Вперед в прошлое

— …беру тебя в законные мужья и обещаю любить и уважать до конца своих дней, — голос невесты подрагивал от переполняющего её счастья, и гости в зависимости от пола умилённо потянулись кто за платочками, кто за флягами с коньяком. — Объявляю вас мужем и женой! — торжественно прокричал священник, пытаясь заглушить восторженную толпу, взорвавшуюся аплодисментами, когда, не дождавшись официального разрешения, жених привлёк к себе невесту в страстном поцелуе. Ну, его можно было понять, семь лет ожидания — долгий срок.* — Обожаю свадьбы! — довольно улыбаясь, сказала Белль. Она была рада, что сыграла в воссоединении влюблённых не последнюю роль. Девушка стояла чуть позади всех гостей, но всё равно привлекала лишнее внимание то ли своим золотистым нарядом, то ли необычным спутником. — Это потому, что ты безнадёжный романтик, — Зосо протянул ей бокал шампанского и улыбнулся: — Ей-богу, вот уж никогда бы не подумал, что этот случай и правда окажется истинной любовью. Ты выиграла. — Мы не спорили, — поправила его Белль. — Это было очевидно. Уж если первое, о чём девушка спрашивает, освободившись из замурованной башни, где она провела семь лет, — о судьбе возлюбленного; значит, это и правда любовь. — Малейн просто повезло, что ты её нашла и решила поиграть в благотворительность, — скривился Тёмный. — И что соперница оказалась настолько уродливой, что даже папочкины деньги не смогли сделать её хоть капельку привлекательнее в глазах принца. — Вот любишь ты всё извратить, — укоризненно посмотрела на него Белль. — Просто признай, что я молодец. — Ты — чудо, — Зосо подмигнул девушке и галантно предложил руку, которую она с удовольствием приняла, и они проследовали в банкетный зал, где их ждал королевский пир. Сегодня можно было позволить себе немного расслабиться и отпраздновать не столько свадьбу, сколько окончание многомесячных изысканий. Уже почти три года велась непрерывная работа. Проклятие состояло из нескольких частей. Первая часть, которой занимался Тёмный — это символы разрушения. Он собирал символы страха, тщеславия, мстительности, гнева, лживости, алчности. Чтобы стать частью проклятия, эти чувства должны были быть возведены в абсолют, заполнить человека полностью, и тогда они обретали силу. Тёмный благодаря своей сущности умел распознавать души, переполненные подобными эмциями, а иногда человека приходилось немного подтолкнуть к краю, чтобы получить своё. Вторая часть — это символы созидания, которые, расправившись с каждой книгой в башне, стала собирать Белль. Это были любовь, доброта, вера, отвага, верность, бескорыстие, честность. Но это не значит, что Белль не приходилось играть грязно, чтобы получить их. Ведь лучший способ обнажить какое-либо качество — это испытать его, поставив под сомнение. И порой, открывалось совсем противоположное. Как в тот раз, когда Белль проверяла на бескорыстие одну милую супружескую пару и подослала к ним золотую рыбку, исполняющую желания. Кончилась эта история тем, что разочарованная Белль позвала Зосо забрать символ алчности. Истинную любовь пришлось искать дольше всего. Что поделать — товар она редкий. Но вот принцесса Малейн и принц Роберт счастливо соединились и отдали Белль за помощь пряди своих волос, которые мгновенно перекочевали в колбочку в башне Тёмного Замка, примкнув к остальным ингредиентам. Оставалось только найти исполнителя проклятия и, соответственно, сердце того, кого он любит. Пир шел полным ходом, и, утомленная от разговоров и музыки, Белль наклонилась к Зосо: — Давай прогуляемся? Здесь слишком душно. Мужчина тут же поднялся, захватив бокалы и бутылку со стола. Они вышли в сад и не спеша пошли по аллее. Ночной воздух был по-весеннему свеж; пахло цветами, повсюду стрекотали цикады. Белль подошла к скамейке рядом с цветущей сакурой и задумчиво опустилась на неё. — Ты выглядишь грустной, — заметил Зосо. Он никогда не спрашивал, а только давал понять, что видит состояние Белль, давая девушке возможность промолчать или поделиться с ним своими мыслями. — Я просто задумалась… Что это означает, если между двумя людьми истинная любовь? В отличие от просто любви? — Белль старалась говорить легко, будто это просто светская беседа о философии, но Зосо всегда видел её насквозь. — Я не много знаю о любви, Белль, чтобы судить, — осторожно начал он. — Истинную любовь я видел вот у Малейн с Робертом и… у тебя. И скажу тебе честно, если любовь такая, то мне этого добра не нужно. — Можно задать тебе личный вопрос? — Белль было неловко поднимать такую болезненную для Зосо тему, но она должна была знать. Дождавшись его рассеянного кивка, она медленно заговорила: -— Ты когда-то рассказал мне о женщине, которую ты любил и вынужден был убить… Она любила тебя? Зосо тяжело вздохнул, бросив короткий взгляд на Белль. Он понимал, почему она задаёт эти вопросы. С тех пор, как прядильщик выбросил её из своей жизни, словно ненужную вещь, прошло много времени, но он так ни разу и не дал о себе знать, а Белль очень ждала, хотя гордость никогда бы не позволила ей это признать. Она погружалась в работу над проклятием с головой, перебивая боль чрезмерной занятостью. Но время шло — свет надежды в её глазах постепенно поблёк, и рана в сердце начала затягиваться. И вот она решила заняться самоанализом за счет Тёмного. Что ж, если ей это поможет двигаться дальше… Зосо разлил шампанское по бокалам; они оба пригубили в молчании. И он сказал: — Любила, и я не знаю, что могло быть истинней, чем наша любовь, хотя её поцелуи и не смогли снять с меня проклятие. — Расскажи мне об этом. Какой любовь должна быть, по-твоему? — тихо попросила Белль, отпивая ещё глоток. — Она должна быть простой, прежде всего, — ни на минуту не задумался собеседник. — Забота, уважение, покой, которые хочется дарить любимому человеку. И безграничное доверие, единение мыслей, целей, желаний. Когда этот пазл совпадает, то уже нет места никаким бурям и штормам. — И никаких секретов и страха… — печально продолжила Белль. — Ну, боимся мы все чего-то, но вместе бояться не так страшно, как и скрывать секреты, — попытался Зосо перевести всё в шутку. Белль посмотрела ему в глаза и улыбнулась с каким-то удивлённым выражением, как будто нашла клад там, где копала сотни раз. Она прерывисто выдохнула и обхватила себя за плечи. — Может, вернёмся домой? Каждый раз, когда Белль называла Тёмный Замок домом, у Зосо внутри что-то приятно сжималось, как будто это и правда было чем-то большим, чем просто здание. Это она наполняла его новым смыслом и теплом. — Конечно, дорогая, — и они перенеслись в главный зал. Пока Белль не успела удалиться к себе в комнату, Зосо попросил: — Сыграешь что-нибудь для меня? Фортепиано всё так же стояло на маленьком возвышении. Белль как-то раз потратила полдня, настраивая инструмент и костеря тех, кто настолько запустил его. Тёмный любил наблюдать, как она играет. Как её тонкие пальчики скользят по клавишам, заставляя воздух дрожать от удивительных звуков, которые она извлекала из фортепиано. Он никогда прежде не слышал мелодий, которые она играла: видимо, это было что-то из её прошлого, которое ещё не наступило. Однажды Белль позвала его с загадочным видом спуститься в зал. Она была непривычно стеснительна, что вызвало у Тёмного лёгкие опасения, что же такое она приготовила для него. Белль усадила его на стул, а сама села за инструмент и заиграла очень красивую мелодию, похожую на вальс. Её темп становился то медленнее и тише, то набирал обороты и громкость. Казалось, будто какая-то неведомая сила, набирая полную мощь, но вдруг находила покой и затихала.** Зосо заворожённо замер, вслушиваясь в музыку, и будто растворился в ней. — Это очень красиво, Белль, — шёпотом произнёс он спустя минуту после того, как она закончила. Эти слова тут же показались ему фальшивыми и не отражающими его настоящих чувств, но Белль было этого достаточно. Она улыбнулась и сказала: — Знаешь, я сама её написала… Она о тебе. Таким я тебя вижу, — смущённо призналась девушка. — Обо мне? — недоуменно переспросил Зосо. Никто никогда не дарил ему собственную музыку. Чёрт, да он вообще не мог вспомнить, когда кто-либо дарил ему подарки последний раз. Но этот подарок был настолько личным, настолько прекрасным и неуловимым, что мужчина вместо слов благодарности сказал только: — Сыграй ещё раз. Вот и сейчас она с улыбкой кивнула и скользнула за инструмент. Белль играла вдохновенно, прикрыв глаза, и это было волшебство без всякой магии. Наконец музыка стихла, и, пожелав друг другу спокойной ночи, они отправились по своим комнатам. С той поры, как Белль поселилась тут, Тёмный вновь открыл для себя прелесть сна. Кошмары его не мучили, и даже феи, казалось, немного сникли перед их с Белль магическим тандемом. Одно дело пытаться добраться до одного очень сильного мага, мощи которого нет аналогов в мире, и совсем другое, когда их уже двое. А оценить силу Белль они тоже успели. И, возможно, Зосо уже и не торопился бы так с проклятием, но у Белль были свои причины наложить его, как можно скорее. Найти бы ещё исполнителя… А это может занять времени чуть ли не больше, чем вся предыдущая работа. Не каждый же настолько ненавидит целый мир, что готов даже пожертвовать сердцем того, возможно, единственного, кого он всё ещё любит, ради страданий всех остальных. Да, личность должна быть весьма специфическая… Белль же в эту минуту терзали совсем другие мысли. Свадьба Роберта и Малейн растравила ей душу картинкой своего совершенного счастья и любви. Белль не завидовала им, но она не понимала, почему сама лишает себя даже шанса быть счастливой? Румпельштильцхен не вернётся; даже любя, он будет пестовать свой мнимый долг перед сыном до последнего, пусть и в ущерб здравому смыслу. Да и появись он сейчас на её пороге, разве она сможет его простить? Того, кто просто отшвырнул её, словно грязный кусок овечьей шерсти? У неё есть гордость, в конце-то концов. И Зосо прав: любовь не должна быть такой, как была у неё с Румпельштильцхеном. Между ними была разве что страсть, влюблённость, но ни доверия, ни общности, ни понимания у них не было. С внезапным удивлением, там на скамейке, Белль вдруг поняла, что всё это у неё было с… Зосо. Он понимал и принимал её такой, какая она есть. У них было много общего. Он заботился о Белль с самого начала их знакомства, и она всегда ощущала рядом с ним покой и безопасность. Они часто в шутку флиртовали, и это были как раз те шутки, за которыми много правды. Белль чувствовала, что он неравнодушен к ней, но зная о её разбитом сердце, он всегда был достаточно предупредителен, чтобы не ставить её в неловкое положение. Его сердце тоже когда-то было разбито, и намного страшнее, чем у неё. И может, это и не истинная любовь и вообще не любовь, но так ли важно вешать ярлыки, когда всё, что имеет значение — это просто быть рядом. По-настоящему быть, даже когда это больно и трудно и проще всё бросить и уйти. Быть рядом, даже когда об этом не просят, и дарить своё тепло и заботу. Белль почувствовала, что задыхается. Набросив халат и не давая себе шанса струсить, она быстро вышла в коридор и босиком добежала до комнаты Зосо. На мгновение зажмурив глаза, решительно приоткрыла дверь и вошла внутрь. Зосо, видимо, как раз собирался ложиться спать: на нём не было рубашки; и Белль подумала, что впервые видит его таким. Он удивлённо взглянул на девушку, но она вдруг словно примёрзла к месту, не зная, что сказать или сделать. Белль неловко опустила глаза, мысленно ругая себя за столь необдуманный порыв. Вдруг, она вообще всё неправильно поняла, и Зосо относится к ней только как к партнёру и другу? А она выставит себя дурочкой, и Тёмный будет насмехаться над ней. Молчание, длящееся не дольше нескольких секунд, казалось ей вечностью, но прежде чем Белль успела сбежать, Зосо приблизился к ней, ласково проведя костяшками по щеке. — Что случилось, малышка? Она чуть не рассмеялась над этим детским прозвищем, но именно оно почему-то добавило уверенности, что Зосо не станет смеяться, если она скажет правду. Белль медленно положила ладонь ему на грудь, чувствуя, как сильно бьётся сердце под рукой и почти со слезами прошептала, наконец решившись посмотреть ему в лицо: — Я не хочу больше быть одна… Мужчина глубоко вздохнул и несколько мгновений просто смотрел ей в глаза, говорящие намного больше, чем слова. Наконец он улыбнулся, притягивая её к себе: — Я так долго тебя ждал. С губ Белль сорвался изумлённый вздох, прежде чем их губы встретились. Целуя Зосо, она чувствовала себя словно в эпицентре смерча: вокруг мог проноситься бешеным вихрем весь мир, но для неё это было мгновение покоя, как возвращение домой. И когда он поднял её на руки и, не прерывая поцелуя, отнёс в постель, Белль чувствовала только безграничное доверие и радость вновь ощутить себя любимой и любящей в ответ. * * * * * * * * * * Это был шумный морской городок. Один из тех, где, казалось, сосредоточился весь мир, и от верениц путешественников со всех уголков мира, их ярких одежд и мудрёных языков почти кружилась голова. Именно в таких местах можно было узнать о чём угодно: любые новости приносились сюда с ветром, любой слух или секрет оказывался всеобщим достоянием в мгновение ока. Мужчина лет сорока в элегантном дорожном костюме, с сумкой в руке торопливо прокладывал себе дорогу вдоль причала, распихивая зазевавшихся прохожих тростью с золотым набалдашником. Он ничем не выделялся на фоне пёстрой и шумной толпы — просто очередной путешественник, искатель приключений или сокровищ. Наконец мужчина остановился возле одного из пришвартованных кораблей, перевёл дыхание и тяжело поднялся на борт, опираясь на трость. — Я бы хотел поговорить с капитаном, — властно обратился он к сонному матросу. Тот оценил бросающееся в глаза богатство гостя и мигом шмыгнул вниз по лестнице. Вскоре послышались шаги, и удивлённый голос спросил: — Румпельштильцхен? Это ты? — Мила?.. Она неуверенно улыбнулась, рассматривая своего бывшего мужа и едва узнавая в этом уверенном, привлекательном мужчине прежнего жалкого труса, каким она его знала. А Румпель от неожиданности даже не сообразил, чей это корабль, раз на нём находится Мила. — Что ты здесь делаешь? Ты… один? — Мила запнулась на последнем вопросе, одновременно желая и страшась встречи с сыном. Сколько ему уже? пятнадцать или шестнадцать? Наверное, совсем вырос… — Один… — Румпель тоже замялся, отводя глаза. — Я слышал, что этот корабль сегодня отплывает в Эренделл, и хотел договориться с капитаном, чтобы меня взяли на борт, — он небрежно взвесил на ладони толстый кошелёк с золотом, с усмешкой отмечая, как расширились в удивлении глаза бывшей жены. — Капитан ещё в городе, к сожалению, — ответила Мила, взяв себя в руки. — Но это не проблема: он мой друг и без проблем возьмёт тебя на борт. У тебя есть багаж? — Только сумка, — он указал на кожаный саквояж, стоящий у его ног. Повисло неловкое молчание. Мила взглянула Румпелю в глаза и, не увидев в них ни презрения, ни обиды за прошлое, решилась предложить: — Сейчас как раз обед. Не составишь мне компанию? Ты так изменился… — не удержалась она от замечания, и, чуть помолчав, всё же не смогла не спросить: — Как там Бэй? Румпельштильцхен промолчал, но последовал за Милой в каюту, где уже был накрыт стол: жареная курица, овощи, лёгкое вино. Не чувствуй Румпель себя настолько не в своей тарелке, его, скорее всего, позабавила бы неловкость ситуации. Но вопрос о Бэе выбил у него почву из-под ног: он так давно ни с кем о нём не говорил… Румпельштильцхен искал пути в мир без магии по всему свету, цепляясь за любую соломинку: будь то легенда, слухи, перекупленные манускрипты или карты. Он искал магов и колдуний, провидиц и учёных — всех, кто мог бы дать ему хоть ниточку к сыну. И хотя раз за разом Румпель разочаровывался, он никогда не терял надежды и не прекращал попыток, потому что роза всё цвела. К счастью, он не был стеснён в средствах, посвятив жизнь своей одиссее. Румпель напрял столько золота, что мог бы без труда купить целое королевство с армией и безбедно содержать его годами. Он со смешком вспомнил лицо сотрудника гномьего банка, когда в двери банка, тяжело опираясь на посох, вошёл растрёпанный мужчина в крестьянской рубахе и с огромным мешком за плечами и попросил открыть ему счёт. На снисходительный вопрос, «какую сумму господин желает вложить», он бросил на пол мешок, из которого показались метры золотой нити, и предложил надменному гному взвесить и сконвертировать самостоятельно. В ту же секунду банк был закрыт, а вокруг Румпельштильцхена начался такой ажиотаж, какой ему в жизни не снился. Его устроили с максимальным комфортом, предложили напитки и закуски и, рассыпаясь в самых униженных извинениях, попросили немного подождать, пока его золото тщательно взвешивалось. В одно мгновение из нищего прядильщика он стал самым богатым человеком в мире. Мила расценила его молчание на вопрос о Бэе по-своему. Конечно же, Румпель не считал её достойной знать, как живёт сын, которого она бросила. Мысли о Бэйлфаере всегда тяготили Милу, несмотря на то, что она ни разу не пожалела о своём решении уехать. Домашняя рутинная жизнь жены и матери была не для неё. Но она всё-таки почувствовала необходимость объясниться: — Румпель… Я прошу прощения, что так уехала, бросила тебя… Бэя… — на имени сына её голос слегка сорвался, но она отпила вина и упрямо продолжила: — Я понимаю, почему ты не хочешь рассказывать мне о нём — я не заслужила знать; но сейчас он уже взрослый, и, может быть, сможет меня понять и простить. Может быть, твоё появление здесь — это знак, что время пришло… Я не знаю… Румпельштильцхен молчал, опустив глаза. Что он мог ответить Миле? Она оставляла мальчика с отцом, потому что точно знала, что лучше Румпеля о нём никто не позаботится, и ожидала рассказа о том, как их мальчик вырос, каким человеком стал, каких успехов добился, чему научился за эти годы. Но единственное, что Румпель мог сказать о сыне наверняка — он был жив. Начни он врать матери своего ребёнка прямо в лицо о счастливой жизни Бэйлфаера — и его хрупкое самообладание рассыпется на части. А заставить Милу жить с этой правдой было слишком жестоко. Хотя почему жестоко? Разве доли её вины нет в случившемся? Ведь все началось с отъезда Милы: именно тогда мальчик замкнулся в себе и в итоге наломал дров. Если Мила и правда искренне раскаивается, почему бы не разделить этот груз с ней? В конце концов, может, от неё будет какая-никакая польза. И он рассказал… Когда Киллиан наконец вернулся на корабль, то застал живописную картину своей жены Милы, рыдающей на плече у такого же рыдающего неизвестного мужика. — Я что-то пропустил? — недоумённо спросил он, переводя взгляд с одного на другого. — Киллиан, — Мила наконец заметила его и, вытирая слёзы, подбежала к нему, — это Румпельштильцхен — мой бывший муж. Он… — Ты! — не дав ей договорить, капитан Крюк (как его теперь звали) угрожающе зарычал на мужчину. « Да как ты посмел сунуться на мой корабль после того, что сделал? — Он выразительно покрутил крюком перед носом Румпеля. — Да я тебе за это кишки выпущу и рыбам на корм брошу! Надо отдать должное Румпельштильцхену: он не выказал никакого страха, медленно потянулся за кинжалом на поясе и поудобнее перехватил трость, готовясь к драке. Во время своего путешествия по Китаю он приобрёл некоторые боевые навыки, позволяющие ему даже собственное увечье обращать себе на пользу. А кочевая жизнь научила всегда быть готовым к любым неприятностям. Мила поражённо переводила взгляд от одного мужчины к другому, но прежде, чем дело дошло до потасовки, возмущённым голосом рявкнула: — Прекратите немедленно! Киллиан, — обратилась она к нему, опасаясь, как бы Крюк и правда не выполнил свою угрозу, — он здесь, потому что Бэйлфаер оказался в другом мире, совсем один. И мы должны помочь Румпелю найти его. Пожалуйста. Ради моего сына. Женщина повисла на руке капитана, умоляюще глядя на него, и Киллиан, нахмурившись, медленно отступил. Вернув себе сердце, он и правда полюбил Милу. Он восхищался её стойкостью, храбростью, острым умом и красотой. Джонс прекрасно знал, как сильно она скучала по мальчику, и много раз предлагал привезти его к ней, но Мила всегда отказывалась, говоря, что пиратский образ жизни, полный опасностей, не подходит ребёнку. И была права: порой они попадали в такие переделки, из которых только чудом выбирались живыми. Киллиан посмотрел в её заплаканные глаза и решительно кивнул. — Хорошо. — сказал он, мрачно глядя на Румпеля. — Я помогу искать мальчика, ради Милы. Но это не значит, что я забыл о твоей маленькой шутке. Я поквитаюсь с тобой, а пока будем считать это перемирием. Румпельштильцхен уже хотел было возразить, что их помощь вообще-то не требуется, тем более от Джонса, мечтающего насадить его на свой крюк при первом же удобном случае. Но ниточки кончались, а та, что вела в Эренделл, была на данный момент последней, и, если там снова окажется пустышка, Румпель и представить не мог, куда двигаться дальше. Так что скрепя сердце он решил для разнообразия доверить руководство спасительной операцией решительной Миле. А с Крюком он, если что, сможет разобраться. В конце концов, если хромой и безрукий решат подраться, то это будет бой на равных. — Что ж, обойдёмся тогда без рукопожатий, — ответил ничуть не напуганный Румпель с сардоническим смешком. Мила улыбнулась, успокоенная тоном мужчин, и оживлённо произнесла: — Так. Не будем терять времени. Румпельштильцхен, покажи свои записи — где и у кого ты уже побывал, чтобы мы не повторялись. И расскажи всё ещё раз, чтобы и Киллиан был в курсе. Румпель повторил свою короткую историю. Он не стал слишком подробно рассказывать о Белль и её магии. В общих чертах Киллиан и Мила и сами о ней знали, а остальное их не касалось. Остатки обеда были отставлены в сторону, и весь стол через пару минут превратился в нагромождение карт и записей. Киллиан, Мила и Румпельштильцхен до глубокой ночи просидели над всем этим, составляя новые маршруты и планы. Румпель не пожалел, что принял помощь бывшей жены. У него снова появилась надежда, а главное, он был не один. Румпельштильцхен даже себе бы не признался, насколько он устал от этого. Несмотря на то, что он в жизни не общался с таким количеством людей, как за последние пять лет, мужчина никогда ещё не ощущал себя настолько одиноким. Когда у них наконец появилось некое подобие плана, где и у кого теоретически можно найти способ попасть в мир без магии, было уже далеко за полночь. Мила отправилась спать; Киллиан пошел проверить курс корабля; а Румпельштильцхен вышел на палубу — вдохнуть морской свежий воздух. Он прикрыл глаза и тут услышал шаги, капитан прислонился к поручню рядом с Румпелем и беззлобно спросил: — Убедился теперь, что зря не поверил мне тогда? Ведьма не стоила твоего геройства. Румпель прикусил язык, не желая соглашаться или спорить с Киллианом об этом. Несмотря на доводы разума, Румпельштильцхен не мог заставить себя забыть Белль и уж тем более ненавидеть её или презирать. Для него она всё равно не была злой ведьмой — скорее, потерявшимся во тьме ангелом. Но говорить о этом Киллиану он бы точно не стал. И тот, не получив ответа, усмехнулся и ушёл. А Румпельштильцхен спустился в отведённую ему каюту и достал волшебную розу. Он смотрел-смотрел на её мягкое розоватое сияние в темноте и незаметно провалился в сон.