Trust me, I am... Eve

      Напарница смотрит на нее с подозрением, словно не веря в то, что только что услышала.       Напарница смотрит на нее с подозрением, будто мысленно взвешивая все услышанное, будто складывая из разрозненных линий четкую фотографию.       Виновна по всем пунктам, не так ли?       Напарница смотрит на нее с подозрением, — цепким, внимательным взглядом копа, который оценивает, можно ли сменить статус человека с подозреваемого на обвиняемого, — в то время как ее пальцы отпускают металл.       У меня над головой сейчас табличка “осторожно, убийца”, верно?       Бемби опускает руки — раскрытыми ладонями вниз,       Так копы показывают, что у них нет оружия       разворачивается к ней всем корпусом, будто бы пригибаясь, выдвигая плечи чуть вперед,       Бросишься на меня сейчас или сначала попробуешь поговорить?       замирает в обманчивой расслабленности готового к прыжку зверя.       — Что, готова поговорить о доверии прямо сейчас, а не когда мы выйдем из бокса? — усталая усмешка звучит в голосе, но почти не отражается на губах, когда Ева отпускает ручку.       Потому что сейчас мы ничерта не сможем пройти, пока ты не убедишься, что я не опасна. Или пока не решишь, как обращаться с этой бомбой в твоих руках       — Я сейчас сделаю пару шагов, подберу коробку с пиццей, не вытаскивайте оружие, офицер Дилейни, — тихо произносит она, выполняя названное действие, а затем возвращается на прежнее место, садится, тянет резинку с волос, чтобы упереться затылком в стену. — Что ты хочешь, чтобы я рассказала?       — Правду, — если закрыть глаза и не видеть внимательного взгляда Бемби, то ее спокойному голосу можно поверить.       — Если бы я хотела тебе соврать, то я бы просто промолчала о своем прошлом, — Ева откидывает крышку с коробки. — Хочешь пиццу? Она стала еще холоднее, но по прежнему вполне съедобна.       На напряженно-спокойном, вытесанном из темного камня лице чуть дергается уголок губ — вздрагивает, будто желая дернуться вверх.       — Как хочешь, — Ева пожимает плечами, подхватывает один из остывших треугольников и слабо улыбается, прежде чем откусить его. — Я ненавижу, когда люди врут. И сама таким не страдаю. Так что спрашивай, что ты хочешь знать.       — Почему ты решила, что можешь просто так убить, а не позволила копам сделать свою работу? — Бемби говорит спокойно, не позволяя эмоциям отразиться на громкости голоса, не позволяя им показать, что она сейчас чувствует и о чем может думать.       — Потому что копы свою работу не делали, — прожевав, отвечает Ева, несколько мгновений задумчиво смотрит на неровный край теста, на котором остались отпечатки зубов, прежде чем поднять взгляд на стоящую напротив. — Ты же не местная, не из Ричмонда, иначе ты бы с самого начала смотрела на меня иначе.       — Я была здесь на смежном расследовании, — Бемби кивает, подтверждая ее догадки.       — Ну тогда спрашивайте, офицер Дилейни, что вы хотите знать об Эмбер Еве Стивенсон-Неро? Или вы ждете от нее явки с повинной?       — Ты не ответила на мой прошлый вопрос, — спокойный голос становится холоднее, совсем на немного, словно говорящая раздражена или злится, но не позволяет себе показать это.       — Ответила, — Ева качает головой, отделяет от пиццы кусочек ананаса, пережевывает его, прежде чем кивнуть. — Но тебе нужно больше деталей, больше улик, чтобы ты могла понять, насколько я опасна.       И насколько глуп мог быть Миротворец, раз решил запереть хладнокровного убийцу в одном с вами доме       Бемби кивает, медленно шагает ближе. Ева толкает коробку к ее ногам,       Будем считать, что я положила ее на середину стола       задумчиво пережевывает еще один кусочек пиццы.       — Моя фамилия Стивенсон, — тихо начинает она и кивает,       Да, пожалуй, начинать лучше всего с самого начала       прежде чем продолжить. — Неро это то, что осталось на память от мужа. Ну и еще вот.       Пальцы ловко поддевают цепочку на шее, тянут ее вверх, вытаскивая из-под майки два кольца и три армейских жетона.       — Джада убили почти два года назад, в декабре, — губы кривятся в усмешке, чуть обнажают края зубов. — Местные газеты тогда только и писали о рождественских скидках и о кровавой расправе над многообещающим музыкантом. И ни одной фотографии с места, как они любят. Наверное, испугались, что они отпугнут даже тех, кто любит смотреть на развешенные по стенам кишки.       Корочка крошится в пальцах, ломается на две половинки, падает на пол. Бемби смотрит на нее, ожидая продолжения, но не задавая вопросов,       Спасибо       зато садится напротив и тянется за пиццей.       — Дело передали ФБР через несколько недель. Я думала, что это даже хорошо, это же те ребята, которые во всех фильмах решают проблемы, от них те сучьи ублюдки точно никуда не денутся. Они ведь обязательно найдут и накажут тех, кто это сделал, — тихие слова горчат на языке, срываются с губ усталостью и болью, словно каждое из них не просто набор звуков, а куски собственной, еще кровоточащей плоти. — Но за год ничего не изменилось, разве что пропала часть улик.       Поднятые с пола кусочки пиццы касаются губ, чуть хрустят на зубах.       — Я не хотела убивать, — она морщится, смеется, запрокинув голову так сильно, что видит стык потолка и той стены, у которой она сидит. — Хотела, очень хотела. Но сначала я думала, что копы и эти в дорогих костюмах со всем разберутся, а когда поняла, что никто ничего не сделает…       Ева медленно выдыхает, встречается взглядом с Бемби.       — Тогда я нашла ресурсы, чтобы вытащить те данные и копии улик, которые мне были нужны, благо что сейчас все так стремятся оцифровать каждую мелочь. Потом залезла в хранилище, чтобы забрать один из ящиков на пыльной полке. Одежда. Несколько кассет с познавательным фильмом.       Голос звучит по прежнему тихо, позволяя прошлому становиться словами, вытекать из горла почти водой, но становится холоднее и резче.       — А потом я читала книжки, много книжек. Изучала действие препаратов на себе, чтобы не ошибиться. И распутывала весь этот дерьмовый клубок.       Горечь звенит в словах и в упавших на грудь армейских жетонах.       — Так сложилось, офицер Дилейни, что те трое ублюдков были на хорошем счету у ребят в костюмах. На настолько хорошем, что им спустили с рук восемьдесят часов, которые Джад пытался выжить.       И которые мы думали, что сможем его спасти       — Информаторы? — в спокойном голосе мерещится сочувствие.       — Вероятно, все посчитали, что они могут спасти очень много людей, целый проклятый город или страну, и поэтому на некоторые инциденты в прошлом можно закрыть глаза, — губы кривятся в ухмылке, двигаются резко и почти неосознанно, как после зубной анестезии. — А я подумала, что пошли бы они все к чертовой матери.       Я просто хотела, чтобы они сдохли       Пальцы поддевают новый кусок пиццы, чуть тянут его в сторону, чтобы отделить от другого, с которым он сросся расплавленным и снова застывшим сыром.       — Я не отрицаю того, что я убийца. Я могу назвать имена тех, кто погиб по моей вине, — легкий кивок сопровождает каждое слово, отбивает каждое из них, как деревянный молоток судьи. — Пойду ли я в полицию сама? Нет. Раскаиваюсь ли я в том, что сделала? Нет. Опасна ли я для других? Нет. Жалею ли я о чем-то? Да, они сдохли намного быстрее, чем мне хотелось.       Намного быстрее чем он       — Ты только что рассказала офицеру полиции о совершенном преступлении. Ева облизывает пальцы, смотрит на напарницу удивленно и даже не пытается прятать улыбку.       — Пока у вас нет улик против меня, офицер, этот рассказ не является ничем иным, кроме как просто словами.       А все улики лежат у Миротворца       — Но раз уж мы тут учимся доверию, офицер, ответьте на мой старый вопрос. Почему вы так торопитесь вниз?       Голова чуть клонится к плечу, взгляд прикипает к сидящей напротив.       Туда ведь торопится не Бемби, а коп. Или Великий князь       — Потому что там остальные, — напарница поднимается, стряхивает упавшие на брюки крошки.       — Это не весь ответ, — Ева качает головой, но тоже встает, прячет цепочки под майку, закрывает коробку с остатками пиццы. — Но, наверное, пока ты не можешь сказать большего. Последняя ручка?       Они снова считают хором — сосредоточенные и расслабленные одновременно. И улыбаются, почти одинаково, с примесью усмешки, когда звучит короткая победная мелодия.       — Дальше, — не вопрос, но утверждение звучит одновременно, и улыбки становятся шире.       — Ты можешь спросить, если захочешь узнать еще что-то обо мне, — произносит Ева, поднимая одежду, в то время как Бемби подхватывает почти пустую коробку.       — Ты очень спокойно говоришь о том, что сделала, — замечает напарница, когда они, получив новые татуировки, начинают спускаться к новому испытанию.       — Потому что я принимаю то, что я сделала, — Ева пожимает плечами. — А тебе это мешает понять, кто я такая и как ко мне относиться?       Бемби едва слышно хмыкает.       — Убийца. Вдова. Танцовщица. Сирота. Немного файерщик, но совсем чуть-чуть, — Ева закусывает губу, пытаясь понять, какие еще привычные определения к ней можно применить. — Ева?       — Да, это имя многое объясняет, — в недавно серьезном голосе слышится смех.       — Ну, — плечи снова чуть вздрагивают. — Почему нет? Имя включает в себя и вдову, и убийцу, и судью, и палача и кого хочешь.       — Имя как способ самоидентификации? — Бемби чуть тянет слова, словно обдумывая каждое из них и решая, имеет ли эта теория под собой хоть какие-то основания.       — Ты сама не так давно просила меня не называть Миротворца этим словом, утверждая, что Дождь звучит       Безопаснее       более уместно, — локоть упирается в нишу, холод металлической ленты перечерчивает предплечье. — Хотя я бы предпочла звать его Джоном, Майком, Стивом или как там записано в его настоящих документах.       — Прозвище, в отличие от имени, выбирается самостоятельно и по принципу соответствия личности, — объясняет Бемби, замерев в шаге за спиной Евы.       — Но имя это то, кто ты есть, — взгляд следует за тонкой красной полосой, вынуждает медленно поворачивать голову. — Мама говорила, мне было годика два, когда я заявила, что я — Ева, хотя первое имя у меня Эмбер. Наверное, я уже тогда любила сокращать.       — Мне не слишком нравится Бемби, — признается напарница, когда Ева уступает место у сканирующего устройства. — Но оно удобнее.       — Оно очень жесткое. Очень для копа.       — Ты нас ненавидишь?       — Скорее, не вижу оснований любить, — Ева пожимает плечами, выжидающе смотрит на скользящую по чужому запястью полосу сканера. — Но я понимаю, что наличие значка еще не значит, что ты такая же, как они.       Полупрозрачный пластик разъезжается, позволяет войти в еще один бело-металлический бокс — в небольшую прихожую, пустую,       Как морг       но с трубой в самом ее центре.       И с парой наручников, соединенных между собой короткой цепью.       Пожать руки мы сможем, но далеко друг от друга не отойдем       — Миротворец, — Ева усмехается, не обращая внимания на то, как морщится от этого обращения Бемби, поддевает пальцем один из наручников. — У меня два вопроса.       Взгляд быстро пересекает потолок, останавливается, чуть прищурившись в объектив небольшой, совершенно не спрятанной камеры.       — Первый. Ты брал пример с ООН и прочих бравых ребят, которые называют себя сторонниками мира и прочих радостей хиппи, но не выпускают из рук автоматы? — уголок губ поджимается, искажает лицо подобием гримасы. — Второй. Если оставить вещи здесь, мы сможем их потом забрать?       — Сможете, если пройдете тест, — безразличный глаз камеры, кажется. Останавливается на ее лице, но в искаженном динамиками голосе слышится не равнодушие, а усталость.       Показалось       Запястье ложится в тонкий металл, щелкает крохотный замок, плотно прижимая прохладную полосу к коже. Рядом коробка глухо опускается на пол, звенит вздрогнувшая цепь, тихо стучат упавшие кроссовки, едва слышно шуршит брошенная следом за ними толстовка.       Бесшумно открывается следующая дверь.       — То есть доверие подразумевает еще и наличие у партнера определенной гибкости? — усмешка сама просится на губы, стоит только увидеть выстроенный перед ними лабиринт. — А наручники нужны для того, чтобы партнер ненароком не решил, что плевать он хотел на это все?       — Не подразумевает, — хмыкает в ответ Бемби. — Но ее наличие может заметно сократить то время, которое нам придется провести в этом боксе.       И то время, через которое ты сможешь спуститься вниз       Ева кивает, подныривает под первую трубу, разворачивается боком, чтобы проскользнуть между двумя другими, перекрученными так сильно, словно кто-то пытался завязать их в узел.       — Скажи, если я буду двигаться слишком быстро или слишком медленно.       — Обязательно и аналогично, — отзывается Бемби со своей стороны лабиринта. — И постарайся не попасть в ловушку.       — С этого момента чуть подробнее, пожалуйста, — улыбается Ева, замедляясь, чтобы протиснуться между двумя вертикальными трубами.       — Здесь есть ловушки, мы скоро дойдем до них. Судя по тому, что я видела, это может быть пар или острые предметы.       — Можно сразу выбрать второе? — губы чуть вздрагивают, босые ступни замирают на месте, позволяя натянувшейся было цепи снова провиснуть. — Ожоги мне нравятся куда меньше, чем ровные разрезы.       К тому же едва ли они будут точечными, а нам ведь не нужно, чтобы я надолго вышла из строя       Цепь вздрагивает, словно тот, кто находится сейчас на другом ее конце, хотел рыком притянуть Еву к себе, может быть даже схватить за плечи и сказать, чтобы она не несла чушь, но — не стал этого делать.       — Хотя нет, пожалуй, я передумала. — Она качает головой, задумчиво смотрит на босые ноги, невольно оглядывается на оставленные в первой комнате кроссовки, которые сейчас уже не разглядеть за почти сплошной стеной перекрещенных труб. — Ровные разрезы на ноге сильно скажутся на нашей скорости.       — То есть ты против? — почти усмехаются за переплетением труб. — Когда я проходила этот бокс в прошлом, у нас был только пар, но тогда расположение труб было иным.       — Не слишком за, чтобы быть более точной, — смеется Ева в ответ, продолжая медленно, но все же двигаться дальше. — Может быть, он меняет его для каждого подопытного?       Это было бы логично, но на доверие не похоже       — Возможно, — Бемби отвечает почти по слогам, словно обдумывает является ли это слово подходящим, даже в процессе того, как произносит его. — Потому что я не представляю, как Элбан смог бы протиснуться между трубами, между которыми я помещаюсь едва-едва.       — Он ждет доверия от нас, — тихий смех расслабляет напряженные мышцы, позволяет смотреть не только на два шага вперед, но и захватывать бока, особенно тот, где параллельно движется другой человек. — Доверия, что тест окажется проходимым, но он не доверяет нам, опасается, что мы расскажем другим способ прохождения.       Впереди слышится тихое шипение, и Ева замирает на месте, наматывает цепь на ладонь, натягивая ее, давая понять, что сейчас не нужно двигаться.       — Мне кажется, что у него серьезные проблемы, — задумчиво произносит она, всматриваясь в просвет между трубами. — Мало того, что он не понимает, что вообще значит доверие, так еще и нас пытается запутать.       — За этими трубами первая ловушка, — предупреждает Бемби, останавливаясь. — У каждой из них есть алгоритм поведения.       — То есть мы сможем, например, засечь время, чтобы подобрать подходящий момент?       — Ева медленно шагает вперед, пропускает руку под одной из труб, осторожно перешагивая через другую.       — Да, — подтверждает напарница, судя по расслабленной цепи, тоже продвигаясь вперед. — Главное, чтобы мы обе успели пройти опасный участок за отведенное время.       — Сейчас проверим, — Ева кивает, чуть морщится, когда босая нога задевает горячую трубу. — Но, есть подозрение, что нам пора переходить с жестов на звуки.       Она останавливается на небольшом свободном от труб участке, почти прижимается к ним спиной, обхватывает пальцами круглую перекладину, к которой крепятся наручники.       — Выиграем в скорости реакции, — соглашаются за подобием сетчатой стены и тоже кладут руку на центральную направляющую, ставшую средством и разделения, и единства.       — К тому же нам совсем не нужно беспокоиться о том, чтобы нас не заметили или не услышали, — хмыкает Ева в ответ, качает головой, глядя на темную кисть, легшую на металл перед ее.       Ты привыкла идти вперед, чтобы закрывать от опасности, да? И поэтому сейчас так рвешься вниз       — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — Бемби считает тихо, но отчетливо, идеально соблюдая паузы между словами, позволяя привыкнуть к скорости, и Ева считает вместе с ней, одними губами.       — Шесть на тишину и четыре на пар, — медленный       Замедленный       кивок. — Если попасть под эту струю, то продолжать будет сложно. Если попасть под всю ее продолжительность.       — Я проходила это в прошлом, — ровный голос Бемби звучит почти успокаивающе, если бы ее было нужно успокаивать. — И с тобой я это тоже пройду.       — Несомненно, — соглашается Ева       Тебе же нужно еще спасти всех внизу, конечно, даже если для этого потребуется половину тестов просто тащить меня на себе       и продолжает, полуобернувшись к напарнице, зацепившись взглядом за светло-голубое пятно рубашки. — Сейчас будет пар, потом тишина, потом снова пар и после сразу же пойдем.       — Принято.       Ева почти уверена, что Бемби должна была кивнуть. И что на мгновение на ее губах могла мелькнуть улыбка.