Истинная балерина

Артист балета должен быть развит всесторонне. Да и чисто классических партий не так много, как некоторым хотелось бы. Почти половина балета — это мизансцены, как раз таки двигающие сюжет, и большое количество характерных партий, поэтому есть такие направления, как Историко-бытовой и Народно-сценический танец. И речь сейчас пойдет не о первом, к которому относятся многочисленные вальсы (и нет, это не те ужасные четыре шага в обнимку, которые все считают медлячком. Нет!), гавоты, менуэты, польки, кадрили, бранли и еще черт знает что, что раньше танцевалось на балах. И если кто-то думает, что это весело — опять-таки нет. Неудобно и чаще всего очень медленно, если танцуется не стилизация, а более исторически достоверная версия. Костюмы были тяжелые, балы — длинные. Речь пойдет о более веселом направлении, включающем в себя, кажется, все, что только можно. Народно-сценический или Характéрный танец — это один из видов хореографического искусства, — говорит нам сайт, похожий на Википедию, — он возник на основе народного танца, который является фундаментом, базой, истоком и от его начала возникли: классический танец, народно-сценический танец, современный танец и так далее. Сценический танец — это форма благородного танца, где артист танцует не ради собственной услады, а для развлечения толпы. Хотя классический балет в чем-то то же самое, но за такое мнение может прилететь от особых фанатиков и ценителей. Если честно, когда балерина выходит на сцену, она должна продать себя зрителю, понравиться ему. А зритель, идущий на балет, ценит больше не сложность и технику — тогда он пошел бы в цирк, а магию передачи эмоций, создание образа через движения, без слов. Это сложно. Это искусство. Возвращаясь к Народно-сценическому танцу, стоит сказать, что во многом он проще классики, а во многом — сложнее. Как говорил один из педагогов: «Руки я вам переломаю, корпус поставлю, ноги выучу, но характер вы должны найти сами». Здесь не столько важно, что ты делаешь, сколько — как! А характер танца, степень страстности — все определяется жизнью народов, которые рассказывают в своем танце историю событий и переживаний. Чтобы станцевать цыганский, необходимо хоть что-то почитать-посмотреть о цыганах, логично, не правда ли? Нужно знать, что ценят их мужчины, что ценят женщины. Хотя главным мотивом в подобных танцах является страстное стремление к свободе, почти безумное и отчаянное. И собираясь танцевать любой характерный танец: испанский, итальянский, восточный, индусский, русский, грузинский, польский, венгерский — и это еще так, список самых популярных, — ты обязан знать, что те или иные люди хотели сказать этими движениями, как они жили, что чувствовали. Если в танце выливается душа, то народный танец — это танец души в своеобразной форме. Это способность представить себя не-собой. Горделивой испанкой, томной восточной красавицей, бойкой итальянской синьориной… Отдельная песня — танцы с предметами. Платки путаются, выскальзывают из рук, пока приноровишься им правильно взмахнуть, пока он перестанет попадать в лицо тебе или окружающим… Веер в чем-то попроще, но от него остаются болящие следы, если сильно сжимать, и мозоли, если много репетировать. Да и тебе всегда надо думать о том, чтобы веер был виден зрителям в нужном ракурсе. Бубен? На этом месте многие смеются и представляют себе или шаманов, или детей с этими круглыми стереотипными игрушками. Но дело в том, что это почти незаменимая часть итальянской тарантеллы. И нужно научиться держать его правильно, ловко перехватывать из руки в руку в движении и бренчать одухотворенно и весело, но не выглядеть мартышкой с тарелками. Есть еще, например, кастаньеты, а это совсем темный лес… хотя не такой и сложный. Но главной остается, повторюсь, не техника, а передача настроения, с которым тот или иной танец ассоциируется.

***

— Так-так-так, теперь Венгерский Grand battement jete, пожалуйста, — к концертмейстеру обратилась Елена Дмитриевна, за глаза называемая «Зверь». — Ну, не так и плохо… Смирнова, комиссия хотела тебе даже четыре минус поставить за экзамен, но это у них с головой что-то, поэтому тебе три и ма-а-аленький плюсик, за старания, так сказать. Еле удерживаю лицо. Нет! Ну как это называется? Ты пашешь как лошадь, а она тебе оценки занижает… Вдох-выдох. Не до этого сейчас, вспомнить бы, что на прошлом уроке вы в этом Гранд Батмане делали… — О чем задумалась? Все уже стоят! Отдельное приглашение требуется? Сейчас устрою — к директору за отчислением. Заслуженная артистка театра, Волкова Елена Дмитриевна, почти восьмидесяти лет отроду, заставшая и еще танцевавшая в паре с самим Долгушиным*, чинно усевшись, закинула ногу на ногу. По внешности она была полной противоположностью слова «балерина». Короткие, выкрашенные в темно-фиолетовый, нежно обожаемый всеми женщинами старше пятидесяти оттенок волосы, полное квадратное тельце и рост метр шестьдесят от силы. Несмотря на свой солидный возраст, эта леди дает фору всем классам, скача, аки горный козел, и занимаясь преподавательской деятельностью пятьдесят лет, если не больше. Хрустя суставами, начинаем движение. Резкий бросок ноги, поворот руки за голову, но так, чтобы она была под определенным углом — «Вы поддерживаете головной убор!» — провести ногу, подпрыгнуть, чтобы одна нога достала другую и зашипеть, ну вот, опять заехала каблуком по голени, как только кровь не выступила… Ну, здравствуй, новый синяк. Их студенты уже давно не считают. Найти бы того, кто придумал заниматься на уроках в туфлях на каблуках, и пожать ему шею. И чем его балетки не устроили? Ах да, все же пошло от «бальных туфель». — Сонечка! — перекрикивая звучным голосом музыку, начала Елена Дмитриевна. — Если ты сейчас не сделаешь ручку так, как я просила, когда объясняла движение, то я ее возьму, — очень ласково и по-доброму. — И ВЫКИНУ! В окно! Секундная заминка оглохшего пианиста, и урок продолжается как ни в чем не бывало. — Девушки, девушки! Уберите эти похоронные мины с лица. Делайте воображайше! Смирнова, я сказала, улыбнулась быстро! Нет, не так. А с душой и отдачей. Нет, ты улыбаешься как русская девушка, а мне надо надменно, по-венгерски. И стопу подтяни! Вика, быстрее лапками перебирай — музыка для всех одна, но ты почему-то опаздываешь. Колки… Колин… Тьфу, Эля! Корпус где? Я его не вижу, ты балерина или бревно? Курицы, классика закончилась, так что расслабляемся, ломаем руки, ноги, спины — нужное подчеркнуть. Это народный, вы тут должны быть гибкими! Движение заканчивается, и класс замирает в финальной позе. Тело тут же начало затекать. — Ну-у, ниче так… — не очень уверенно пробормотала педагог. — Пахомова, я не сказала сойти! И тут она замечает мою позу. Медленно встает со стула, продолжая выкрикивать замечания, и направляется в мою сторону. За ее спиной ученицы корчат сожалеющие мины. Остается несколько метров: — Смирнова, классичка обдолбанная! Кто так венгерскую позу держит?! — подходит и хватает за руку. Резко заламывает в нужное положение, закусываю губу. — Вот, уже лучше, а теперь корпус… — Хватает за кичку** и выгибает нужным, кривоватым полуизгибом. Слышится смачный хруст. Видимо, предсмертный. Во рту опять кровь — главный минус закушенной щеки. Спина подает последние признаки жизни. Тело подрагивает от напряжения и неудобного положения. — Ох, как скелет хрустишь, а вроде не старая еще, или я чего-то не знаю? Стопу дотяни и ногу на девяносто градусов, а не шестьдесят, легкую улыбочку мне выдави хотя бы, пожалуйста. И че она трясется как эпилептик? Слышатся смешки. — Кому-то смешно?! Краем глаза замечаю, как расслабившиеся сокурсницы резко принимают нужную позу. — Так уж и быть, сошли… — слышатся тихие стоны и облегченные вздохи. — Сейчас снова встанете! Стонут они… Стонать в борделе будете! Пытаюсь кое-как разогнуться и ловлю сочувствующие взгляды. Спина и руки ноют знатно, такое чувство, что сейчас отвалятся. Мало трех часов классики, так после еще два часа народного на каблуках. Если до дома доберусь — очень повезет. — Так, а теперь учим на середине Восточный. Смотрим и повторяем за мной, — и тут началось. Нет, «Зверь» была чудесным педагогом и, в целом, неплохим человеком, местами и вне балетного зала. Никто в этом даже не сомневался, а сомневавшихся в училище больше не видели. Вот что бывает, когда педагог преподавал еще у директора! Но если она начинала ставить комбинации, то все. Тушите свет. Это будет что-то невероятное. Движения красивые, необычные, но чтобы это запомнить… Надо быть просто гением. Волкова ставит изумительные комбинации, такие, что в них черт ногу сломит. Ей даже предлагали должность помощника балетмейстера, но она отказалась, аргументировав: «Пока этих куриц и охламонов не выучу, никуда не пойду! Они же без меня последние мозги растеряют…» Все же у нее талант. Комбинации, придуманные ею, никогда не скучные, чаще всего асимметричные, и их очень, очень трудно исполнить. Ее любимой фразой к подобным движениям является «Ну, это же несложно!». А дальше идет показ… И стоят студенты с глазами блюдцами, пытаясь прикинуть, как хотя бы десятую часть сделать. — Итак, показывайте, что запомнили. Инна Сергеевна, нам бы что-нибудь восточное, из того, что мы выбирали с вами, но живенько, а то знаю я эти мелодии, вдруг мои любимые заснут. Девушки, встали-встали! Не забудьте мозги и загадочность. А я тем временем судорожно пытаюсь вспомнить хотя бы начало движения, улавливая, что все остальные заняты тем же и перекидываются паническими взглядами. Ох уж это всеобщее судорожное скрипение мозгов. Заиграли первые ноты мелодии, и началось… — Смирнова, ты что, стриптиз танцевать пришла? Это загадочность, а не разврат! Саша, больше жизни, жизни! На амебу похожа. Ах, — притворно-жалостливо, — Горохова сошла с ума, какая досада! Ну куда же вы так бездарно врете? Хотя бы вместе это делали, что ли… Шире шаги! Шире. Не под себя, я сказала. Под себя будете на пенсии ходить! Начинаю задыхаться, пошатывает от усталости, мышцы уже даже не ноют, а вгрызаются противной болью, пот течет ручьем. Весь класс выглядит не лучше. — Мозг ушел, вернуться не обещал, какая жалость! Если вам оторвать головы, то они просто взлетят вверх. Потому что ПУСТЫЕ! Наконец мелодия стихает. «Зверь» смотрит с подозрением. — Смирнова, скажи честно, ты курила, пила или всю ночь шаталась по клубам? Я все понимаю, возраст такой, — на полном серьезе говорит Елена Дмитриевна. Сил, чтобы хоть как-то выразить свое возмущение, нет совсем. — Ясно. Все вместе… Ладно, отпущу вас сегодня пораньше. Живите, амебки!

***

Народно-сценический танец — настоящее испытание для балерины, потому что преподаваться он начинает уже тогда, когда выработалось хотя бы подобие классического апломба. Себя приходится ломать. Но главные роли танцуют единицы, а кордебалет — большинство, так что балерина обязана уметь танцевать стилизованные танцы, чтобы выбиться, например, в корифеи или быть разносторонней, а соответственно — более востребованной даже в массе. На мой взгляд, сценические танцы гораздо сложнее. В классике все строго, есть четкие правила, которым надо следовать, а в народном часто приходится двигаться интуитивно. Захотелось тебе тут головой встряхнуть, а тут выписать кистью небольшую завитушку, тут немного растянуть движение, а тут сделать быстрее — и это будет правильно. Это будет пропущено через себя и найдет оклик у зрителя. А просто заученное движение никому не интересно.