***
Тесей и Персиваль остаток ночи проводят на кухне. Я сплю неважно, слушаю, как снаружи бушует непогода. Много думаю, вспоминаю. Когда дождь стихает под утро, я сажусь за книгу и долго над ней работаю. Потом я слышу несколько спешных шагов на лестнице. Так Тесей обычно поднимался в комнату, когда ему нужно было что-то взять с собой перед уходом, и, в принципе, в этот раз я тоже не ошибся. — Ты уже проснулся, — завидя меня в комнате, Тесей первым делом подходит со спины, чуть наклоняясь и целуя в макушку, меж тем левой рукой гладя меня по груди. Я не отвечаю. — Мы пройдемся с Персивалем немного. После грозы там чудесный воздух. Хочешь с нами? Я отвлекаюсь от книги и поворачиваюсь немного, упираясь локтями в стол и спинку стула. — Там ведь сыро и холодно. Тесей достает из шкафа свитер и критически его осматривает. — Как раз хотел попросить тебя помочь с этим… — он без стеснения скидывает домашнюю рубашку, обнажая торс, и принимается одеваться. Я по привычке краснею и отворачиваюсь, делая вид, что заинтересован содержанием черновиков книги. — Я наложу согревающие чары, — коротко отвечаю. Тесей одевается быстро, в тишине. Я почти что чувствую, как он о чем-то думает. — Ньют, — наконец, он подходит ко мне, — посмотри на меня. Нехотя поворачиваюсь к Тесею, который присел на корточки около стола. — Я не ревную, чтобы ты знал, — коротко улыбаюсь, предваряя возможный вопрос. Тесей качает головой. — Я не об этом хотел, — он смотрит снизу вверх на меня, потом протягивает руку, касаясь щеки. — Просто рад, что ты рядом. Мы вернемся через пару часов.***
Работа над книгой задерживает меня ещё на сколько-то времени, когда с первого этажа я вдруг слышу звуки рояля. Не сразу понимаю в чем дело, но, обрадованный возвращением брата, спешу спуститься вниз, заодно и позавтракать оставленной для меня яичницей с беконом. И вдруг вижу за роялем Розье. Винда, изящная в грациозной позе пианистки, играет приятную, но трагичную мелодию. Мне она не знакома. Я не перебиваю и остаюсь стоять у входа в музыкальную, слушая. Винди играет совершенно иначе, нежели Тесей. Легче, каплю небрежно, задумчиво, будто только для себя. И её техника совсем не то, что практически академическая Тесея. Скорее всего, Розье не учили играть на рояле в детстве, как нас с братом. Когда она заканчивает, я с удовольствием хлопаю. Розье чуть улыбается, поворачиваясь на пуфе в мою сторону. — Вы сняли защитные. Я думала, что-то случилось. — Теперь некого опасаться. — Он здесь? — Да. Винди обводит глазами комнату, точно ищет подтверждения, доказательства. — Ты..? Розье качает головой. — Я не могу, Ньют, — легкая грустная улыбка. — Хорошо… Может, выпьешь чего-нибудь? Чай? — Вы надоели мне со своим чаем, — морщит нос Винда, вставая с места и подходя ко мне, чтобы осмотреть чисто по-матерински. — Что-нибудь покрепче есть? — Пойдем, посмотрим. Пока мы путешествуем по винному погребу, Винда коротко рассказывает, где была. Я делюсь тем, что мы с Тесеем… неплохо проводим время. Розье понимает, хотя я не говорю прямо, да и ни за что бы не сказал. Некоторое время мы говорим о недуге Тесея. — Опиши мне его, Ньют, — пригубив вино, Розье задумчиво смотрит в окно. Я рассматриваю её профиль, с интересом для себя отмечая, что в её вопросе нет привычных лисьих интонаций. — Я не видел Персиваля. Только ботинки. Такие же стильные, как всегда. Розье молчит. — Винда, он действительно уволился из МАКУСА? — Увы. Это было меньшее из зол. Я не смогла убедить членов Конгресса, что Грейвз человек, достойный своего положения. Некоторое время хмурюсь, переваривая информацию. После поражения революции Гриндевальда, Винда едва ли входит в круги тех, кого бы стали слушать члены Конгресса. Но опыт говорил, что пути этой женщины даже Богом неисповедимы. — Что его ждет теперь? — Сестры Голдштейн получили от тебя несколько писем, в которых ты писал о недуге Тесея, и что восстанавливаешь родительский дом. — Что? От меня? Но я ничего не писал… — хмурюсь, на несколько мгновений роясь в памяти, как нюхль в брюшке в поиске нужной золотой монеты. Потом поднимаю голову на Розье и вижу, как она улыбается. По-своему, по-лисьи. — Винда. — Прости. У меня не было времени уведомлять тебя. А так как Голдштейн теперь единственные друзья Персиваля в МАКУСА, я была уверена, что они предложат ему съездить в Англию, пока все не уляжется. Она отпивает немного из бокала, а я допиваю из чашки Тесея его остывший чай. — Винда, скажи ему, — пробую ещё раз сломать её оборону. — Нельзя вечно помогать, стоя в тени, ты заслужила хотя бы благодарность. — Нет, Ньют. Ты забываешь, кто именно выбирал «сосуд» для Гриндевальда. Кто копался в его голове, прибегая к не самым легальным методам. Не столько с точки зрения закона, сколько… морали. — Винда, это было так давно… — Это сломало ему жизнь. Я приложила к этому руку. Это невозможно простить или исправить. Некоторое время молчу, думая над тем, смог бы я простить на месте Персиваля. — Я не стану даже пытаться, — продолжает она, — мне не хватало ещё, чтобы он меня преследовал. Достаточно и того, что его преследую я, — она улыбается уголками губ. — Он всю жизнь был одинок, Винда. И даже не знает, что есть возможность… — Ньют, её нет. Правда, хватит. Я думала обо всем, что ты сказал и что хочешь сказать. Мне бы хотелось, но лучше будет, если всё оставить как есть. Мы молчим некоторое время. Я гляжу в пустую кружку. Винда протягивает вдруг руку и сжимает мою ладонь. — Ты особенный, Ньют. Геллерт неспроста выбрал тебя. У тебя есть удивительная сила, способность… Ты видишь даже в черном белое. Ты никогда не сдаешься. Ты хоронишь родных, ты живешь с близостью неизбежной смерти и не падаешь на колени. Каждый из нас: я, Геллерт, Тесей, Персиваль, да все… Все мы хотели бы быть хоть бы вполовину похожими на тебя, Ньют. Она ещё крепче сжимает мою ладонь. И если бы я не знал, что она вновь вернется — решил бы, что она прощается. — Побудь немного. Останься хотя бы на ночь. Она улыбается, опуская взгляд. После встает с места и берет бутылку, без палочки заставляя пробку вернуться обратно в горлышко. — Флоренции у дома прекрасны. Однажды я задержусь здесь просто для того, чтобы поливать цветы и опустошать гнездо нюхля. — Значит, не останешься. Она подходит ко мне и, как и прежде, гладит по волосам, а потом коротко целует в макушку. — Нет, Ньют. Напиши на старый адрес, когда Персиваль уедет.***
Не выношу одиночества. Теперь. Где бы ни находился — не могу найти себе места. Все кажется каким-то чужим, лишним. Злит без особой причины, раздражает. Хочется куда-то деться, сбежать, но не вижу ни одной границы, пересеки которую, я вдруг бы почувствовал себя хорошо. Днём сова приносит Тесею письмо из Визенгамота, что судебный процесс насчет совместного их с Литой имущества, наконец, закончен. Два пункта того, что остается Тесею, и огромный список того, что Лите. В конце приписка «в виду отсутствия детей у супружеской пары суд постановил…». Дальше не читаю, бросаю так. Надеюсь, Тесей не рассердится на меня за то, что я вскрыл его почту. Персиваль живет в нашем с Тесеем доме уже третий день, мы даже разговариваем, но в основном только тогда, когда Тесей участвует третьим. Перси выглядит ещё более измученным и разбитым, нежели тогда, когда я в последний раз его видел в Америке. Он почти совсем поседел, густыми и черными остались только широкие брови. А я так хорошо помню, каким он был там, на войне. Его задорная улыбка, какой-то очень своеобразный оптимизм и храбрость. А ещё харизма, какой наделены, разве что, только самые одинокие люди на свете. Все чаще вспоминаю нашу беседу с Виндой и однажды чуть не решаюсь выдать её тайну Грейвзу… Но все-таки держу язык за зубами, потому что мне стыдно. И я не уверен, что станет лучше, если я расскажу. Мы с Тесеем как два любовника в присутствии мужа или жены — лишь украдкой обмениваемся взглядами, да изредка прикосновениями. Персиваль почти все время проводит с нами, и я даже рад, что хотя бы это может позволить ему чувствовать себя лучше. В кругу тех, кто добр к нему. На четвертый день пребывания Персиваля у нас Тесей не спускается к завтраку. Обменявшись тревожными взглядами, мы решаем, что нужно подняться и проверить, все ли в порядке. Я говорю, что схожу сам, и стараюсь быть настолько спокойным, насколько могу. Нет, не быть. Казаться. Тихо стучу, потом вхожу. Брат лежит на постели. В сотне складок простыни угадывается его силуэт. — Тесей, — зову я, закрывая дверь и проходя по-кошачьи тихо вперед, к кровати. — Тесей? Подхожу и вижу его палочку, раскрытую книгу на свободной половине кровати. Ладонь брата совсем близко лежит от волшебной палочки. Мне кажется, что сердце хочет сбежать через глотку, но застревает у самых ключиц. — Тесей, — хриплю я, не в силах справиться с голосом и забираясь на кровать, цепляюсь за обнаженные плечи холодными пальцами. — Те… Тесей, пожалуйста, ответь мне. Тесей. Я готов сорваться в слезы. Я готов — ещё мгновение — и я чувствую, как щиплет глаза. Зажмуриваюсь что есть сил и сильнее впиваюсь в плечо брата окаменевшими пальцами. И вдруг теплая рука накрывает мою. — Пыж. Раскрываю глаза мгновенно и вижу родной взгляд голубых глаз. Спокойный. — Тесей, — кидаюсь обнимать брата за шею, так, что Тесею приходится развернуться и чуть приподняться, чтобы я его не задушил. — Ты испугался, прости, — спокойно говорит он, гладя меня по спине, бегло целуя в плечо. Я не могу ничего ответить, чувствую, как дрожу всем телом, крепче сжимая брата в тисках объятий, точно тонущая собака, цепляющаяся за хозяина всеми лапами. — Что произошло? Ты использовал магию и потерял сознание? Тебе нельзя этого делать, это ведь причиняет тебе ужасную боль, — лепечу я, даже и не думая разжимать рук. — Я знаю. Молчу некоторое время, ожидая объяснений, но Тесей по-прежнему ничего не говорит. Тишина становится затянутой. Я расцепляю руки, отстраняясь от Тесея. — Тесей, что ты делал? Брат молчит и внимательно смотрит на меня. Затем протягивает руку и, касаясь ладонью лица, проводит по губам, щеке большим пальцем. Я не понимаю, что происходит. Тесей вдруг мрачнеет. Убирая руку, он откидывает простынь и спускает ноги на пол, намереваясь уйти. Ловлю его руку. — Тесей, объясни, что происходит. Тесей останавливается. Поджимает губы. — Кто ж знал, что я попадусь на простом согревающем заклинании. Может быть и пришло время рассказать, — бросает он будто бы сам себе, затем выпутывает руку из моей хватки и подходит к окну. Набирает полную грудь воздуха и опускает голову, упираясь ладонями в подоконник. Слезаю с кровати и подхожу к нему почти вплотную. — Что рассказать?.. — Я бы никогда не приехал сюда умирать, Ньют. Я бы никогда этого не сделал, — говорит он в пол, не поднимая взгляда. — Я не лучший из людей. Мне есть чего стыдиться, увы, это так. Но я всегда любил тебя, с самого детства, как брата, как человека, как… просто тебя. И это изменило нас обоих, это изменило всех вокруг нас. Маму, Перси, Гриндевальда, Литу, Розье. Каждого затронуло то, что я сделал на галечном пляже больше двадцати лет назад. Он выдохнул, поджав губы. Все ещё глядя в пол, он покачал головой. — Я все время разрывался меж двух миров: меж тем, в котором хотел жить, и тем, в котором должен был. Я думал, что оттолкнув тебя, сделав тебе больно, женившись на твоей возлюбленной, отдалю тебя от себя так далеко, как только возможно. Я был уверен, что это все было несерьезно у меня и тебя, что у этого нет будущего. Но обратно за черту уже не перешагнуть. Потом я начал злиться. Злость переросла в желание оградить тебя ото всех и сделать так, чтобы только со мной тебя что-то связывало. И тогда появился Гриндевальд — как финальный аккорд в ноктюрне, он будто смеялся надо мной, говоря о том, что на его месте мог быть и я. Что все могло сложиться по-другому, что в том мире, в котором я хотел бы жить, можно было бы оказаться… Гриндевальд, — Тесей оскалился и покачал головой. — Я должен был разглядеть это ещё тогда, когда ты полез на Перси… — Я не лез на Перси, — резко вставляю в монолог. Тесей поднимает на меня глаза и некоторое время вопросительно, изучающе смотрит. — Выходит, ты выдумал своё проклятье? — спрашиваю я. Тесей жмурится, будто бы от яркого солнца в лицо и качает головой. — Нет. Гриндевальд действительно был под чьей-то… Опекой что ли. Позже, через несколько месяцев, мы нашли мертвого волшебника, который, скорее всего, и сотворил это заклинание. Только Геллерт должен был остаться жив, но погибли оба. Я не знаю, почему, видимо что-то не сработало… — Что с проклятием? — я хочу знать правду. — Мне почти удалось его снять несколько месяцев назад. До того, как я вернулся. Мне пришлось… Продать все своё имущество, договорившись с Литой о сделке. Я объездил полмира, я почти отчаялся. Близость смерти, почти ощутимый конец дал мне понять, чего на самом деле я хочу. Что мне нужно, что я должен сделать. Я молил Бога о том, чтобы он помог мне, чтобы я сделал то, что давно хотел, — Тесей берет палочку с кровати и проводит над предплечьем. На его коже проявляются странные, необычные символы, похожие на руны, только мне, увы, не знакомые. — Они будут сдерживать проклятие. Может, ещё лет сорок. Может, двадцать. Может, меньше. Увы, никаких гарантий мне не дали. Моя магия вернулась, но наследие Гриндевальда все ещё внутри меня. И все ещё опасно для моей жизни. Я молчу. Затем отхожу в сторону, чувствуя себя одураченным. Как в школе — сухими из воды вышли все, кроме меня. — Прости, Ньют, — делая шаг в мою сторону, говорит Тесей мне в спину. — Прости меня. Прошу тебя. Я… Я хотел все вернуть. Я бросил работу, бросил Литу, я бросил все. Я приехал домой, как только узнал, что ты вернулся и остался здесь. — Всё-таки Розье сказала тебе, что я здесь, да? Видимо, и она держала меня за дурака. — Ньют, пожалуйста. Я никогда прежде не слышал в голосе Тесея подобных нот, но теперь… Я не знаю, мне кажется, я опустошен, выпит до дна. Я ухожу из комнаты, но вдруг останавливаюсь у самого выхода. — Почему же ты ничего не сказал? Зачем был весь этот цирк? — Я не уверен, что ты простил меня за маму, за Гриндевальда. И появиться просто так, даже не будучи уверенным в том, что ты все ещё помнишь старые чувства… Я струсил. Смалодушничал. — Ясно, — отвечаю я, наконец. Мне нечего сказать Тесею. Мне вообще больше ничего не хочется говорить. Зато я знаю, о чём теперь мне нужно поговорить с Перси.