Багиры

Раньше Макото, как правило, ходила в библиотеку не больше четырех раз в неделю и, в основном, рано утром в будни, когда залы были не так забиты судорожно перебирающими стопки учебников студентами и медлительными одинокими старушками, настроенными больше поболтать с библиотекарями, чем почитать, однако вот уже шесть дней подряд Кино засиживалась на час, а то и на полтора дольше и, не дождавшись неизвестно чего, мрачная и понурая возвращалась в приют. Она знала, что Нефрит больше не появится, и причин для этого бессмысленного шага нет вот никаких, но все равно с замиранием сердца высматривала его высокую, ладную фигуру у входа, неестественно красивую и отдающую бессменным лоском, и, не увидев, без настроения шла за любимый некогда стол, чтобы без всякого интереса ковырять ногтем угол блокнота с рецептами. Если бы могла, Мако бы злилась на себя за это, но сил не было. Вот такое вот разочарование. Очередное в ее и без того не изобилующей радостями жизни. На седьмой день Кино строго пообещала себе выкинуть Ли из головы; влиться в привычный образ жизни, окунуться в заботы клуба и проблемы Ами, в общем, какими угодно способами заставить себя забыть капризного красавчика Нефрита, по своей прихоти взбаламутившего существование Мако и лишь для собственной эгоистичной забавы решившего поиграть с грубиянкой и пацанкой Кино. И вроде бы все понятно: они друг другу никто, жители параллельных вселенных, им даже говорить, если так подумать, не о чем, особенно после того, как Макото рассказала о своем далеко не безгрешном прошлом. И все же… «Так, кажется, пора наконец дошить свою юбку из шотландки. И пару десятков наволочек для приюта. И…» — яростно чеканя шаг, на ходу навешивала на себя дела Макото, машинально огибая прохожих, и не заметила, что в этот раз ее действительно поджидали. Нефрит как всегда стоял у входа в библиотеку, смущая прохожих своим неправдоподобным великолепием, не обратить внимание на которое не могли даже мужчины, и если раньше этот факт раздражал Кино до скрежета зубов, то сейчас отдавал не то набившей оскомину досадой, не то усталым смирением. В своих мыслях Макото могла как угодно обзывать Ли: и пижоном, и позером, и смазливым самовлюбленным белоручкой, только вот каштановые кудри, спускающиеся к атлетически развернувшимся плечам, не перестанут сиять хуже, чем в рекламе люксовых шампуней, и гордая осанка никуда не денется, как и античные черты смуглого лица. Нефрит не уменьшится в росте, и его кипенно-белая рубашка с закатанными по обыкновению рукавами не потеряет и толики своей безупречности, как и идеально отглаженные темно-синие на красных подтяжках брюки. Как бы Ли не выделялся из толпы, кажущейся на его фоне особенно серой и примитивно-незатейливой, он выглядел уверенно и самодостаточно, а не нелепо или смешно. И Макото скорее бы душу дьяволу продала, чем призналась, что ей стало это нравиться. С трудом заставив себя не замереть на месте, мучительно пылая, она, покрепче прижав к себе свои книги и тетради и даже как-то неестественно откинув затвердевшие плечи назад, уже собралась мужественно пройти мимо, как ее остановило легкое касание руки, и девушка встала как вкопанная, чуть не получив при этом в лоб закрывающейся дверью. — Отойди, — оттеснил ее в сторону Нефрит, помешав тем самым двери завершить неизбежное, стоило Мако остаться на том месте хотя бы еще на секунду. — Что ты здесь делаешь? — гораздо резче, чем хотелось, спросила Макото вместо благодарности, вспыхивая еще жарче от собственной беспричинной грубости. «Лучше уходи. И никогда не возвращайся. Это все равно ничем хорошим не закончится. Чужие мы, понимаешь? Чу-жи-е. И никогда по-другому не будет». Но Нефрит словно и не заметил ее отчаянья и яростного взгляда. Он оставался мрачно-серьезен и спокоен, что изматывало стократ сильнее, чем всякие обвинения. Потеряй терпение. Развернись. Исчезни. «Святые Небеса, ну зачем я ждала тебя?» — Я к тебе. Мако больно прислонилась лопатками и затылком на нагретую солнцем шершавую стену — обессиленно, устало. Странно, мимо сновали люди, а она словно оказалась под колпаком — прочным, толстым, непробиваемым. Без тепла и света. Как отрезанная от всего мира. Загнанная в угол своими же надеждами, под которыми нет и не может быть почвы. Разные они. Непоправимо разные. И лучше уж сейчас… — Тебе не надо сюда больше приходить, — чужим голосом произнесла Макото будто выхваченную откуда-то фразу, глядя строго на заношенные зеленые кеды, не желая даже знать, как отреагирует на это заявление Ли. — Хорошо. Не приду, — неожиданно покорно согласился Неф, и девушка поневоле вскинула на него глаза: — Только мне хотелось кое-что показать тебе. Она могла бы сказать «нет», могла скрыться в здании библиотеки или вернуться в клуб, но почему-то этого не сделала. Покорно оторвалась от стены, пошла за ним следом к его припаркованному синему Мерседесу и пристегнулась на соседнем от водительского сидении, положив свои вещи на заднее. Молча позволила Нефриту везти ее куда ему вздумается, и когда Токио остался позади, невольно подумала, что они едут домой к его матери. Однако время шло, а Ли не останавливался; впереди стали вычерчиваться знакомые небоскребы Иокогамы, в которой Макото бывала не раз, еще вместе с Кунайо, и с этим местом у Кино было связано немало приятных, но уже отравленных горькой правдой воспоминаний: безудержный кутеж в ночных клубах, полу-игрушечные башенки и дорожки с высоты маяка «Марине Тауэр», поцелуи на колесе обозрения и перечно-соленый, практически раздирающий горло запах моря… Воспоминания прошлого всколыхнулись в ней так четко, что в этот момент Мако впервые стало не по себе. Она уже ездила по этим залитым солнцем, суетливым улицам, между этих домов и, быть может, видела этих людей. Не с Нефритом. С другим. Но говорить об этом ей совсем не хотелось. Однако Ли, кажется, и не думал, какие связанные с этим городом ассоциации и мысли могут быть у Макото. Он явно вез девушку в какое-то конкретное место, замкнутый, сосредоточенный, но остановился будто бы совершенно невпопад, хотя и без пояснений Кино знала, что они довольно далеко от центра. — Дальше пешком, — без предисловий объявил Неф, и Макото покорно покинула машину. Солнце успело подняться совсем высоко, с каждой минутой жарче накаляя асфальтовую твердь города, поэтому Кино пришлось повязать кожанку на бедрах, чтобы остаться в простой светло-желтой майке, и девушка невольно отметила: плакали ее плечи. Все так же молча молодые люди свернули в сторону морского порта, манящего яркой голубизной воды и белоснежными, словно выточенными из драгоценной кости фигурками кораблей, и Мако невольно ускорила шаг, обрадовавшись им, словно старому товарищу. — Мои родители родились и выросли в Иокогаме; предки моей матери жили здесь еще тогда, когда город был рыбацкой деревней. До сих пор не понимаю, зачем они переехали ближе к Токио. Макото и Нефрит вышли на одну из пешеходных дорожек в обрамлении зеленых насаждений и медленно побрели по набережной в сторону пирса Осанбаши, причудливый пол которого имитировал волны, и Мако набрала воздух полной грудью. Удивительно, но ей стало почти спокойно. Так спокойно, будто между ней и Ли нет никакого напряжения, лишь этот развевающий волосы бриз, и отблески солнца, и крик чаек. — Отец связал свою жизнь с морем. Он был военным. Капитаном. Не всегда, конечно. Мама полюбила его, когда он был обычным амбициозным юнцом и вырастила из него того, кому кланялись в пояс. Гордилась им, сколько помню, никогда ничего не требовала, никогда не сердилась, что все лежит на ее плечах, а его не бывает с нами. Если честно, почти все мои детские воспоминания связаны с матерью, и все их можно объединить одним словом — ожидание. Ожидание, в промежутках которого происходили какие-то события разной важности: школа, званные вечера, походы в театр и на выставки, первые драки и влюбленности, игры, в которые должен был научить играть отец, а учила мать. Мне всегда казалось, что она держит меня в строгости, но, на самом деле, она просто как могла справлялась за двоих, пыталась воспитать во мне мужчину. Думаю, ей было очень трудно, только вот она никогда этого не показывала, постепенно и терпеливо перекладывала на меня обязанности главного в семье, учила принимать решения и нести за них ответственность. И, как оказалось, не зря. Макото впервые пристально посмотрела на Нефрита, но он не повернулся. Казалось, он вообще разговаривал сам с собой, пустым взглядом окидывая безбрежные дали шумящего моря. — В один день к нам в дом явилась женщина, а вместе с ней девочка лет семи. Мне тогда было пятнадцать. Женщина представилась женой моего отца. Оказалось, что он уже десять лет жил на две семьи и воспитывал дочь. А что, удобно. Одна «любимая» здесь, в Токио, другая в Кацуура. Возможно, где-то еще меня ждут отпрыски славного капитана Ли, — горько усмехнулся Неф, и Мако почувствовала, что ей становится дурно. — Помню, как мне хотелось выгнать эту женщину, как хотелось наброситься на нее, и мамино серое лицо и бескровные губы, лучше всяких просьб и приказов заставляющие меня молчать. А во мне все вопило от протеста! Мне казалось, мама повела себя странно: оставила их ночевать в нашем доме, накормила, устроила в лучшей комнате. Даже голоса на нее не повысила. А я ненавидел эту чужую женщину, эту похитительницу, разрушительницу, и каштановые кудряшки ее дочки ненавидел, и синие, как у меня, глаза. Тем более, разлучница знала, что мой отец женат, что у него сын… И плевать мне было на ее раскаяние, оно запоздало на десять лет. Я тогда не спал всю ночь. И никто не спал, я знаю. С того дня в нашем доме перестали нормально спать. Нет, мама держалась мужественно, при мне не проронила ни слезинки, даже когда отец вернулся на очередную побывку как ни в чем не бывало. На ее месте мало кто мог бы сохранить достоинство, но она просто поставила его перед фактом: развода не будет. И нет, с ним она жить не собиралась, однако сохранить доброе имя ради меня, ради моего будущего, она считала первостепенным и осталась верна своему выбору до самого конца. Отец практически не появлялся в Токио, я не хотел с ним общаться, даже несмотря на уговоры матери; вернулся ли он в ту семью, я не знаю. Через два года он умер во время службы и был погребен здесь, на фамильном кладбище, все такой же благочестивый и уважаемый в глазах всех, кроме тех, кто его хоронил, — Нефрит сунул руку в карман брюк и протянул Макото карточку. На ней был сфотографирован… он сам. Кино в жизни бы не подумала, что это не Нефрит, а его отец: то же выражение лица, та же обезоруживающая улыбка, те же волосы и стать… И пусть фото было черно-белым, сходство оставалось поразительным. Капитан Ли, молодой, беззаботный, обнимал за плечи хрупкую болезненного вида девушку, в которой слабо угадывалась Сэцуко, выглядевшая еще невзрачнее на фоне своего мужа, но все же куда более счастливая, чем теперь. Нефрит и Макото остановились и повернулись друг к другу. Впереди, среди пенно вздымающихся волн, расстелился пирс, к которому, судя по всему, и вел ее Неф; тот самый, где было сделано это фото, пусть и много лет назад. — Я только с возрастом понял, что ненавидел не тех людей. Ту девочку… Она уже теперь совсем взрослая. Я больше не видел ее ни разу. Ее зовут Нару Осака. Видишь, у нас с тобой гораздо больше общего, чем тебе кажется, Макото. У тебя есть пропавший отец, у меня — сестра. И есть выбор, который можем сделать только мы. Или жалеть всю оставшуюся жизнь, что не воспользовались шансом. Макото смотрела в его глаза и молчала. Наверное, впервые она действительно поняла его, почувствовала, что может дотронуться до его эмоций, будто они были ее собственными: предательство близкого и любимого человека, боль и желание защитить единственное, что осталось, страх встретиться с неизвестным. Страх, что тебя оттолкнут и не примут. Все это было так знакомо, так близко самой Мако, и девушка сделала самое естественное, что могла — протянула руку и сжала мужскую ладонь, и Неф не воспротивился. Он медленно переплел их пальцы, словно укрепляя эту доселе незнакомую им ментальную связь, красной нитью пробежавшую внутрь, в вены, во вскипевшую волнением и сочувствием кровь. Сейчас у нее не было ни единого сомнения: перед ней Нефрит Ли. Настоящий. От первого и до последнего порыва души. — Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? В Кацуура? — Если только этого хочешь ты. — Тебе нужна поддержка. — Не ценой твоего спокойствия. — Я буду спокойна, если буду знать, что у тебя все хорошо, что есть кто-то, кто окажется рядом, когда это нужно. Несколько секунд мужчина глядел на нее особенно пристально, словно что-то решая. — Я купил два билета на поезд. На следующую неделю, — Ли вынул из другого кармана брюк светло-голубую бумажку и подал ее Макото. — Если захочешь, приезжай на станцию. Если нет… сегодняшняя встреча будет предпоследней. Не думаю, что мне удастся избежать посещения мероприятия, устроенного собственной матерью с моей легкой руки, но могу дать твердое обещание никогда больше не появляться на твоем пути. Макото взяла билет и крепко — крепче, чем нужно — сжала его в ладони. — Неф… — Не говори ничего. Теперь, я думаю, нам пора возвращаться. Кунсайт скоро съест меня за постоянные отлучки. Но назад они шли все так же не торопясь, только вот расстояние между ними стало меньше, а руки их были соединены, и Мако отчего-то подумала, что теперь у нее есть куда более важное воспоминание о Иокогаме, куда более яркое и острое, чем бесшабашные ночные прогулки и вкус поцелуев Кунайо. Тогда у нее кружилось голова, сейчас — щемило сердце. За мальчика, который вот так жестоко встретился с подлостью и низостью, за двух женщин, долгие годы приносивших себя и свое счастье в жертву ради недостойного человека, и за беззащитную девочку, неизвестную ей Нару Осака, маленькую копию Нефрита Ли. Макото еле сдерживала предательские слезы; жалость когтем цеплялась в горло, убивая попытки хоть что-то сказать. А может, и правда не надо? Может, главное сейчас то, что они рядом и чувствуют одно и то же? Понимают, как никто понять бы не смог? И пусть другие косятся на них, таких странных и непохожих: на аристократичного мужчину, быть может, впервые в жизни не замечающего, как его провожают заинтереснованными или завистливыми взглядами, и на вызывающе-бандитского вида девушку, крепко держащую его ладонь, почему-то однозначно говорящую саму за себя: нет, несмотря на некоторую внешнюю схожесть, они не родственники. Они вместе. В это мгновение, в эту минуту — вместе. А дальше… будь что будет! Пирс Осанбаши остался позади, как и молодая и влюбленная чета Ли, еще не знающая, что ждет их в будущем, и как сурово распорядится с их счастьем судьба. Макото мысленно попрощалась с ними и села в машину Нефрита, все еще погруженная в состояние той терпкой грусти, которую нужно перерасти и пережить. Дорога до Токио оказалась на удивление быстрой, даже слишком, и Мако не сразу поняла, что они снова очутились недалеко от библиотеки, в эпицентре людского шума и суеты. Быть может, уйти по-английски, не прощаясь? — У тебя плечи сгорели. Мако машинально осмотрела оба безнадежно пылающих плеча и равнодушно хмыкнула: — Помажу чем-нибудь в клубе. — Отвезти? — Не стоит. Они молча повернулись друг к другу. Удивительно, но это было совсем нетрудно. Нефрит бледно улыбнулся: — Спасибо, что согласилась поехать. Макото в последний раз коротко дотронулась до его руки и вышла из автомобиля, совершенно позабыв о том, что оставила свои вещи на заднем сидении. Она шла не оглядываясь, не пытаясь увидеть, смотрит ли ей вслед Ли, и не хотела никаких обещаний, хотя все уже решила. Прямо в ту секунду, когда поняла: второй билет всегда принадлежал ей. Так и не зайдя в библиотеку, Макото сразу повернула в приют.