Trust me, I am... Eve

      Интуиция       Страх       просыпается первой, толкает в бок инстинкты, и уже потом реагирует тело — перекатиться на спину и на другой бок, как струну натягивая мышцы руки, стискивая пальцы в готовый к удару кулак.       Дыхание свистящими толчками вырывается сквозь стиснутые зубы — частое, неглубокое       Ты можешь двигаться, ты не связана, не паникуй       Что-то твердое и теплое едва касается плеча — так могла бы делать пуля, прошедшая вскользь, летевшая, например, в сердце, но передумавшая убивать мгновенно.       Что-то твердое и теплое сейчас лежит у нее за спиной и, судя по звукам и ощущениям, не двигается.       Напуганные инстинкты успокаиваются, — переключаются с одного активатора на другой, — позволяют почувствовать       Да ладно, сукин ты сын       Ладони упираются в пол, руки распрямляются, поднимая тело, взгляд скользит в ту сторону, что раньше была у нее за спиной.       — Еда падает с потолка, вода на этаже есть, — Ева качает головой, усмехаясь. — Что будет дальше: принц или что-то без цвета и запаха?       Если второй вариант, то можно усыпить меня перед тем, как убивать? Очень не хочется заблевать все вокруг       Она переворачивается, садится, поставив коробку с пиццей между согнутых ног, поддевает ногтем крышку. Запахи разогретого теста и чего-то сладкого щекочут нос, заставляют дышать глубоко и медленно — втягивая их, наслаждаться ими, почти представляя, какой вкус они могут подарить, если отломить хотя бы немного от одного из неровных треугольников и положить этот кусочек в рот.       — Не в моих правилах жаловаться, но хотелось бы уточнить, чем ты меня вырубил? — Ева несколько мгновений смотрит на изогнутый треугольник в пальцах, на тонкие ниточки расплавленного сыра, а затем поднимает взгляд на камеру. — Название не обязательно, просто пытаюсь прикинуть, могу я сейчас поесть или лучше подождать несколько часов. Не люблю выкидывать продукты.       — Можешь, — уже знакомый, спокойный голос доносится из динамика камеры. — Иначе я бы не отправлял тебе еду.       Она усмехается, почти давится собственным смешком.       — Твой прагматизм успокаивает.       Недавно расплавленный сыр обжигает небо, заставляет зажмуриться, — и словно выдергивает из реальности, заставляет жевать тесто и начинку медленно, как при замедленном воспроизведении, не наслаждаясь вкусом, но прислушиваясь к реакции организма.       Слабая, едва ощутимая горечь прокатывается по языку, смешивается со сладостью ананаса и тут же растворяется       Просто представь, что ты снова ставишь опыты на себе       Съев два небольших куска, Ева поднимается, тянется сцепленными в замок пальцами вверх и чуть назад, разминаясь, и лишь после этого оглядывается на развешенную на кресле одежду.       Не больше часа, да? Иначе она бы успела полностью высохнуть       Надевать сырое неприятно — почти как нырять в одежде, когда вода проникает под слои ткани медленно, но все же неотвратимо,       Или как выйти под дождь       но идея разгуливать в одном только белье кажется не менее паршивой.       Вообще-то, она могла бы никуда и не ходить, остаться в этой комнате с множеством подушек и книгами в шкафу, дождаться, пока маньяк, лицо которого она не успела разглядеть, привезет кого-то еще и пока этот “кто-то еще” упадет с крыши… Или хотя бы просидеть здесь до утра, чтобы посмотреть из окна и увидеть хоть что-то кроме темноты и редких дождевых капель, сползающих по толстому пластику.       Вообще-то она совсем не уверена, что задуманное принесет хоть какой-то результат, даже отрицательный, но и не попробовать, сдаться и просто ждать — тоже не может.       Ева прикусывает губу, перекидывая связанные шнурками кроссовки через плечо, подхватывает коробку с пиццей и толстовку,       Хуже ведь бы не должно       толкает бедром дверь к лестнице, открывая ее.       Но может, не правда ли? Например       — Постоянство стоит считать хорошим знаком, — усмехается она, остановившись рядом с матовой полупрозрачной дверью, открыть которую, как ей было сказано, можно только вдвоем.       посадить тебя на цепь под объективом камеры       Толстовка, кроссовки и коробка с пиццей опускаются на пол у самой двери, прежде чем Ева склоняет голову к плечу, изучая отверстие в центре раздвижных панелей.       — Если в стене есть ручка, за которую нужно потянуть, то ты обязательно должен это сделать.       Напомнить тебе, чем подобные действия заканчиваются в фильмах про маньяков?       Ева тихо смеется — и собственным словам, и собственным мыслям, — но все же вытягивает руку, обхватывает пальцами ручку, тянет ее вниз до того предела, когда приходится вложить локоть в небольшую выемку, словно в чужую ладонь       Нет!       Вдох застревает где-то между резко стиснутых зубов, стоит только металлической пластине похожей на браслет выскользнуть из небольшой прорези, и зафиксировать руку.       Нет!       Пальцы на ручке вздрагивают, словно решают, что будет, если они сейчас разожмутся.       Ты вытащишь руку, только если сломаешь ее в запястье       Лопатки сходятся вместе, почти смыкаются над позвоночником. Свободная ладонь превращается в кулак, упирается в неподвижную дверь, равно как и покрывшийся испариной лоб.       Что ты там говорила про цепь и камеру?       Собственный голос смеется в ее голове, растекается по телу липким и холодным страхом, когда из ниши выскальзывает тонкое металлическое устройство, на мгновение замирает на уровне запястья, а затем прижимается к нему.       Я думала, ты вскроешь мне вены скальпелем или введешь яд       Игла скользит по коже, оставляя за собой болезненный след черных чернил, смешанный с крохотными каплями крови.       Кто сказал, что его нет в краске?       Губы кривятся в усмешке, белеют следами от зубов. Стиснутые в кулак пальцы разжимаются, накрывают толстый пластик раскрытой ладонью.       Игла отстраняется от запястья, несколько секунд медлит, словно раздумывая, нужно ли нанести на кожу еще какие-то символы, а затем исчезает в нише. Следом за ней исчезает и металлический браслет.       Ева щурится, всматриваясь в темнеющие на запястье буквы, проводит по ним языком       Ты просто слизываешь кровь, а не пытаешься определить наличие яда на вкус, верно?       и морщится, прочитав вытатуированные слова.       Эмбер Стивенсон-Неро       Танцовщица       — Ева мне нравится больше, я уже говорила, — раздраженно произносит она, оглядывая потолок в поисках камеры. — И мне все еще интересно, как зовут тебя. Но, судя по всему, доверие не подразумевает честность, да?       Она снова облизывает запястье, несколько мгновений смотрит на дверную ручку,       Ты все еще надеешься получить ответы от маньяка, Ева?       а затем берется за нее уже другой ладонью.       Потянуть до предела вниз, снова поставить локоть в небольшую выемку, ожидая, что руку сейчас обхватит металлическая скоба — надежно, крепко прижимая к толстому пластику, позволяя шевелить пальцами, но не предплечьем.       Ничего не происходит.       Все не так просто, верно?       Ева разжимает пальцы, позволяет выдвижной ручке вернуться в свою нишу, а затем вновь тянет ее.       — Это так не работает, да? — усмешка снова проскальзывает на губы, замирает на них на мгновение, а затем исчезает, стоит только ладони почти устало прижаться ко все еще закрытой двери. — Это так не работает, и мне нужен проклятый принц, вместе с которым мы будем ходить на твои курсы доверия.       Кулак легко упирается в пластик, смех также легко срывается с губ.       Ева мысленно считает до пяти, прежде чем развернуться, скользнуть спиной по двери и опуститься на пол.       — А можно мне еще колы, чтобы я могла представить, что сижу сейчас в какой-нибудь подворотне и жду Индию? — она щурится в камеру на потолке, не глядя, находит пальцами коробку, открывает ее, но не торопится брать еще теплую пиццу. — Или я совсем размечталась и твои занятия подразумевают сугубо спартанские условия?       Ева тихо хмыкает, упирается затылком в дверь и тут же морщится — собранные в высокий хвост волосы мешают, заставляют наклонить голову так, что подбородок почти касается груди. Пальцы скользят от лба до тонкой резинки, тянут ее до самых кончиков длинных прядей.       — Надеюсь, твой принц не окажется привередой и не слишком расстроится, если я встречу его не в лучшем своем виде?       В конце концов, мы не в сказке, и влюбляться в меня он не должен       Она закрывает глаза, откидывает голову назад, словно подставляет лицо солнечным лучам       Если бы они тут вообще могли быть       или дождю       Проклятому дождю, из-за которого я не смогла разглядеть твое лицо, ублюдок       и почти бездумно скользит пальцами по перекинутым через плечо волосам, расчесывая слипшиеся от воды пряди.       Будет смешно, если ты привезешь сюда Итана       Ева подхватывает кусок пиццы, не открывая глаз, подносит его ко рту, касается языком самого кончика,       Будет так чертовски смешно, если ты и правда это сделаешь       Чуть медлит, прежде чем откусить его.       Из него выйдет такой же отличный принц, как из меня заколдованная принцесса       — Я, кстати, ненавижу колу, — произносит она, совсем не заботясь о том, что разобрать эти слова, сказанные с полным ртом, может быть не так просто. — Но ты же и сам это знаешь, да?       Тихие шаги кажутся нереальными       Стоп, разве ты не должен был?..       и доносятся откуда-то снизу, а не из комнаты с окном, в которой она сама была несколько часов назад.       В этой сказке принцы забираются не через окно       Голова поворачивается в сторону звука. Глаза приоткрываются, привыкая к свету, недоверчиво щурятся, прежде чем...       — А еще в этой сказке вместо принца оказалась принцесса, — Ева усмехается, не торопясь, впрочем, подниматься с пола, протягивает стоящей в паре шагов раскрытую коробку. — Хочешь пиццы? Тут еще осталось.       Ответом служит такой взгляд, словно она только что предложила какому-то важному банкиру или члену правительства, обязательно одетому в костюм за пару сотен тысяч долларов, стаканчик с недопитым кофе.       — Конечно, она уже даже не теплая, но все еще вполне съедобная, — она пожимает плечами, вставая, ведет пальцами по волосам, снова перехватывает их в высокий хвост, а затем протягивает все еще молчащей темнокожей девушке раскрытую ладонь. — Ева. А ты, судя по всему, напарник, которого я должна была дождаться?       — Эмберлин Дилейни, — незнакомка представляется ровным, уверенным голосом, за которым на мгновение слышится боль, как если бы они сейчас задели в разговоре какую-то неприятную тему, прежде чем пожать руку.       Широкая, гладкая ладонь. Крепкие длинные пальцы.       Такие сжимают оружие и не дрожат        Темная кожа, на которой татуировки, идущие по предплечью от запястья, кажутся больше похожими на что-то естественное,       Как родимое пятно       а не на искусственно нанесенный рисунок.       — Пыталась пройти сама, не поверила, когда этот, — Ева пожимает плечами, заметив, каким внимательным становится взгляд Эмберлин, а затем кивает в сторону потолочной камеры, — сказал, что такое невозможно провернуть.       — Испытания рассчитаны на двоих, — стоящая напротив подтверждает ее слова.       — Уже поняла, — Ева усмехается, удобнее перехватывает коробку с пиццей, подхватывает толстовку и кроссовки. — Ты ведь там уже была, да? А сейчас поднялась за мной?       — Да.       — Отлично, — она кивает, чуть закусывает губу, прежде чем перевести взгляд с картонной коробки в руках на Эмберлин. — Два вопроса, прежде чем мы туда войдем. Первый, как мне называть тебя короче? Второй, брать с собой еду на эти уроки доверия можно?       — Остальные зовут меня Бемби, — в чужом голосе звучат спокойствие и уверенность, так похожие на те, что ощущались во время рукопожатия. — Этого нам не запрещали, но не всегда получится удержать еду в руках.       Ева тихо смеется       Ты не слишком похожа на олененка       и чуть качает головой,       А я еще меньше похожа на его друга       пока ее напарница фиксирует руку в дверной нише, позволяя сканеру считать татуировку.       — Тебе бы больше подошло Ронно. Ну, или Охотник. Хотя, может, даже Великий князь, потому что наивной ты точно не выглядишь, — смех превращается в легкую улыбку. — Но я запомню. Оба ответа.       Несколько мгновений Бемби смотрит на нее удивленно, словно пытаясь не то вспомнить, не то просто понять, что могут значить сказанные имена, а затем слабо усмехается.       — Мне нравится Великий князь, но в нем букв будет даже больше чем в Эбигейл, а ты ведь хотела короткое имя, — легкий кивок в сторону открывшейся двери. — Идем.       В логике тебе не откажешь, Великий князь       Усмешка не сходит с ее губ, когда Ева входит в бокс, разве что прилипает к ним, как стойкая помада или перманентный макияж, — просторное, светлое помещение.       Как операционная, слишком ярко и слишком чисто       Две выступающие рукояти на стене напротив входа. Дверь за их спинами, которая закрывается сразу же, стоит им только переступить порог.       — Та-ак, судя по всему, эти штуки на стене должны как-то помочь нам выйти из этой камеры, — медленно произносит Ева.       Прекрати улыбаться       — Нужно повернуть ручки, тогда дверь откроется, — подтверждает ее предположение Бемби, кажется, на мгновение прищурившись, словно отреагировав на одно из прозвучавших слов, и шагает вперед.       — Каждая свою, — кивая, рассуждает Ева, останавливаясь уже у стены, чтобы положить на пол коробку и одежду. — И наверняка нам нужно еще пожать руки, ну, один из жестов доверия, все-таки.       Все ведь не может быть так просто, верно, как тебя там?       — В чем подвох? — коротко спрашивает она, поворачивая голову к Бемби, позволяя пальцам замереть совсем рядом с ручкой.       — Когда мы возьмемся за руки, замкнется цепь, и нас ударит слабым разрядом       Знаешь, что это такое? Дефибриллятор. Ток, который возвращает к жизни. Даже не надейся, что ты сможешь быстро сдохнуть, Роджер       — ...выйти.       — Хорошо, — Ева медленно кивает, улыбка снова становится усмешкой, врезается в лицо как скарпель в камень, вытесывая из твердого материалы острые, угловатые черты.       Пальцы одной руки легко ложатся на рукоять, плотно обхватывают ее. Ладонь вытягивается в сторону, сжимает чужую, протянутую в жесте доверия. Взгляд замирает, остановившись на чужих зрачках.       Они должны будут расшириться от удара, так всегда бывает       Мышцы расслабляются, пропуская разряд сквозь себя, чувствуя, как электричество растекается по волокнам.       Учитель из тебя еще хуже, чем из меня студентка       Ева не торопится отпускать чужую ладонь, осторожно скользит по почти черным костяшкам пальцев, успокаивая напряженные мышцы почти как плачущего ребенка.       — Мне одной кажется странным, что нас хотят научить доверять друг другу, но при этом за жест, который это самое доверие выражает, бьют током? — усмешка щурится в камеру. — Миротворец, даже я знаю, что при выработке рефлексов подопытных надо поощрять за правильное действие, а не наказывать.       — Давай называть его Дождем, — коротко предлагает Бемби, отпуская руку. Несколько шагов, — и она останавливается уже у ниши, вкладывает в нее руку, ждет, пока небольшая машинка нанесет на запястье новую строчку.       — Я бы предпочла называть его по имени, а раз оно мне неизвестно, то так, как он сам представился.       — Думаю, ты не встречалась с Миротворцем, если так спокойно говоришь о нем, — отвечает Бемби, отходя в сторону, пропуская ее к татуировальному устройству.       — Если он работает один, то встречалась, — усмехается Ева, повторяя действия с нишей за напарницей. — Ты же не думаешь, что мне просто больше нечего было делать, как внезапно забрести на крышу высотки, потом спрыгнуть с нее и оказаться здесь? Не то, чтобы я не рада знакомству…       Она пожимает плечами и отводит свободную руку чуть в сторону.       Но я бы предпочла, чтобы оно прошло как-нибудь иначе       — Ты не встречалась с ним в боксах.       — Верно, он отказался пройти испытание со мной. Наверное, обижается, что я разбила ему нос, — плечи снова поднимаются вверх и тут же опускаются.       — С Дождем можно говорить, с Миротворцем — только выполнять команды, за любое непослушание назначается наказание. И ему будет все равно, сломаешь ты себе что-то во время этой процедуры или вообще погибнешь, — в голосе Бемби слышится злость, которая так похожа на пылающий под толстым слоем льда огонь.       Ева кивает, наклоняется, чтобы подобрать оставленное на полу.       — Я бы предпочла называть его по имени, — она повторяет свой прошлый ответ, чуть приподнимает картонную крышку, словно задумавшись, проголодалась ли она за прошедшие несколько минут, и тут же закрывает. — Но я могу подобрать ему сотню других прозвищ разной степени дерьмовости, если это тебе настолько не нравится.       Бемби поджимает губы, чуть дергает головой, но отвечает уже спокойно.       — Обычно за день ты можешь пройти только один бокс. Правило. Но он уже нарушил одно из них, позволив мне подняться.       — Хочешь проверить, не сделал ли он это же с еще парочкой?       — Нам будет достаточно и всего одного, — искренняя улыбка, кажется, в первый раз за все это время отражается на полных губах.