Багиры

Ами стояла в одном из коридоров здания суда и на удивление спокойно ждала своего слушания. Придумав неправдоподобную причину улизнуть из приюта с самого утра, когда остальные обитательницы «Багир» едва покинули свои постели, девушка, полностью собравшись и захватив все необходимые документы, ни с того ни с сего отправилась бродить по Токио: погуляла по ближайшему залитому солнцем парку, выпила чашку кофе в первой попавшейся кофейне, бездумно пошаталась по торговому центру. Ей была необходима эта пауза, возможность подумать о том, как меняется ее жизнь и что будет дальше. Мицуно очень ценила помощь подруг и поддержку Зойсайта, но иногда наступает время, когда нужно остаться наедине с собой, и оно пришло. Ами прислушивалась к себе, к своему состоянию, и ей было радостно осознавать, что недели, проведенные с подругами и Като, не прошли для нее бесследно: ей не хотелось шарахаться от случайных прохожих, даже тех, которые стояли за ее спиной на эскалаторе, не хотелось отодвинуться от студента, смущенно попросившего разделить с ней столик в переполненном желающими позавтракать кафе, не хотелось прятаться и запираться. Безусловно, Ами вступала в лучшую жизнь, ту, где у нее были и радости, и опыт, и с этим опытом Мицуно планировала смело начать новый этап. Да, сейчас тяжело, не все мосты сожжены, не все расставлены точки над «i», однако это уже не казалось чем-то смертельно безнадежным. Наоборот, Ами наконец увидела свет в конце тоннеля: как они с Зойсайтом, смеясь и радуясь тому, насколько им хорошо вместе, гоняют по чинным улочкам на его велорикше; как Ами снова вливается в студенческую жизнь; как она приходит к «багирам» в гости… Осталось полшага. Последний рывок. Он требует мужества, и оно есть. Мицуно больше не желала жить своим прошлым. Обутые в новые белые лодочки ноги уже стали слегка натирать, а молочного цвета блузка с треугольным вырезом перестала быть идеально свежей и выглаженной, когда Ами не спеша все-таки отправилась к автобусной остановке. Их, как и слегка удлиненный бирюзовый кардиган с золотым переплетением по вороту и синюю узкую юбку с поясом, выглядевшую чуть короче, чем она есть, ей со всей ответственностью и привычной экспрессивностью подобрал для нее Зой, и это делало ее увереннее, как и взгляд студента, скользнувший по ней с неожиданным интересом. Кажется, если бы она задержалась за столиком чуть дольше, парень бы обязательно спросил номер ее телефона, а не проводил глазами до выхода, однако Ами не испытала должного соблазна удостовериться, что наконец выглядит как прежде. Нет, даже лучше. Ведь если раньше, до брака с Томо, она была просто симпатичной, хрупкой и изящной, что-то из разряда вечных девочек, которые и в сорок могут выглядеть и преподносить себя на шестнадцать, то теперь она стала взрослее и мудрее; ее глаза блестели; ее походка стала легче и вместе с тем уверенней. Ами по-прежнему была скромным человеком, не желающим притягивать лишние взоры, не претендующим на эпатаж и броскость. Но внутри нее словно зажегся спокойный, стабильный в своем сиянии светоч, внутренняя устойчивость и ровная теплота, и это было не просто приятно, это окрыляло! Времени до заседания было больше чем достаточно, но девушка не желала возвращаться в клуб, дабы не терять своего настроя быть сильной и самодостаточной перед своей главной проблемой. Единственное, что Мицуно хотела успеть сделать, это наконец откровенно поговорить со своими родителями. В Стокгольме сейчас чуть больше шести утра, а в Токио — обед, но Ами знала, что ее родители, хоть и давно покинули родную страну, вряд ли изменили своей привычке вставать спозаранку. Не важно, что за окном: Кунгстредгорден или Синдзюку-гёэн, есть вещи, неподвластные расстоянию, и это было чертовски упоительно, ведь Ами с легкостью могла представить неизменный запах чабреца из отцовской кружки и зажженные мамой благовония с нотками иланг-иланга и гвоздики, и знать, что все действительно так. Отойдя от ожидающих нужный автобус пассажиров на удобную дистанцию, Ами достала из сумки небольшой телефон, подаренный Зойсайтом. Если честно, Мицуно устраивало и его отсутствие, ей вполне хватало городских будок, стационарного — «багир» и мобильного Айно, но Като настоял на том, что им необходимо поддерживать связь — «Ну мало ли что, котенок!» — и Мицуно пришлось как обычно уступить. А сейчас она и вовсе была благодарна за то, что Като настоял на приобретении сотового. Ами решилась на важный для нее шаг и могла тут же претворить его в жизнь, пока есть запал. Нет, ну не гениален ли Зойсайт? Набрав знакомый до боли номер, девушка прослушала несколько гудков, а потом услышала голос мамы: — Алло? — Мам, это Ами, — Мицуно и сама бы не могла сказать, почему так дрогнул ее голос, а еще сильнее — сердце, пустившееся вскачь. От вины? От счастья? — Ами? Девочка моя! Ну наконец! — радостно вскричала мама, и послышалась какая-то возня. — Устали тебе дозваниваться, мы тут места не находим. Откуда ты опять звонишь? Почему твой старый телефон недоступен? Томо несет какую-то неразборчивую чушь! Ну не можешь же ты и правда никогда не бывать дома и не заряжать телефон! Ох, да что это я! Как у тебя дела? Как ты? — Успокойся, мамочка, все хорошо, — с трудом глотая подступившие радостные слезы, почти прогнусавила Ами, — не звони больше Томо, я с ним не живу. Не пугайтесь, пожалуйста, я правда в порядке. Мы с ним давно разошлись. Со мной все хорошо. Хорошо, слышишь? Я все объясню потом, я больше не пропаду. Созвонимся по этому номеру. Если Томо будет вам звонить, спрашивать, как со мной связаться, ничего ему не говорите, — и горько добавила: — Я зря вас не послушала, когда вы просили меня подумать, прежде чем соглашаться за него выйти. — Что случилось, доченька? Вы не поладили? — растерянно спросила мать. — Почему ты сразу не сказала? — Я должна была, я знаю, простите меня, что заставила вас так волноваться. Папу поцелуй. Я не могу сейчас говорить, но свяжусь с вами в ближайшие дни, — Ами от души надеялась, что маме не очень слышно, как она шмыгает носом. — И не тревожьтесь больше. Я вас очень люблю. — И мы тебя, солнышко. Мы будем ждать. Ами сбросила вызов и высморкалась в припасенный белый платочек; на нее покосилась какая-та чопорная на вид женщина, мнущаяся на остановке, и Мицуно отошла еще на несколько шагов. Вопреки всем опасениям, сложившимся в горькие томительные недели, и покрасневшим глазам, Ами была счастлива, как бывает счастлив всякий человек, оставивший позади груз тревог и страхов. Она и правда давно должна была довериться своим близким, позволить им поддержать ее, помочь пережить непростой период жизни, и сейчас Ами жалела, что не дала им такого шанса. Она хотела огородить их от тревог, но заставила существовать в постоянном беспокойстве, и это было неправильно. Зато теперь так не будет. У Томо больше нет над ней власти. Стоя в коридоре суда, Ами думала именно об этом. И даже когда он подошел к ней, с нечитаемой полу-ухмылкой и заслоненным очками взглядом, Мицуно разве что выше приподняла сжавшийся подбородок и металлический корпус аппарата в кармане кардигана, и только. Он ничего ей не сделает, когда кругом столько народу. Трус и слабак. — Ну, здравствуй, жена, — неуловимо-серый классический костюм, неопределенного цвета короткие темноватые волосы, мягкий, невыразительный тембр, отсутствующие особенности лица — в этом был весь Томо. Человек-призрак. Человек-ничто. — Хорошо выглядишь. Ами лежит на полу в гостиной и смотрит на подоконник с тремя одинаковыми горшками, в которых на строго равных расстояниях застыли одинаковые фикусы. Одинаково протертые, одинаково политые. Если они засохнут, если будут стоять не так, Томо убьет ее. Ами лежит на полу и мечтает, чтобы фикусы проросли в ней, вспороли ей внутренности, проткнули ее своими корнями, превратили ее в дерн, в прах, в перегной, и ей больше не пришлось трястись над ними, не пришлось чувствовать боль и унижения. Не пришлось бояться. Но встает и идет взбрызгивать ненавистные уродливо-идеальные листья. Ей не спастись. — Не то что замужем за тобой, — в ее тоне скользнула неприсущая Мицуно сталь, и Тамура это, кажется, отметил, хотя и не показал этого. Что? Нет больше твоей безропотной плюшевой зверюшки с вечно улыбающимся ниточным ртом? — Женщины часто расслабляются в браке, — с небрежным видом заявил Томо, не смутившись. — Им становится лень выглядеть хоть сколько-нибудь опрятно, не то что привлекательно. Расслабляются? Намек, что Ами себя запустила? Это так он характеризует непрекращающийся ужас, в котором изо дня в день пыталась существовать Мицуно? Ами аж задохнулась от возмущения, от острого желания кинуться на своего мучителя с кулаками, однако ответила максимально холодно: — С тобой я не знала такого чувства, Томо. И как тебе хватает наглости вообще об этом говорить? Впрочем, не отвечай. Тебе неизвестно, что такое совесть, а следовательно, и ее муки. — И это говорит мне женщина, бросившая своего мужа ради какого-то залетного проходимца? Да тебе в театральный надо было поступать, а не на мед. Ты наставляла мне рога, а теперь плачешься, что я недостаточно тебя обхаживал? — Какая чушь, Томо, — гневно бросила Ами, — даже если бы я захотела, как ты выразился, наставить тебе рога, то не смогла бы, потому что ты держал меня под замком как какого-то питомца. И это не говоря о постоянных побоях. — У тебя есть доказательства, Мицуно? — издевательски нагнулся к ней Томо, явно довольный собой; Ами затошнило от запаха его одеколона, от самодовольства в его голосе и лживо-невыразительном лице, на котором любой мимо проходящий не заметит и тени недоброжелательности. — Ну, кроме трепа твоих беспризорных подружек и лохматого рыжего сутенера? Заключения врача? Свидетели? Кто тебе поверит? Я обдеру тебя и твоего защитничка до нитки. — Посмотрим, Томо, — брезгливо отодвинулась от него Ами, — но я бы на твоем месте не была так самоуверенна. Если ты думаешь, что тебе все сойдет с твоих грязных рук, то ты ошибаешься. Томо, препротивно улыбаясь, окинул Мицуно каким-то новым, демонстративно-оценивающим взглядом, от которого Ами едва не передернуло, но она сдержалась: — Ты изменилась, Ами. Стала сильнее. — Вот за это не тебе спасибо. Заметив в конце коридора Минако и Макото, Ами обошла Тамура и направилась к ним, покуда Кино еще не распалилась до конца и не отвесила Томо пару крепких пенделей, запоров весь свой строгий официальный вид, закрепленный черными брюками, зеленой рубашкой и бабочкой. — Что этому слизняку от тебя надо? — грозно поинтересовалась Мако, недвусмысленно поглядывая за плечо Ами, и та успокаивающе сжала ее ладонь: — Ничего такого, решил позлопыхать, пока судьи нет. Не говорите ничего Зойю, хорошо? Он может не так среагировать. — А я бы на это посмотрела! И поучаствовала при необходимости. — Мако, — укорила подругу Айно, и Ами заметила, что та вроде бы немного бледнее, чем обычно, но на расспросы времени не было. — Не будем опускаться до Тамура. Много ему чести. А вот и Зойсайт, — Ами выразительно поглядела на подруг, чтобы они сделали самый непринужденный вид, и подошла к Като, сопровождавшего статного адвоката Цукино. — Как настрой, мисс Мицуно? — басовито поинтересовался юрист, и Ами достала из кармана маленький диктофон, который все еще машинально сжимала пальцами, хотя необходимости уже не было никакой. На несколько секунд приобняв пунцового от волнения Зойя, Мицуно бледно улыбнулась своему защитнику: — Настрой боевой, мистер Цукино, — подала ему крошечный серебристый аппарат и кивнула заинтригованно растаращившихся на нее «багирам». — Что это? — похлопал рыжими ресницами Като, повертев в пальцах диктофон, моментально перекачевавший в цепкие руки адвоката Цукино. — Это наша свобода, Зой. Моя свобода.