***
Я и забыл, как прекрасно может шуметь море у подножья обрыва. Свежий порывистый ветер, иногда бросающий в лицо мелкие капли не то дождя, не то соленой воды, как ничто иное напоминает мне о детстве. Мы взяли не только лунтелят, но ещё и пару авгуреев, которые слишком долго сидели в чемодане — свежий воздух будет полезен всем. Мы с Тесеем идем позади этого развеселого зверинца, как родители. Я держу руки в карманах брюк, Тесей иногда смеется над тем, что я рассказываю. В обиду толкаю его плечом, чтобы он прекратил издеваться. — Смотри, это то самое место, — наконец, Тесей останавливает меня, указывая куда-то на берег. — Откуда ты знаешь? — пытаюсь уловить что-нибудь знакомое. — Чувствую, — тихо отвечает Тесей. Мы молчим некоторое время. Тесей добавляет: — Видишь ту пару валунов? Они почти не изменились, только чуть глубже ушли в гальку. Там лежала наша одежда. А если смотреть отсюда на запад, то виден маяк, тогда он ещё не был заброшен и освещал ночью дорогу домой заблудившимся в море душам. Я чуть обхожу Тесея и вторгаюсь в ауру прошлого. Ветер тревожно ерошит волосы и вороты пальто, будто пытаясь убедить меня уйти. Но я чувствую лишь как мурашки бродят по спине. И правда — это здесь. Тесей делает несколько шагов, нагоняя меня, и кладет руку на правое плечо, упираясь грудью в левую лопатку. — Мы не были здесь больше двадцати лет, — тихо говорит он. Я поворачиваюсь к нему, устраивая руки на плотно застегнутом двубортном пальто. — Ты обманываешь меня. Мне все ещё восемнадцать, и я тот юноша из Вененции. — А я Тесей Скамандер. — А ты Тесей Скамандер. Мы оба смеемся, упершись друг в дружку лбами. — Можно поцеловать? — спрашивает первым Тесей. — Мне понравилось целовать тебя. — Раньше ты не спрашивал, — смущенно улыбаюсь. — Здесь… ты не спрашивал. Тесей ухмыляется и касается губами сперва моей щеки, точно пытаясь ко мне привыкнуть, затем, целуя, спускается до уголка губ и останавливается на мгновенье: — Если бы я строил свой замок Дожей и мог бы поставить там статуи… — То выкрал бы из Венеции того парня? — усмехаюсь совсем-совсем близко от губ брата. — Нет, я выкрал бы тебя. — Я бы не стал прилюдно раздеваться, даже будь я статуей. — Это ничего страшного, я умею убеждать. — Легилименция — нечестно. — Будешь спорить со старшими — останешься на ужин без сладкого и очередного своего выхухоля будешь сам лечить, — перепалка надоедает Тесею, и он внезапно целует меня в губы. Все тело от неожиданности и волнения будто пронизывает одной острой иглой вдоль позвоночника. Я даже непроизвольно тянусь ближе, вставая на носочки. И вдруг испуганно раскрываю глаза, отрываясь от Тесея: — Мерлинова борода, Тесей. Выхухоль! Скорее! Надо догнать моих животных!***
К ночи дождь все-таки отвоевывает права у ветра и принимается лить стеной. Упираюсь руками в подоконник. Холодный. Отшатываюсь, прячу ладони в подмышках, скрещивая на груди, чтобы согреть холодные пальцы. Тесей, конечно, заметил моё отсутствие и вошёл в темную музыкальную. Я вижу его отражение в незанавешенном окне, он держит руки в карманах брюк, подходя ко мне со спины. — Я просто… думал о маме, — быстро оправдываюсь я, мельком обернувшись на Тесея и снова устремляя взгляд через стекло туда, где укрыт темнотой горизонт. Тесей молчит. Тогда я продолжаю говорить. Не знаю, но мне нравится, когда брат слушает, молчит, давая выговориться. — Кажется, я до сих пор не смирился с тем, что её не стало. Она будто просто где-то очень далеко. Но, в то же время, все ещё рядом. Но когда я вспоминаю о ней, мне становится… тяжело, будто на плечи что-то опускается и давит, будто все хорошее забирают из мира. Пусто, одиноко. Каждый раз, когда подумаю о том, что ещё и… — запинаюсь на последнем слове. — Что ещё и меня не станет, — заканчивает фразу Тесей, кладя мне руку на плечо и сжимая. — Я знаю, что ты чувствуешь. Ведь мы чувствуем одно и то же. Но в одном ты не прав. Мама не ушла. Не уйду и я. Мы будем с тобой рядом, — он кладет другую руку на мою грудь, туда, где бьется сердце, — вот здесь. Мы будем здесь. Зажмуриваюсь. Знаю. Но все равно больно, каждый раз давит эта безысходность. Проклятая безысходность. И бессилие. — Ну, тише-тише, — наконец, говорит Тесей, и разворачивая меня к себе за плечи, обнимает, утыкаясь подбородком в макушку. — Все хорошо, Пыж, все хорошо, — и он принимается напевать мелодию, давно забытую мною в детстве. Покачиваясь из стороны в сторону, брат будто укачивает меня или медленно вальсирует, переступая ногами. Я держу его за рубашку, сжав в кулаки ткань, и слушаю его голос. Слушаю, слушаю только его — не тот, что внутри меня — и медленно забываюсь. Тесей так успокаивал меня в детстве, когда я боялся грозы. Сейчас смешно об этом вспоминать, но раньше меня действительно пугали эти раскаты над головой, казалось, что они доберутся и до меня. И эти вспышки — точно заклинания. Когда я потерялся в катакомбах — были гроза, дождь, молнии. И мне казалось тогда, что пришли они по мою душу. Я приходил к брату, который, снисходительно улыбаясь, пускал меня к себе, заботливо приобнимая за худые плечи и пропуская меж пальцев волосы. В чужом тепле, под защитой старшего, я быстро засыпал — чуть ли не едва касаясь головой подушки. Я пронес это чувство через годы — чувство, что брат всегда защитит, укрывая собой. А теперь его не станет. Сверкает молния. Я мгновенно поднимаю голову и таращусь в окно, ожидая последствий. Гром не заставляет себя ждать, колесницей проносясь прямо над нашей крышей. — Гроза… — шепчу я как-то простодушно и поворачиваюсь к Тесею, заглядывая в его глаза. А он будто пытается понять по моей реакции, пугает ли она меня вновь, как в детстве. А потом целует меня в лоб, чуть потянувшись вперед. — Пойдем, — он расцепляет объятия и, оставляя лишь мою ладонь в своей, тянет следом за собой. Тесей помогает мне раздеться, я помогаю ему. Пол очень холодный, поэтому мы делаем это быстро. Оба молчим, прислушиваясь друг к другу. Я не успеваю закончить до того, как Тесей прикасается ко мне, медленно, сдержанно, как в прошлый раз. Мне кажется, будто он пропадает в каком-то мороке, когда касается меня, когда дело доходит до близости. Я беру его ладонь и целую с внутренней стороны, тыкаюсь, как слепой котёнок. Потом сажусь на кровать, подбирая замерзшие ноги, и тяну следом Тесея. Никогда бы не осмелился подумать, что братская кровать, столько лет служившая мне укрытием от грозы, наконец, послужит и ложем. Опускаюсь на спину, за руку притягивая брата, он, смущаясь, накрывает меня собой, опускается на локтях, чуть смещается на бок. Потом ловит одну из моих непослушных прядей и накручивает на палец. Оказавшись так близко, он изучает моё лицо. — Я не думал, что у тебя так много веснушек, — шепчет он, я вижу как блестят его голубые глаза. Они очень красивые. — У тебя они тоже есть. И их тоже много, — касаюсь пальцем его скулы. — Ты правда в одиночку справился с нунду, Ньют, это не слухи? — свободной рукой Тесей медленно спускается по моему торсу к бедрам. — Правда, — шепчу я на выдохе, сгибая колени и цепляясь ими за брата. — Хорошо, — отвечает Тесей, все ещё рассматривая моё лицо и останавливаясь взглядом на губах, — тогда ты справишься и со мной, — говорит он серьёзно, сжимая руку на бедре на некоторое время, затем двигая её немного левее. Неожиданно для себя хватаю воздух и отворачиваюсь, смущенно пряча лицо у плеча. Тесей опускает губы на открывшуюся ему шею. Чувствую его горячее дыхание. — Не бойся, — говорит Тесей, целует меня, а затем ложится на спину, переворачивая меня за плечо. Он крепко держит меня руками, будто думает, что я захочу сбежать. Я не делал этого раньше сам с мужчинами, Тесей уверяет, что нет ничего сложного, я смущаюсь ещё больше. Делаю так, как он советует. С каждым поцелуем исчезает смущение, и я чувствую уверенность: просто не думал раньше, что те же ощущения, что были при укрощении нунду, можно испытывать и с братом в постели. У меня сбивается дыхание, делаясь частым и прерывистым. Потеют ладони, но Тесей помогает мне и целует почти не прекращая. Все те же восхитительные чувства счастья и радости от близости брата сводят меня с ума. Я прихожу в себя, в настоящее, только тогда, когда лежу на груди Тесея и слушаю, как бьётся его сердце. Он гладит меня по волосам и шее, а я сам не могу ничем пошевелить. Только чувствую, что ещё немного и упаду в глубокий сон. — Я счастлив быть с тобой, — только и нахожу в себе силы сказать я. Немного болит горло и сушит во рту, но я не смогу сейчас наколдовать воду. — Спасибо, — отвечает брат, не прекращая гладить меня, и добавляет уже позже, когда я не слышу, провалившись в сон. — Я и приехал, чтобы сделать тебя счастливым.