Багиры

Залитая солнцем дорога ожидаемо вырулила на пригородную трассу, и Кино едва не спросила, как долго им еще ехать, однако вовремя прикусила язык: было видно, что Нефрит в разговорах с ней не нуждался, по крайней мере, Ли держался все так же отстраненно, полностью сосредоточенный на вождении. За весь немаленький путь, что они проделали, он не сказал ей ни слова и даже, как Мако показалось, ни разу не глянул на нее в зеркало заднего вида, словно ее вообще не существовало. Она так привыкла к его легкой, дразнящей улыбке, непробиваемо-приветливому обращению и напору, что, и без того подавленная произошедшем в отеле и холодной встречей у библиотеки, расстроилась еще больше, хотя, казалось бы, куда уж. И какая ей, собственно, разница, что этот сноб о ней думает? Плюнуть и растереть! Велика честь! И все же Макото нервничала и чувствовала себя виноватой. Ей столь часто в последнее время приходилось жалеть о своих словах и поступках, что ощущение досады на себя стало практически родным. С усилием уставившись на однотипный пейзаж за окном, Макото прижимала к себе свои книги, будто щит, и так внутренне съежилась, что, кажется, даже уменьшилась в размерах; некстати вспомнилось о потертой одежде, в которой она отправилась в библиотеку. Кино бросила взгляд на ботинки, явно требующие щетки, и почувствовала, как к щекам приливает жар. И как она согласилась, совершенно ни о чем не подумав? Не представив, какое впечатление оставит о приюте, в каком свете предстанет перед матерью Нефрита? И он тоже хорош: пришел, окатил крещенским холодом, строит из себя бог весть кого… запятнанную честь и гордость! И это вместо того, чтобы попытаться поговорить, если уж они сидят в этой гребаной машине и вынуждены заниматься одним делом. Мако поняла, что начинает закипать, а руки непроизвольно впились в книги с таким остервенением, словно те в чем-то провинились. Да, она совершила глупость, но и он тоже виноват! Хотя бы в том, что нацепил эту непроницаемую менторскую мину и давит на ее и без того задетое самолюбие. Макото уже вознамерилась высказать Ли все, что она думает о его эгоистичной персоне, и неважно, желает он ее слушать или нет, как дорога в очередной раз вильнула и скользнула между рядами аккуратных лощеных коттеджей, похожих друг на друга, словно близнецы. Невольно ей вспомнилось жилище Зойсайта и чинные домики по соседству от него, но эти дома были куда роскошнее: отделанные богатой облицовкой и ценными породами древесины, они гармонично высились из-за своих заборов и бамбуковых изгородей, больше похожих, если честно, на экспонаты выставки искусств. Кажется, даже сквозь закрытые окна автомобиля Мако могла почувствовать густой дурманящий запах капризных сортовых рододендронов, ирги и сакуры и услышать легкий звон медных колокольчиков и журчание обложенного туфом и базальтом пруда. Помимо воли Макото глянула на профиль Нефрита. Ей легко верилось, что он, аристократичный и манерный, вырос именно здесь, среди тщательно распланированных мшистых садиков и картинных сдержанных ландшафтов, продуманных до мелочей. А она? Бегала полуголодная по бедным улицам с такой же чумазой ребятней, «резалась» на еду в охадзики и со временем так в этом поднаторела, что друзья боялись брать ее в игру… Додумать Кино не успела. Синий мерседес Нефрита наконец припарковался около одного из коттеджей, спрятанного за плетеной бамбуковой изгородью. Не дожидаясь, пока Ли откроет ей двери, Мако вышла наружу: — У тебя красивый дом, — все-таки решила проявить миролюбие девушка, оглядывая двухэтажное строение из темного и светлого дерева, с большими окнами с темными рамами и аккуратной черепичной крышей; это был один из типичных японских богатых домов, что можно увидеть на туристических буклетах. — Не у меня, у моих родителей, — невозмутимо поправил ее Ли, ставя автомобиль на сигнализацию и оправляя темно-синюю жилетку. — Но все равно спасибо. Мако вопросительно глянула на мужчину, ожидая, когда же он проведет ее внутрь, но он почему-то медлил, нервно крутя в руках ключи. Видимо, все-таки собравшись с мыслями, Нефрит, не глядя ей в глаза, нерешительно сказал: — Знаешь, я бы не хотел, чтобы мама узнала о нас… «Что? — едва не скривившись, хотела спросить Мако, ощущая, что все ее попытки вернуть душевное равновесие и настроиться на важный разговор терпят сокрушительный провал, затапливая сознание кислотным гневом. — То, как ты за мной увивался? Такой вот неотесанной, потрепанной и явно не подходящей всем этим зализанным домикам?» — О нашем… недопонимании, — пояснил он, поднимая взгляд. — Я не хочу, чтобы она видела, будто между нами что-то неладно, — чувствовалось, что это ему крайне важно, настолько, что он готов распрощаться со своей маской безразличия и, судя по всему, сделать шаг к нормальному общению. — Конечно, — недоуменно согласилась Кино, которой, если честно, даже в голову не приходила мысль каким-то образом обнажать их с Ли проблемы перед его матерью. — Мы приехали сюда ради приюта, разве нет? Нефрит ничего не ответил, а привычным движением отпер калитку и пропустил Макото внутрь. При виде сочно-зеленого пышного сада у Кино захватило дух. Стройные силуэты кленов, пушистые ветки крушины и стриженые облака туи были, казалось бы, хаотично разбросаны по периметру, как бы невзначай окружая каменистую извилистую дорожку, уходящую вверх по, безусловно, искусственному, но очень правдоподобному склону, благодаря камням и мху искусно имитирующему гору. На самой вершине располагался небольшой чайный домик кирпично-красного цвета. В художественных зарослях осоки и императы журчал ручеек, и Мако была готова поклясться, что наверняка где-то глубже расположен и пруд. Даже бамбуковая решетка-чумон, разделяющая внутреннюю часть чайного сада от внешней, казалась неправдоподобно идеальной. Оставив позади машину Нефрита и весь арсенал благ современной цивилизации, Мако ощутила, что очутилась в совершенно другом, отдаленном от суеты и праздности мире, поразившем ее так сильно и глубоко, что на какое-то мгновение все дурные мысли и чувства разом схлынули куда-то прочь. — Познакомься с главной страстью моей мамы, — отрывая Макото от созерцания совершенства природы, объявил Нефрит, который, кажется, тоже вдруг стал как будто бы спокойнее, — этот сад от камушка до травинки она создала сама. Она обожает чайные церемонии, но я уговорил ее предоставить мне право проявить гостеприимство и провести тебя в тясицу. Макото смутилась. Она, конечно, догадывалась, что предстанет перед матушкой Нефита полнейшей невеждой и растрепой, но показаться невежливой хотела меньше всего, какие бы распри не были между ней и ее сыном. — Неф, — непроизвольно схватила Кино мужчину за руку, снова не замечая, что теряет всякий официоз, — я не могу, — с искренним страхом заявила она. — Что не можешь? — удивился Ли, не отнимая ладони. — Я совершенно не знаю, как себя вести. И вообще, я не готова, — ее отчаяние было бы смешно даже ей, однако Макото никак не могла справиться с внезапно накатившей паникой. — Если ты хотел таким образом поглумиться надо мной… — Поглумиться? Я конечно знал, что ты думаешь обо мне нелестно, но чтобы приглашение на чай было расценено как желание поглумиться… — он недоуменно покачал головой. — Ту ли Макото Кино я привел в дом своей матери? У тебя случайно нет менее трусливой близняшки? — Не смешно, — пылая щеками пуще прежнего, продолжала нервничать Мако, — почему ты меня не предупредил? Как я предстану перед твоей матерью в таком виде? Кажется, его искренне изумили ее переживания. Вечно обвиняет ее в предубеждении, а сам, похоже, считает ее совершенно бесчувственной! — Мако, успокойся, это просто чай, а не помолвка, неужели ты думаешь, что, приглашая тебя сюда, я поставлю тебя в неловкое положение? — успокаивающе-твердо попытался урезонить девушку Неф, мягко обхватывая ее предплечья и заглядывая ей в глаза. — Конечно, наверное, мне стоило как-то заранее обговорить с тобой этот визит, но, видишь ли, расстались мы с тобой не очень хорошо, и я так и не решился снова приехать в «Багиры» и подумал, что спонтанная, ни к чему не обязывающая встреча на улице будет… уместнее, что ли. Если хочешь, мы просто пройдем в дом, думаю, я найду нужные слова для мамы. Макото думала, что ей не может быть еще больше неловко, но, видимо, ошибалась. При мысли, что кто-то готовился к ее приходу, а она уничтожит эти усилия своими капризами, ей даже стало стыдно. — Нет, конечно, мы пойдем туда, где ждет нас твоя мать… Боже, я даже не спросила, как ее зовут! — в отчаянии заломила руки Кино, едва вновь не теряя самообладание, и, вытащив из кармана вышитый носовой платок, безжалостно вытерла им запыленные ботинки. — Не знал, что ты примешь все так близко к сердцу, — с некоторым опасением пробормотал Неф, а потом подал Мако локоть: — Обойдемся без традиционных ритуалов, маме — ни слова. Снова схватившись за мужчину, словно за спасательный круг, Кино нетвердо пошла по каменной дорожке, пряча холодной от пота рукой измызганный платок в карман толстовки. Ей все еще было неловко, и чувствовалось, что и Ли непросто дается его непринужденность, но, тем не менее, Мако постаралась хоть чуть-чуть расслабиться. — Попытайся успокоиться, — посоветовал Неф, улыбаясь и аккуратно, все еще несколько настороженно поддерживая девушку, — моя мама — которую, кстати, зовут Сэцуко — не такой уж монстр, я тебя уверяю. Вообще-то, она хотела сделать тебе приятно. Ее чай не хуже, чем у чайного мастера. Мако была, конечно, крайне признательна за такой теплый прием, но ей было бы куда проще, если бы они просто встретились в каком-нибудь кафе, а не в родовом доме Нефрита. И вроде бы какая ей разница… но нет, разница есть! И ей было не все равно, что о ней думает Ли и его мать, не все равно, что сейчас она вступала в какую-то недоступную ей доселе атмосферу таинства, постичь которое она должна была уже давно, быть может, под заботливым руководством мамы… Все должно было сложиться по-другому… Вся ее жизнь. Глядя на величественные каменные фонари вдоль тропы, кидая короткие взгляды на Нефрита, явно чувствующего себя здесь в своей тарелке, Кино в который раз подумала, какая непроходимая пропасть между ними, и даже его спасительная рука не способна изменить очевидное. Он — часть этого места, часть определенного уклада и воспитания, культуры, о которой Мако не имела практически никакого представления. Разве удивительно то, что они совершенно не понимают друг друга, говорят на разных языках? Там, где выросла она, за девушками не ухаживают, их «клеят», там никто не возводит сады и не устраивает чайные церемонии; там, где вырос он, и понятия не имеют, что такое голод и нищета. Он никогда не видел обдолбавшихся наркоманок, готовых отдаться первому встречному за пакетик дозы, и никогда не шарил в карманах случайных прохожих. Что он знает о ней? Ничего. И при этом судит за то, что она не покорная кокетливая кошечка, готовая с радостью порхнуть в его объятья. Мако привыкла боем отвоевывать свою независимость и душевное спокойствие. Она по-другому не умеет. Или ты прямо даешь отпор, или никто и не удосужится узнать твое мнение. — Как жаль, что на тебе не шелковое кимоно, тебе бы очень пошло, — прервал мысли Макото Нефрит, распахивая перед ней бамбуковые ворота и открывая вид на хвойную часть сада, где среди ветвей и трав спряталась талантливо выполненная статуэтка Будды. — Кимоно? — смутилась от его мечтательно-задумчивого взгляда Кино. Она никак не могла привыкнуть, что кто-то может смотреть на нее так… по-мужски: чуть-чуть оценивая, чуть-чуть любуясь. И уж тем более, что этот взгляд может исходить от такого человека, как Нефрит. — Да, в этом, пожалуй, мама тоже очень хорошо разбирается. — Кимоно у меня нет, а благодаря тебе я вообще похожа на черт знает кого, — пробурчала Макото, лишь бы ее неловкость не стала столь очевидна. — Не заводись, — улыбнулся Неф, — «путь чая» должен быть спокойным и умиротворенным. С каждым шагом ты должна отдалятся от мирской суеты. Доверься мне, и все пройдет как надо. Отдалишься тут! Едва они оказались за воротами, Макото увидела невысокую женщину в бежевом кимоно, стоящую у входа в тясицу. Кино некстати почувствовала, как во рту становится сухо, а в груди снова разрастается въедливая паника. — Успокойся, — шепнул ей на ухо Ли, вызывая совершенно противоположный эффект. — Сейчас мы подойдем и сделаем омовение из чаши, потом снимем обувь и зайдем в домик, ясно? От напряжения Мако едва смогла кивнуть и спрятала взгляд; на негнущихся ногах подойдя ко входу в тясицу, она уже приготовилась поклониться, но, подняв глаза на мать Нефрита, замерла. Всего на секунду — и все же. Перед ней стояла очень худая, неказистая женщина с некрасивым, узким, но скуластым лицом. Мышино-серые тонкие волосы убраны к затылку в крошечный пучок, губы узкие и бледные, а нос слишком длинный. Даже глаза были блеклыми и лишенными всякого сияния. Никакая улыбка и открытый взгляд ее не спасали. Несмотря на не самый почтенный возраст, женщина казалась увядшей. Встретив ее на улице, Макото ни за что бы не подумала, что это мать живописного красавца Нефрита Ли. — Мама, — нарушив всю торжественность и строгость момента, Нефрит трепетно взял обеими ладонями руку матери и поцеловал ее, заставляя Мако отпустить его локоть, — это Макото Кино, я говорил тебе о ней. «Интересно, что?» — почему-то у девушки появилось ощущение, что Ли допустил какие-то подробности, и это вновь заставило ее щеки заалеть. — Мако, — на мгновение Неф повернулся к гостье, — позволь познакомить тебя с моей матерью, Ли Сэцуко. Кино поспешила поклониться еще раз: — Рада знакомству, миссис Ли. — Упустим лишние церемонии, — только сейчас Макото заметила, что второй рукой Сэцуко опиралась на резную деревянную трость. — Я рада приветствовать вас в нашем доме, мисс Кино. Надеюсь, вы позволите нам поухаживать за вами. Макото и сама догадывалась, что это большая честь. Омывшись из каменной чаши и оставив обувь за пределами чайного домика, она прошла сквозь низкий проем и оказалась в светлом узком помещении, расчерченном квадратами окон. Следуя примеру хозяев и ободряющему взгляду Нефрита, Кино аккуратно села на татами и незаметно огляделась. Взгляд ее мгновенно упал на украшенную цветущими цикламенами полочку с курящимися благовониями. А потом Сэцуко стала заваривать зеленый чай. Мако готова была поклясться, что никогда не наблюдала столь гармоничного, умиротворяющего действа, а сама мать Нефрита вдруг из дурнушки превратилась в фею, чьи руки ни много ни мало творили волшебство, уверенно и плавно переходя от одного этапа приготовления к другому. Макото и представить не могла, что заваривание чая — такое искусство, хотя, конечно, имела общее представление об этой традиции. — Положи чашу на левую ладонь и поверни ее правой, вот так, — шепнул Нефрит Макото, когда распитие густого чая койтя из общей чаши были закончено, и Сэцуко раздала им старые керамические чаваны, явно гордо передававшиеся из поколения в поколение. — Теперь она смотрит на тебя лицом. Мако повторила его действие и отпила более легкий, жидкий ясуття. Странно, но ей действительно удалось слегка успокоиться несмотря на то, что Кино по-прежнему не знала, как себя вести, и ей не оставалось ничего, кроме как следовать наставлениям Нефрита. — А сейчас мы, я думаю, уже можем приступить к обсуждению вопроса, ради которого здесь собрались, — с мягкой улыбкой напомнила Сэцуко, глядя на Мако. — Уже сегодня вечером я иду на встречу с мистером Миура, который, судя по всему, хочет поручиться за ваш приют. Это пытался сделать и мой сын, — Макото еле удержалась от того, чтобы не кинуть на Нефрита благодарный взгляд. — Однако мне этого мало, мисс Кино. Я привыкла опираться на собственные ощущения. Я хочу знать, на что и ради кого я иду. Макото помимо воли напряглась, и это, скорее всего, не ускользнуло от прозрачного, но внимательного взгляда Сэцуко. Конечно, ее выражение лица, мимика были по-прежнему крайне доброжелательными, однако Кино не хотела обманываться: мать Нефрита подвергает ее тщательному, строгому осмотру, оценивает каждое ее слово и действие, и от этой мысли становилось не по себе. — Что вы хотите узнать, миссис Ли? — неожиданно хрипло спросила Макото, чувствуя, как по спине начинают бегать мурашки. — Наверное, мой вопрос покажется вам бестактным, но я не хочу узнавать то, что вполне способна прочитать самостоятельно, — вкрадчиво ответила Сэцуко, — как вы попали в приют, мисс Кино? Откуда вы? И почему до сих пор там живете? Мако опустила глаза в чашку и отпила, стараясь помедлить с ответом. Она и не думала, что разговор примет столь откровенный оборот. Но что поделать? Если она хочет, чтобы Сэцуко помогла приюту, она готова выложить о себе всё, всю правду, какой бы неприглядной она не была. Хотя, быть может, именно эта правда все и разрушит. «Что ж, Нефрит, теперь у тебя появится еще один повод презирать меня». — Я попала на улицу лет в двенадцать или тринадцать, — глядя женщине прямо в глаза, начала Мако, — моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, я ее даже не помню. Отец стал пить. Он пил годами, но я продолжала с ним жить, потому что мне некуда было пойти. Ушла только тогда, когда научилась хорошо воровать, так, чтоб не поймали и не побили. Школу бросила. Переходила с одной ночлежки на другую, меня даже как-то пристраивали в приют, но я сбегала, и в конце концов меня перестали искать, а может, и не перестали, но я уже знала, как сделать так, чтобы не оказаться под надзором. В шестнадцать повстречала парня, в общем-то, такого же, как я: его никто не искал, он никому не был нужен… Он угонял машины, и меня это не смущало. Я просто хотела быть чьей-то. Не хотела быть одна. Больше всего на свете я боялась, что он бросит меня, а бояться нужно было другого, — Макото не удержалась от грустного смешка. — Мы снимали дешевые комнаты, колесили по Японии, время от времени баловались травкой, угоняли машины и ни на что не оглядывались; мне казалось, что так будет всегда, и ничего от жизни мне больше не надо. А год назад этого парня поймали и приперли к стенке. Честно… я хотела взять всю вину на себя, я готова была на все, чтобы он был свободен, — Мако и сама ужаснулась от того, как горько и вместе с тем легко ей было каяться перед этой благовоспитанной, наверняка не запятнанной ничем женщиной. — Перед тем, как пойти в участок, я переправила в тюрьму деньги, чтобы Кунайо дали телефон. Тот разговор перевернул все. Я узнала, что он сдал меня, переложил всю вину, хотя я просто не препятствовала кражам, а сама ни одной машины… Конечно, меня это не оправдывает, но… Я… я была готова на все ради него. На все. Только не теперь. Не тогда, когда узнала, какой он трус и предатель. К «багирам» пришла случайно, ноги сами принесли, и если бы не Минако, не знаю, каких бы глупостей натворила, наверное, была бы уже за решеткой. Но Мина не бросила меня, она мне поверила сразу, встала на мою защиту. Хотя кто я для нее была? Я даже не знала, что так бывает. Что кто-то может биться за меня просто потому, что мне нужна помощь, поддержать, не смотря ни на что, и за весь год, что я живу в приюте, Минако не отказала никому. Для меня «Багиры» гораздо больше, чем крыша над головой, это моя семья, место, где я кому-то нужна, где я могу получить и оказать поддержку, где кто-то увидел во мне что-то хорошее. Ами пристроила в библиотеку, учит пользоваться компьютером, Минако поручила мне заведование кухней, наделила ответственностью, которой у меня никогда не было… Они открыли мне то, чего я была лишена, развили во мне такие стороны, о которых и не подозревала. Научили заботе, милосердию, научили любить себя и людей вокруг. Стойкой я старалась быть всегда, но только в «Багирах» поняла, что такое оставаться сильной ради других. Для кого-то это все мелочи, а я получила шанс на нормальную жизнь. Пусть медленно, пусть неидеально, но я становлюсь той, кем хочу быть. — И кем же? — все также мягко спросила Сэцуко, и Мако еле остановила себя от того, чтобы все-таки не взглянуть на ее сына. — Я хочу пойти учиться, получить профессию, — честно призналась Макото, понимая, что сейчас говорит то, о чем еще никому не говорила, — возможно когда-нибудь у меня получится открыть свое кафе или булочную. И тогда я попробую найти своего отца. Наверное, мне стоило бы заняться этим уже сейчас, но мне хочется, чтобы он увидел, что я жива, здорова, добилась чего-то в жизни. Да, он предал меня. Но и я его бросила. Я бы хотела, чтобы мы простили друг друга, ведь когда-то наша семья все-таки была счастливой. Макото почувствовала, как у нее защекотало в горле, а еще ей очень захотелось выйти на воздух, но ноги словно налились свинцом. — Погладьте чашку, Макото, попрощайтесь с ней, — с прежним спокойствием и доброжелательностью подсказала Сэцуко, — это будет добрым завершением нашей небольшой нестрогой церемонии. И с вашего позволения я вас покину. Погасив очаг и поклонившись, мать Нефрита уже было вышла из домика, но обернулась и сказала: — Ваш отец, если он все еще жив, ждет вас любой и будет вами гордиться, даже если вы ничего не достигните. Я бы гордилась, — и вышла, оставив после себя плотную тишину. Кино поспешила спрятать взгляд, чтобы никто не увидел слезы, неожиданно закипевшие на глазах. Ей отчего-то стало невыносимо тоскливо и больно. Боясь взглянуть на Нефрита, девушка с трудом заставила себя поставить на пол чашку и подняться. Ей как никогда хотелось остаться одной. — Я отвезу тебя в клуб, — глухо произнес Ли и тоже встал, и Кино почувствовала, что он хочет посмотреть ей в лицо, однако, закусив губу, отвернулась. — Спасибо, — едва выдавила она. И почему ей было так горько? Казалось бы, все давно уже отболело, но нет. Как бы ей хотелось услышать от своего отца, что он ей гордится… и чтобы ее мать взглянула на нее так, как взглянула мать Нефрита, прежде чем покинуть тясицу!.. Как бы ей хотелось вернуть все назад. И их встречу с Ли — тоже. Они молча вернулись в сад, однако Макото уже не замечала его умиротворенной красоты. Не дожидаясь, пока Нефрит снова подаст ей руку, она пошла к его машине.