Багиры

Джедайт кинул взгляд через зеркало на заднее сидение своего автомобиля. И зачем он купил белые лилии? Если честно, он их терпеть не мог, и дело было не в цветах, а в душном густом запахе, заполнившем весь салон, пробравшемся, кажется, даже под габардин его традиционно черного пиджака, под самую кожу. И ведь хотел же купить красные розы, но стоило заметить улыбчивому болтливому флористу, что эти цветы — прямое признание в любви, и Кашима почему-то испугался. Он понятия не имел, разбирается ли Рей в языке цветов, да и сам был, откровенно говоря, ни в зуб ногой, но букет попросил поменять. Как сказала вездесущая поисковая система, «белые лилии» — символ чистоты и невинности. Вполне непритязательно. Как раз то, чего и хотел добиться Джед. Или не хотел. Он вообще не понимал, что будет делать и говорить, когда окажется у здания «Багир». С памятного обеда прошло чуть больше недели, а от Рей предсказуемо не было вестей. Да и с чего бы ей искать с ним общения? Все договоры дописаны, вопросы — решены; к готовящемуся благотворительному вечеру Кашима принципиально отношения не имел, о чем, если честно, даже теперь жалел, ведь тогда, быть может, у него был бы хоть какой-то повод позвонить Хино. Джедайт никогда не был нерешительным человеком, как раз наоборот: ему была столь присуща манера рубить с плеча, что мало кто к этому привыкал даже после длительного с ним знакомства. Здесь он… оробел? Растерял всю свою железобетонную уверенность при мысли, что его неуклонно тянет к Рей Хино — этой язвительной, взбалмошной и одновременно умеющей сохранять хладнокровие девушке. Девушке, способной довести его своими саркастическими замечаниями и упрямством до белого каления и одновременно — взбудоражить в нем такие искренние, сильные чувства, что Джедайт становился сам не свой. То, что раньше было жгучей, не поддающейся контролю неприязнью, обернулось против самого Кашима и ярким пламенем ударило глубоко в самое нутро, самую сердцевину его незыблемой, невозмутимой, подчиненной разуму души. Мужчина и рад бы воспротивиться, да сил нет. Если сейчас он ничего не предпримет, позволит ей уйти из его жизни, так ничего и не узнав, он будет последним болваном на земле. Позабыв про цветы, Джедайт вышел из машины и направился к зданию клуба. Он не помнил, как нажал на дверной звонок, кто открыл ему, что он сказал… Помнил лишь встревоженный фиалковый взгляд и белую черточку шрама, расползшегося по фарфоровой щеке. Странно, он никогда его толком не замечал, а тут увидел поразительно четко, как печать. А может, это и была печать? Печать пережитых невзгод, потерь и страданий, выпавших на долю этой девушки, не привыкшей терять присутствие духа. Она не просила ни понимания, ни снисхождения, ни жалости, не искала утешения или помощи. Рей Хино все может сама. Но не из-за этого ли ему так сильно, так нечеловечески необходимо встать рядом с ней и взять ее руку? Сжать ее и сказать, что он рядом? И она может приклонить на его плечо голову, не заботясь, видят ли ее слабости? — Нам надо поговорить. Рей повела ладонью и отступила в сторону, как бы пропуская его в дом, но Джед покачал головой: — Не здесь. В моей машине. Не против? — Нет. Рей держалась слегка отстраненно, на почтительном от мужчины расстоянии, и если бы не строгая, задумчивая бледность ее лица, Джед бы подумал, что она равнодушна. Однако израненные руки ее, не прикрытые благодаря коротким рукавам белой блузы, были беззащитно оголены, чего Хино, несмотря на демонстративность, не позволила бы себе с посторонним. Не знак ли это? Кашима, презирающий суеверия и тягу искать во всем подсказки судьбы, хотел в это верить. Рей дождалась, когда перед ней откроют двери, и села в додж. Едва Кашима занял свое место за рулем, она повернулась к нему лицом: — Цветы? Джедайт вопросительно приподнял брови. — На заднем сидении, — пояснила Рей. — Ими пропах весь салон. — Они твои, — чувствуя себя недалеким, зачем-то сказал Кашима. — Благодарю, — дернула плечом Хино, и в этом движении было столько тщательно скрываемого девушкой волнения, что неловкость ситуации стала стократ очевиднее. — Мне взять их самой? Сгорая со стыда, от которого в последнее время Кашима не знал, куда ему деться, мужчина неуклюже обернулся и потянулся назад, почем свет кляня себя за то, что все складывается так по-дурацки. Сунув букет куда-то в шею Рей, он досадливо поморщился и уселся на сидении, мысленно стараясь посчитать до десяти. Кажется, это должно успокаивать? Да ни черта! — Ты приехал, чтобы подарить мне цветы? — спросила Рей, медленно и аккуратно расправляя прозрачную упаковку и разглядывая доверчиво раскрытые бутоны с нарочитым вниманием. Белое на белом. И как он мог думать, что ей подойдут алые розы?.. — Да. Нет. То есть, не только. Я еще привез твои вещи. — Какие? — удивленно вскинула глаза Хино, нахмурившись. — Ты оставила их у меня дома. Кружка, расческа и еще пара мелочей. Пакет сзади. «Ну что он несет?!» — кажется, они думали об одном и том же. — Спасибо. Это все? Наступило неуютное молчание, и Джед почувствовал, что не может выдохнуть, и воздух так и застрял в горле — плотный, густой. Ну почему он ведет себя, как последний кретин?! Ведь она же ждет, дает ему шанс, о котором он и мечтать не смел! Десять секунд… тридцать… минута… — Извини, сегодня у меня много дел. Увидимся как-нибудь в другой раз, — устало вздохнув, полыхнув печальным разочарованным взглядом, Рей уже взялась за ручку, чтобы выйти. — Спасибо еще раз за лилии, это мои любимые. Она опустила ресницы, и Джед почувствовал, что Рей уйдет, но не как обычно, а навсегда. Действительно навсегда. Другого повода, другого букета, другого момента у него уже не будет. — Знаешь, — как-будто сам себе, глядя вперед, неожиданно произнес Джедайт, и Хино замерла, так и не раскрыв двери, — в моем доме до сих пор пахнет твоими духами. Я уж и проветривал часа по два, и перемыл все вручную — бесполезно. А потом понял, что они не в обивке и не в шкафу, куда ты иногда вешала свой плащ. Они в моей голове. Твоя кружка неделю простояла на кухонном столе, словно ты вот-вот попросишь заварить тебе чай. Без сахара, как ты любишь. А еще я иногда включаю музыкальный канал с попсой. Вновь наступила звенящая тишина, но другая, с нотками томного запаха лилий. Мужчина, повернувшись, мягко дотронулся до горячей ладони Рей, в которой она, замерев, держала букет, но движение его пальцев оказалось настойчивым, даже интимным. Она смотрела на него, ничего не говоря, а Джед двинулся выше, где застыла тонкой трещинкой на фарфоровой коже первая отметина. Шрамы, шрамы… их не два и даже не десять. И если когда-нибудь он сделает что-то не так, появится новый — незримый, но не менее глубокий. — Ты очень нужна мне, Рей. Пока ты не исчезла, я даже не знал, насколько. Кашима встретился с ней взглядом, не давя, не настаивая. В любую секунду Хино могла открыть двери и выйти — Джедайт не стал бы преследовать ее. Но Рей не двигалась. Быть может, она, такая напористая, бесцеремонная и прямая, искала, как ей пощадить его чувства и отвергнуть ненужные притязания? Джед думать об этом не хотел, однако чем дольше стояло молчание, тем навязчивее становилась страшная, болезненная мысль. Все разом рухнуло куда-то к ногам и там и осталось — до ноющей боли и оцепенения. — Прости. Ты можешь мне не отвечать. И вдруг — хруст цветочной упаковки, рывок и яростное объятие тонкими женскими руками. Джедайт и сам не смог понять, как на его губах зажегся яростный, палящий поцелуй, а ладони сами собой легли на хрупкую, узкую спину, и если бы не расстояние между сидениями, он сжал бы ее еще крепче. Иные поцелуи расцветают, как робкие весенние первоцветы, другие — жалят не хуже смертоносного полынно-медового яда. Их же поцелуй сжигал все дотла: соперничество, гордость, тщеславие. Там, где раньше была упрямая надменность, рождалась сверхновая звезда, звезда яркого и искреннего чувства, делающего двух сильных, независимых и бесконечно одиноких людей до беззащитности близкими. Перед Кашима снова была другая Рей Хино — страстная, импульсивная; еще один оттенок ее стойкой, но чувственной сущности. — Пойдем со мной, — откинув голову, рвано выдохнула Хино, и все еще пьяный от счастья Джед как завороженный уставился в ее фосфорически блестящие глаза и на вишневые губы — алые от его поцелуев, не от помады; сейчас Рей была как никогда хороша. — Куда? — Ко мне. Я хочу показать тебе всё. Наш дом. Моих подруг. Всё, что у меня есть. Она смотрела на него откровенно, со странной надеждой, и только за это Джедайт был готов идти за ней хоть на край света. Но именно эту часть ее жизни он и не хотел знать. Мужчина прекрасно понимал, как дорог ей клуб и все, что с ним связано. Однако Кашима никогда не ассоциировал Рей с приютом, быть может, только лишь вначале их знакомства. Хино была слишком независима и самостоятельна, чтобы слыть жертвой. Джед предпочитал думать, что Рей — главная помощница Айно, ее незаменимая правая рука, но никак не постоялица этого сомнительного, возможно, даже порочного заведения. Кашима не скрывал, как относится к «Багирам», однако не стремился объясниться по этому поводу с Рей, быть может, потому что слегка побаивался ее реакции и не хотел сначала накалить и без того напряженную атмосферу, а потом — обидеть девушку. Теперь же все усложнилось еще сильнее. Наверное, умнее было бы улыбнуться и согласиться, но Джедайт знал: ему не удастся обмануть Рей. — Я уже там бывал. Его тон даже самому Джеду показался предательски сухим и напряженным. Рей отстранилась. Сощурившись, взглянула ему в глаза — долго, пристально. Она безжалостно читала на его лице то, что мужчина так желал скрыть, но не мог, и читала верно. — Я не презираю тебя, Рей. — Презирая клуб, ты презираешь и меня. И ни следа былой близости. Джедайт знал: если он сейчас протянет руку, Хино вряд ли отстранится, но ее кожа будет холодна, как лед. В ней не будет и тени того огня, что он видел еще минуту назад. — Рей… — в его голосе была мольба, в другой ситуации показавшаяся бы ему унизительной, да вот о спеси сейчас и речи не шло: слишком дорога ему была девушка по соседству. Рей отчаянно искала что-то в его глазах, но, видимо, не нашла; ее взгляд потух. — Знаешь, мне кажется, нам не по пути, — с печальным сожалением покачала головой Хино и положила ладонь на дверную ручку. — Но это же глупо. Мы не дети, Рей, к чему это упрямство? — Упрямство? Джед, ты так ничего и не понял, самого главного не понял. Джедайт осознавал, что раздражение неуместно, но вновь чувствовал себя эмоциональной пешкой всей ситуации — беспомощной и ни на что не влияющей. — Нет, это ты не понимаешь. Ты нужна мне сама по себе, к чему все эти братания с «Багирами»? Да, я благодарен Айно, она помогла тебе, когда рядом никого не было. Да, это твой дом, ты им дорожишь. Только чего ты от меня хочешь? И зачем? — А затем, что если мы будем вместе, то клуб станет камнем преткновения между нами. Ты ведь должен понимать, что я не оставлю Минако, так? Сейчас тебе кажется, что ты легко изменишь то, что тебя не устраивает. Быть может, тебе даже кажется, что, закрутившись в новой жизни, я отдалюсь от «Багир». Ты этого хочешь, а значит, по твоему мнению, так и будет. — Ну не собираешься же ты бегать сюда до старости, — он вложил в эти слова гораздо больше гнева и брезгливости, чем желал, но сказанного уже было не воротить. — По первому зову я буду здесь, в клубе. По первому же. И я вовсе не жду, что ты проникнешься проблемами приюта, полюбишь Минако и вдруг пожертвуешь нам миллион. Я просто хочу, чтобы ты знал, почему мне дорого это место и эти люди. Почему это часть меня! Неужели я настолько тебе безразлична, что ты не хочешь сделать такую маленькую уступку? Самым отвратительным было то, что Джедайт видел: Рей и правда верит в то, что говорит. — Сейчас я сокращаю наши страдания, Джед, потом ты это поймешь и даже будешь мне благодарен. Она, прижав к груди уроненные на колени цветы, вышла из машины, но в этот раз Джедайт не стал медлить. Выскочив из доджа, он тут же нагнал Рей и взял ее за локоть, заставляя остановиться, напоследок звонко цокнув каблучками. Девушка обернулась. Лицо ее было смертельно уставшим и каким-то неживым, но руки она не выдернула. — Зачем ты пытаешься меня переделать, Рей? Хино грустно улыбнулась: — Напротив. Это ты готов смотреть на меня лишь с той стороны, которая тебя устраивает. — Рей… — Мне надо идти. Звучит банально, но так и правда будет лучше. Хино снова развернулась, и Кашима пришлось поторопиться: — Хорошо. Завтра. Завтра я приду. Выпрошу выходной. Сегодня нам обоим нужно отдохнуть и подумать, — примирительно произнес Джедайт, делая хватку не такой требовательной и резкой. — Наверное, ты права. Я и правда не должен быть так категоричен, если это так для тебя важно. И я не хочу, чтобы ты думала, что мне все равно… на тебя… на твое… прошлое? — принялся пространно убеждать ее Кашима, чувствуя, что скатывается в какую-то словесную ахинею и тонет в ней окончательно. Да и черт с ним, пусть его за последнего дурака считает, лишь бы не ушла! — В пять. — Что — в пять? — не понял Джедайт, однако ж невольно выдохнул: пусть Хино и выглядела неприступно, сбегать вроде бы передумала. — Придешь завтра в пять. — Вечера? — Утра, конечно. Именно во столько встает Макото, чтобы приготовить завтрак. По груди разлилось тепло облегчения. — Ты предлагаешь мне приготовить завтрак за нее? — Не ерничай, Джед. Я просто хочу, чтобы ты провел со мной целый день, самый обычный и привычный для меня. — Как скажешь. Я, конечно, рассчитывал на ресторан, но и приют подойдет. — Что-то ты рано нарываться начал. Уже почувствовал себя хозяином положения? — прищурилась Рей. — С тобой никогда нельзя чувствовать себя хозяином положения. И глазом моргнуть не успеешь, как окажешься выпнутым с вершины горы самым бесцеремонным образом. — Сколько же в тебе желчи… Страшно представить, какой из тебя получится старикашка. — Я буду из тех, что вечно брюзжит на молодежь и пугает малышню злобными причитаниями. Но, надеюсь, моя грозная супруга сможет ставить меня вовремя на место. — На что ты намекаешь? — Ни на что, — невинно улыбнулся Кашима, — я не очень люблю, когда меня учат жизни, но на небольшое перевоспитание вполне способен. — Я вовсе не собираюсь тебя перевоспитывать. Считай это расширением кругозора. В конце концов, ты меня совсем не знаешь. — Ой ли? — Завтра. В пять утра. Без опозданий, — Рей осторожно высвободилась из его ладони и отступила на шаг. — Я не заслужил прощального поцелуя? — Сегодня — нет. Завтра будет решающий день, Кашима, — Рей подошла к двери здания, но остановилась и обернулась: — Если ты не придешь, я все пойму. — И не надейся, Хино. Ты недооцениваешь мою настойчивость.