Багиры

Время сделало петлю и вновь привело Кунсайта в зал ресторана «Тайна»: стилизация под звездное небо, серебряный акцент в деталях, закрытые акрилом затемненные кабинки, и мужчина непроизвольно занял ту, в которой встречался с Минако в прошлый раз. Именно здесь началось то, что стало неотъемлемой частью его жизни; именно здесь изменился он сам. Суетливый, поглощённый своей работой, он впервые за долгое время посмотрел на человека — не на клиента — напротив. Пристально. С чувством. Пытаясь понять, что его гложет, чем он дышит, что с ним будет, когда он, Кунсайт, сядет в свою машину и помчится навстречу другим важным и, безусловно, нужным делам. Этим человеком была Минако Айно — пока еще не его, неизвестная Минако Айно, но неожиданно понятная и близкая в проявлении своих растрепанных чувств, растерянная, неопытная, интуитивно ищущая защиты и поддержки, но полная достоинства и внутреннего мужества, бесхитростно покорившего Миура буквально слету. Она ранила его в голову, прокралась куда-то глубоко под кожу, в самый мозг, в оголенные нервы, неизвестно как добралась до сердечной мышцы — сгустка живых тканей, качающих по его телу кровь. Нет, Кунсайт не был бессердечным или равнодушным, но он никогда не страдал излишней эмпатией, особенно если дело касалось бизнеса, а Минако, прежде всего, была его потенциальным партнером. Здесь, в этом ресторане, она перестала им быть в том смысле, в котором он привык рассматривать сотрудничающих с ним людей. И в его жизни появилась хрупкая, стойкая, светлая, нежная и желанная девушка — девушка-наваждение, девушка-солнце, девушка-боль. Кунсайт не был готов отпустить ее. Не теперь, когда его сердечная мышца стала именно сердцем. Как только Минако появилась в проеме в сопровождении официанта, Миура бессознательно поднялся с обтянутой бархатом скамейки, впился жадно-исступленным взглядом в родное лицо. Мужчина думал о ней целый день; он не совершил ни одного полезного дела и даже не пытался сделать вид, что занят. Единственное, на что его хватило, это беспрестанно перелистывать в памяти все то время, что они провели с Айно вместе, и искать как можно больше аргументов в пользу их отношений, хотя в этом не было никакой надобности. Он был нужен ей, она — ему. Так какие, к черту, важны еще причины? Сейчас, когда Минако была так близко, в расстоянии вытянутой руки, сомнений было еще меньше — их не было вообще. Он любил ее всю: ее обтянутый розовым стан, ее золотистые, спускающиеся ниже талии волосы, ее ясные голубые глаза и даже эту полупечальную улыбку. Любил без резона и колебаний. И не мог позволить себе потерять ее. — Привет, — с неуверенностью, нервно дернув уголками губ вверх, качнулась к нему Минако, и Кун решительно заключил ее в объятия и поцеловал, укутываясь во все еще слишком сладкий, но по-прежнему дурманящий запах ее духов. Ему было плевать, смотрит ли на них официант, тем не менее, на самом деле, Кунсайт был уверен, что парнишка предупредительно скрылся, хотя проверять это ему было неинтересно. Сейчас существовали только он и Минако — ее пылающее, невообразимо красивое лицо против его. И, пожалуй, томный отзвук саксофона за акриловой занавеской. — Я еле дождался, — прошептал Миура, легким интимным движением касаясь бархатистой щеки. Ему так хотелось, чтобы она расправила плечи и, рассмеявшись, принялась весело щебетать, как с трудом успела навести марафет, а еще ей достался до невозможности чудной таксист, который запутался в трех соснах… Но в глазах Минако плескались тревога и печаль, оседающие куда-то на дно кунсайтовой души, на отполированный столик и блестящую мозаику пола. Что-то было не так. Совсем не так. И это предчувствие медленно, но верно отравляло подступающим отчаянием. Дышать стало совсем трудно. — Прости, я, быть может, опоздала? — слегка растерялась Минако, как чужая. — Нет, — солгал он и отодвинулся, с горечью видя, что Айно как будто бы стало легче. — Прекрасно выглядишь. Он помог ей сесть и разместился напротив. Еще одна фотокарточка из памяти: черно-белое узкое платье, узел волос, взгляд, полный отстраненности и безысходности. Образ поменялся, а взгляд все тот же. С виду перед ним его любимая, дорогая сердцу девушка — юная, с беззащитно распущенными локонами, свободно обращенная к нему, как цветок к солнцу. Но это не она. Почему? Что, небо раздери, произошло с сегодняшнего утра, что все откатилось на несколько месяцев назад, когда они были друг другу совершенно посторонними людьми?! — Что случилось? — хотя тон остался абсолютно ровен, не выдержал Кун, взяв со стола папку с меню, но, поддаваясь дурному предчувствию, так ее и не раскрыл; меньше всего в это мгновение он думал о еде. Его куда больше занимали полу-обнаженные девичьи плечи, сжатые так сильно, что дрожали сцепленные на столике пальцы. — Ничего, — слишком быстро ответила Мина и снова попыталась фальшиво улыбнуться. Пальцы дрогнули сильнее. Это, черт возьми, ранило! — Минако… Мина… — Я сегодня была у тебя дома, — выпалила Минако на одном дыхании, — и застала там какую-то женщину. Пожалуй, если бы Айно вдруг заявила, что увидела в его доме гималайского медведя, Кунсайт удивился бы меньше: — Женщину? — растерялся он. И вдруг: — Берилл… — у него аж зубы скрипнули от ярости. — И как у нее хватило наглости заявиться после того, как я велел ей убраться? — с досадой кинул мужчина папку на столешницу, тем не менее, испытывая недюжее облегчение. — Она вломилась после твоего ухода, сказала, что ей нужно перекантоваться. Но без Миры я ее принимать не намерен, и я дал ей это недвусмысленно понять. Так она посмела прийти ко мне, когда я уже ушел в офис! Как я не додумался забрать у нее ключи?! Минако, это просто недоразумение! У меня нет никаких отношений с Берилл уже давно, мы расстались еще до рождения Миры. Я ей прямым текстом сказал, что у меня есть женщина, и никаких услуг гостиницы я больше не оказываю. Я обязательно заберу у нее ключи, как только увижу! Сменю замок! И так словесно всыплю ей по первое число, что она навсегда оставит свои притязания при себе. Неужели она нахамила тебе? У Миура аж камень с души свалился. Если проблема в этом, то, можно сказать, что проблемы и нет: Мира всегда будет его дочерью, и перед ней (Минако это и без всяких пояснений понимает) двери дома отца не закроются никогда, а вот Хирата не входит в список близких людей Куна, она ему никто и уж явно не может соперничать в значимости с Минако. — Неужели ты из-за нее такая расстроенная? — Что ты, Кун, я и не сомневалась… Нет, я сомневалась. Я очень испугалась, — на секунду, словно потеряв контроль, Минако закрыла лицо руками, и Кун едва не кинулся к ней, однако девушка уже отняла их. — Я не верила, что ты такой… такой… — она была в полнейшем отчаянии, и это казалось Миура чем-то иррациональным: — Все позади, произошла ошибка, и теперь ты знаешь это, — он успокаивающе протянул вперед ладони, но так и не успел сжать дрожащие пальцы, потому что те соскользнули куда-то вниз. — Я приехала расстаться с тобой, — голос чужой, мертвенный, в глазах — пустота. Кунсайт замер. Он вообще перестал что-либо понимать. — Расстаться? — тупо переспросил он. Они только что выяснили, что его бывшая — действительно бывшая, а Минако, судя по всему, и вправду к нему неравнодушна, раз так переживала на этот счет. Тогда… почему? Вопрос, видимо, так ярко отразился на его лице, что его даже не нужно было произносить вслух. — Из-за Берилл? — Из-за меня. Чушь какая-то! Кунсайт знал этот взгляд, слишком хорошо знал. Взгляд смертельно больного человека, извиняющегося за то, что ему суждено уйти. Взгляд, лишенный всякой надежды. Виноватый. Обреченный. Неужели она и правда на это решилась? Без всяких «за» и «против»? Без аргументов, которыми забивал себе голову Кунсайт? Неужели он настолько для нее ничего не значит, что она даже не посчитала нужным поговорить с ним? Прийти к решению вместе? И вдруг ощущение сопливой юности слетело с Кунсайта, как дым. Больше не было желания кидаться перед Минако на колени и горестно рыдать, кляня жестокую судьбу. Надрываться. И никакой лирической жажды напиться до полубеспамятства. Все снова стало прозой — очередной прозой в его жизни. Есть он, и есть она. И она решила его бросить, смягчив все банальным аргументом, что причина в ней, а не в нем. Это настолько избито, что даже не стоит того, чтобы пытаться понять и оправдать. А дело-то в нем. Просто он недостаточно нужен. Недостаточно удобен и хорош. Нет, наверное, она его все-таки любила, да и страдала абсолютно искренне. И ему ее жаль сейчас, и всегда, наверное, будет, даже когда все останется позади, когда все, что у него будет — это отрывки снятых видео, похороненных в корпусе вновь запылившейся камеры. И все же… — Я не хочу отпускать тебя, Минако. Пожалуй, он должен был сказать эту правду. Уйти, сделать вид, что ему все равно?.. Детский сад. Ему не пятнадцать, что бы там ни бурлило в его душе. Откинувшись на спинку скамьи, так и не согрев девичьи руки, он пристально смотрел в лицо Айно. — Я это знаю, — сипло прошептала она, опустив голову и, видимо, перебирая оставшимися без тепла пальцами. — Именно поэтому… Я никогда не буду устраивать тебя. Не дам тебе спокойствия и уюта, которого ты так хочешь. — Откуда ты знаешь, чего я хочу? Минако вскинула на него блестящие глаза: — Знаю. Поверь, знаю. Тебе нужна девушка, которая будет с тобой. Которая станет ждать тебя дома с работы. Которая поставит вашу семью выше всего. Ты хочешь семейных традиций, объятий ночью, уверенности, тихую гавань, — ее отрывистые слова были практически обвиняющими, на грани срыва. — А ты этого не хочешь? Девушка закусила губу, и Кун практически почувствовал металлический привкус крови, попавшей ей в рот. Бедная, глупая маленькая Минако! За что ты так с собой? Наступаешь себе на горло, губишь? Почему страдание тебе дороже твоего счастья? Потому что, видимо, ты, Кунсайт, не тот. Миура чувствовал, что, наверное, если сейчас надавит на нее, сожмет в объятьях, поцелует, заставит выговориться, она сдастся, расклеится, и он отвоюет себе еще сколько-то ее тепла и терзаний. Но снова настанет миг, когда Айно встанет перед выбором, и этот выбор опять будет не в его пользу, потому что он никогда таким не был. Она взвесила и решила это за них двоих, и ей лучше быть самой по себе, чем в отношениях. Не будет ли уважительнее принять это? Кунсайт не хотел быть постоянным прессом. Он хотел, чтобы находиться с ним было ее доброй волей. Манипулируя ее чувствами, он только сильнее ощущал себя ненужным и обманутым. Роль тюремщика — это не его роль. В кабинку совершенно неожиданно протиснулся официант: — Простите, вы готовы сделать выбор? Минако посмотрела на него так, будто видела впервые. Кунсайт не удержался от полного горечи и желчи смешка: — Готовы. Но в ваших услугах мы не нуждаемся. Мальчишка, смутившись, тут же выбежал вон. — Надеюсь, ты все сделала правильно, Минако, — это было абсолютно искренне. Миура поднялся со скамьи, оправил белый костюм. Бархатистая коробочка, притаившаяся на дне его кармана, так и осталась лежать в нем. Не оборачиваясь, мужчина вышел наружу и сел в свою машину. Не колеблясь, достал измятую сигаретную пачку. И закурил.