь пришел посмеяться надо мной? Тебе всегда нравилось ощущать превосходство надо мной. — Насчет первого: нет. Что касается второго, то, признаюсь, да, — уверенно произнес юноша. — А тебе всегда нравилось задирать меня, дразнить. Ты обожала мою злость, буквально питалась ей. У нас странные отношения, Алекс. У нас любовь-ненависть. Ненависть-любовь. Мы шагаем то вперед, то назад — и так до бесконечности. Но одно остается неизменным: мы семья. И сейчас мы нужны друг другу, так что уйми свою гордость и возьми сэндвичи. Кстати, я приготовил их сам. А еще я порезал палец, — он вытянул руку, показывая небольшую рану. — Нужно обработать, я принесу аптечку, — немного смягчилась девушка и зашагала в сторону дверного проема, но ей преградили дорогу. Джастин. — Не стоит, ранка небольшая — быстро затянется. Лучше ешь сэндвичи, пока они не остыли, — он улыбается ангельски, и Алекс больше не обижается, хотя продолжает злится на него и на себя. Два идиота. — А где Макс? — спустя несколько минут поинтересовалась Руссо, ощущая вину за сказанные на эмоциях слова. Макс не заслуживает такого отношения, ему было сложно. — Я здесь, — он стоит в дверном проеме, уставший и потрепанный, но такой родной. — Ты злишься? — она боится услышать ответ, но осмеливается спросить. — Да, на себя, — мгновенно отвечает он. — Я пришел извиниться перед вами обоими. Я повел себя, как полный дурак. Наговорил глупостей, погорячился. Простите меня. — И ты прости меня, Макс, — тихо отозвалась девушка, поднимаясь с кровати. Она сделала пару шагов и рухнула в объятия младшего брата, прикрывая глаза. — Иногда я веду себя, как маленький ребенок. — С этим не поспоришь, — со смешком произнес Джастин, вновь словив злой взгляд сестры на себе. — Я прощаю тебя, Макс. Надеюсь, ты тоже не в обиде на меня. Я совершил много ошибок, но впредь обещаю исправиться. Вы важны для меня. Вы моя семья, и я вас люблю.       Юноша прильнул к брату и сестре, втиснувшись в их крепкие объятия. Прекрасное ощущение: он наконец-то почувствовал себя дома. Здесь тепло и уютно, спокойно и безопасно. В его квартире, обставленной дорогой мебелью, с выделенным для него личным баром, невероятно холодно, буквально до костей. А еще одиноко. И сейчас ему совсем не хотелось возвращаться туда. — Я так понимаю, у нас мировая? — шутливо произнес младший Руссо, получив в ответ заливистый смех. — Я скучал по таким моментам. — И я, — откровенно произнесла Алекс. — Ладно, я отойду, — опомнившись, произнес Макс. — Нужно позвонить Марине, она волнуется. — Хотела бы я с ней познакомиться, — отозвалась шатенка. — Все еще впереди! — юноша подмигнул, а после ретировался из комнаты.       Тишина вновь заполонила каждый дюйм пространства, неловкость витала в воздухе стыдливым ароматом весенних цветов. Джастин молчал, и Алекс — в ответ. Казалось, словно все слова были сказаны, а объятия разрешили все недомолвки. Но то была мимолетная иллюзия. — Я так и не попросил прощения, — наконец произнес он, повернувшись лицом к ней. — Я так и не обработала твою рану, — девушка склонила голову вбок и усмехнулась. — Один-один, — его губы приподнялись в подобии улыбки. — Опять эти детские игры, Джастин? — она посмотрела на него уставшим, выцветшим взглядом. — Пора кончать с этим, мы давно не дети. — А знаешь, ты права, — неожиданно для них обоих заявляет Джастин и берет ее за руку, вырисовывая касаниями пальцев узоры на девичьей коже. Обжигающе приятно. — Ч-что ты делаешь? — Алекс искренне надеется, что ее голос звучит уверенно. В реальности же она похоже на кролика, загнанного в ловушку хищным зверем.       «Это всего лишь Джастин. Твой старший брат. Что за дурацкая реакция?» — она старается сохранять самообладание, отчаянно собирает спокойствие по кусочкам. А он все рушит. — Заканчиваю эту игру, — с усмешкой говорит юноша, и по его лицу скользит зловещая тень. Что-то от прежнего Джастина, что сегодня готовил ей сэндвичи, исчезло, потонуло в подступившей черноте.       Один.       Резким движением он придвигается к ней таким образом, что теперь их разделяют считанные сантиметры. Юноша задумчиво смотрит на нее, свою сестру, разглядывая черты ее лица вблизи. «Ангельски красива», — думает он, когда выводит ладонью незримую линию на разрумяневшейся щеке. «Когда же ты стала смущаться меня, Алекс?»       Два.       Они сидят неподвижно в полнейшей тишине еще несколько секунд, мучительно долгих для Алекс и пролетевших по щелчку пальцев для Джастина. Она повзрослела, стала более женственной, утонченной. Она расцвела и проросла шипами, как роза. Он же почти не изменился — лишь немного нарастил мышечную массу.       Три. — Если и чувствовать себя виноватым, то хотя бы за дело, — говорит он, а после целует ее в губы.       Ей следовало бы оттолкнуть его, накричать, ударить, но вместо этого она ответила на поцелуй. В голове роились мысли, но все ее естество отвергало их. Она была сфокусирована на нем: на его чувственных губах, нежных прикосновениях, особом запахе — папируса и колдовства. Запретный поцелуй, о как сладок он был на вкус!       Чертята внутри Джастина ликовали. Самый неправильный поступок с моральной точки зрения был самым прекрасным решением в его жизни. Он бы стоял вот так целую вечность и целовал бы ее, скользя руками по ее телу, исследуя каждый миллиметр. Но ему пришлось отстраниться. — Спокойной ночи, Алекс, — шепотом произнес он.       Уходя, Джастин знал, что законсервирует в своей памяти этот момент.