***
Март. 2020 год. На следующий день Главный опять зашел к артистам за десять минут до урока. Инна Валерьевна проводила его нечитаемым взглядом от дверей до центра зала. — Уважаемые артисты, в связи со сложившейся ситуацией руководство театра вынуждено запретить занятия у станка. Вот теперь на Валерия Николаевича, кажется, впервые за все время его работы на этой должности смотрели как на идиота. — А на каком основании? — поинтересовалась педагог. — Инна Валерьевна, ну как же? Все за эти станки берутся, а мало ли кто чем болеет! Коронавирус вроде как хорошо передается через прикосновения. Потрогал станок, потом лицо — и все! И театр закроют! Мы не можем этого допустить. Ничего страшного, занятия исключительно на середине зала должны положительно сказаться на физической форме. В каком классическом балете вы на сцене видели станок? В какой вариации? Педагог покивала, но было видно, что с такими новаторствами была не согласна. Впрочем, Главный уже попрощался и покинул зал. Инна Валерьевна вздохнула и сказала вставать к станку. Увидев подозрительные и растерянные взгляды, хмыкнула. — Майоров! — Я! — Сегодня занимаешься в коридоре. Тебе полезно. Если кого увидишь, тут же говори. — Вас понял, моя королева. Артисты разулыбались. Все же это был забавный выход из сложившейся ситуации. — Не паясничай! — судя по тому, что за такие вольности он не нарвался на нравоучения, Инна Валерьевна пребывала в крайне благостном расположении духа. — Шуруй в коридор. Будешь на шухере. По залу прокатились смешки. Утро становилось добрым. — А теперь, — педагог тоже улыбнулась. — Вон из зала! Майорова как ветром сдуло. — Всегда мечтала так сделать.***
Все еще март. 2020 год. — А сейчас вы собираете свои манатки и идете на все четыре стороны, но в направлении дома. Театр переходит на дистанционную работу. Балетные люди. Интеллигенция, говорили они. Хотя паре инспекторов балета это простить можно было, так как они явно в край задолбались бегать по театру и повторять триста раз всем одно и то же. Хотя сочетание «дистанционная работа» вызывало немало вопросов, задать решились только один: — А зум качать надо?***
Март. 2020 год. Из личной переписки.[11:35] Слушай, как думаешь, это надолго? Ну, хрень вся эта с ковидом?
[11:37] Да ничего я не думаю! Сказали пока до 1 апреля. Значит, до 1 апреля. Ты это изменишь?[11:40] Эх… [11:41] Но я считаю, что не выйдем мы никуда 1 апреля. Это же нелогично!
[11:41] И что, ты можешь как-то повлиять на министерство культуры или здравоохранения? Нет. Они скажут надо, мы ответим есть.[11:42] Все равно я считаю, что мы не выйдем. Скринь. [11:45] И вообще собираю вещи и уезжаю домой.
[11:46] Серьезно? А если вызовут?[11:46] Подождут. Вернусь обратно.
[11:46] Мда… Рисково[11:51] А знаешь, меня радует одно! Что больше не будут выстулаживать залы открытыми окнами. И не придется бояться, что я заболею. И никаких масок в театре!
[11:55] Да уж, на них денег не напасешься.[11:55] Так купила бы многоразовую!
[11:56] Ладно, маякни мне, когда доедешь.***
Отступление Вообще, когда всем говорили про дистанционную работу, артисты ржали. До слез. А потом поняли, что никто не шутил. Но все же балет на дистанционке? Балет. На дистанционке. Серьезно? Это такой абсурд. Наверное, все это понимали, но министерство культуры считало иначе. А потому нас действительно выгнали из театра, некоторые даже не успели собраться. Просто ответственные за освобождение театра от людей, видимо, забыли, каким количеством вещей обрастает любая уважающая себя балерина в своей гримерке. Это и штук пять (минимум!) купальников и юбок разной расцветки, длины, фасона, под настроение или конкретную партию. Например, что-то характерное лучше танцевать в купальнике с длинными рукавами и длинной юбкой, а на парные репетиции, где есть поддержки и вращения, не пойдешь в купальнике с открытой спиной, иначе партнеру будет неудобно тебя держать и крутить. Помимо купальников, довольно большое количество обуви: телесные балетки на резинках, которые удобно и быстро надевать, балетки на ленточках, балетки черные, белые; джазовки тканевые, джазовки кожаные, джазовки с жесткой подошвой; жесткие пуанты, старые пуанты (на случай форс-мажора), мягкие пуанты; характерные туфли черные жесткие, характерные туфли бежевые мягкие. Не у всех прямо полный набор, но половина перечисленного точно будет. Не говорим о репетиционных пачках, шопенках, длинных специфических юбках; костюмах и реквизите, выдаваемых театром. Мечи, посохи, трости, цветочные гирлянды… Эх. Отдельным пунктом идут разогревочные вещи. Это то, в чем обычно артисты ходят по театру между репетициями, в чем разогреваются. Да-да, могу поспорить, что об этом никто не задумывался. Утепленный вариант формы, потому что мышцы нужно держать в тепле во избежание травм. Стандартно это чуни на ногах, — в простонародье валенки, — зимой часто под них надевают носки; гетры, шорты, удобные штаны или комбинезон, обычно довольно свободные, футболка, поверх нее кофта с рукавами. Все немного меняется в зависимости от времени года, отопления и региона. Юбка и обувь часто лежат в сумке или шопере, вместе с бутылкой воды, чем-то съестным, шпильками и еще мелочевкой. Также есть предметы вспомогательные: валик для спины, чтобы разогреваться, массажеры, потому что мышцы часто сводит и их надо разминать, у кого-то коврики с шипами (классная штука!), различные резинки, чтобы, например, разогревать стопы, плед или коврик, чтобы не сидеть на полу, ожидая репетиции в зале или прогона за сценой. Аптечка! Без нее никуда. Особое место в ней занимают различные пластыри, бинты и ватные диски. И обезболивающее, спрей такой, который, блин, не очень-то и помогает! А также нитки, ножницы, таблетки от головы, живота, температуры, простуды, горла, кашля… На все случаи жизни, потому что домой лучше не уходить. Отдельно идут мази как для лечения мозолей, так и от боли в мышцах. Ну и еще огромное количество шпилек, невидимок, цветочков-ленточек-заколок-корон, чтобы втыкать в кичку под настроение, расческа, духи, дезодорант, лак для волос, полотенце, иногда мыло, косметичка со всеми вытекающими, чайные пакетики, кофе, запрещенный сахар, набор одноразовых вилок и ложек, салфетки сухие и влажные, зарядники… продолжать можно почти бесконечно. За раз всю эту кучу не утащить никогда. Но часть вещей, оставшаяся в театре, — ладно. О какой классике может идти речь дома? Допустим, у фанатиков и особо ответственных людей в квартире есть станок. Если он не вкручен в стену, а переносной, стоячий… будет шататься, может царапать пол. У остальных же — балет у подоконника (низко в моем случае; если подоконник маленький, переходишь на стену), у стены (очень неудобно, не за что держаться, меняется центр тяжести, что грозит искривлением в изначальном положении корпуса), у стула (вообще полное издевательство! Он ездит, шатается, в комбинациях с продвижением бесполезен). Также появился балет на кухне — постоянно хочешь есть, да и места маловато. И на лестничной площадке. Любопытные соседи и просто люди, идущие по делам, несмотря на ковид, постоянно попадают в кадр. Еще есть вариант на улице, рядом с домом, специально для прыжков и середины. Тут развлечение не только людям, смотрящим с окна и идущим мимо, но и следящим за соблюдением пандемии.***
Март. 2020 год. Первое занятие в зуме. Артисты надеялись, что этот день все же не наступит, но… Блаженные пять дней отдыха закончились, и всех попросили зайти в конференцию в девять утра. И начался цирк. — Анечка! Помоги, пожалуйста, — Инна Валерьевна, которой первой из педагогов выпала честь провести новый вид классики, была человеком, скажем, старой закалки. А потому с техникой сразу возникли проблемы. — Я только себя вижу! Где мои любимые уродцы? — Мам, ты просто не принимаешь никого в конференцию. Смотри. Вот сюда нажимаешь. — А, так вот оно что! В числе первых залетев в конференцию, Парвиз шутливо поклонился: — Анна Павловна, bonjour! Вы сегодня так прекрасны, — небольшой акцент только добавлял очарования этому французу. Анечка засмущалась, как девочка, хотя давно была замужем. — Инна Валерьевна, но вы все равно останетесь на первом месте в моем сердце! Послышался ржач артистов, не выключивших микрофоны. — А ну цыц, чудо заморское! Русских дев мне тут не соблазняй! Постепенно конференция наполнялась людьми. Задний фон поражал разнообразием. Кто-то явно наслаждался дачным отдыхом и занимался на веранде, у кого-то сзади на диване сидел ребенок, кто-то увлеченно ругался с мужем, а кто-то с девушкой. Больше всех завидовали Стояновой — у нее явно было видно море с балкона. Романов порадовал всех лестничной площадкой, а Коломейцева лабрадором, упорно не желающим уходить из кадра. Все присосались к экранам и перелистывали страницы с участниками, чтобы потом вдоволь посплетничать, кто, где, с кем и когда. Наблюдать за чужой домашней жизнью всегда интересно. Не очень-то настойчивые просьбы педагога выключить микрофоны успешно игнорировались всеми, кроме самых порядочных. Тех, у кого еще и станок дома был. — Так, трио «Экспрессия»! — знаменитые в узких театральных кругах солистки, постоянно влипающие в неприятности, часто организовывали всем педагогам и руководителям головную боль. — Вы почему с выключенными камерами? — Сломались. — Так прямо у всех троих? — Инна Валерьевна прямо излучала скепсис, его, казалось, можно было потрогать сквозь экран. — Эти сказочки будете другим рассказывать! Филонить на моем уроке вздумали? А остальные — что-то я не вижу, что вы разогреваетесь? Артисты балета? Ответственные люди? Свое здоровье надо ценить! Все окошки тут же начали изображать бурную деятельность. Один Майоров все еще безуспешно пытался пристроить телефон так, чтобы он не падал. Инна Валерьевна немного похихикала над ним и пошла листать дальше. — Софи́, это что еще такое? Где форма? Я понимаю, артисты балета — без штанов, без гетр. Но купальник и балетки где? Ты бы еще шерстяные носки надела! А ну микрофон включи, когда я с тобой разговариваю! — В шерстянках неудобно! Скользят. — Закрой свой рот, кто бы ты ни был! — скривилась педагог. — Ну, понимаете, — девушка в окошке пришибленно потерла шею и немного сжалась, — я сейчас в другой город уехала, как только театр закрыли. И… В общем, я не забрала форму. — А новую купить?! — Так я же артистка балета? — она беспомощно развела руками. — Ну да, глупость предложила… — пробормотала Инна Валерьевна. — Так, заканчиваем разогрев! Маловато нас, конечно… Видимо, есть еще среди наших бравых солдат искусства предатели, решившие продлить себе отдых. Майоров, горе ты луковое! Пристрой уже свой аппарат, надоел землетрясение устраивать. Классика шла весело. Периодически от почувствовавших безнаказанность артистов прилетали фразочки по типу: «Ну можно без полупальцев? У меня стенка скользит!» «Простите, мне для броска ноги вперед не хватает места». «А круазе и эфасе на что?» «Ах ты, шерстяная морда! А ну уйди от телефона! Только посмей его уронить!» Все все понимают. Эти занятия чисто для здоровья, а не поддержания формы для участия в спектаклях, поэтому даже такой строгий педагог, как Инна Валерьевна, махнул рукой. — Господи, родной! Иди хоть за косяк подержись. Будто пьянице предлагаю… Хотя тебя так шатает, что я начинаю сомневаться в слове будто. — Да бл"ть. Сколько можно-то! Какого… я должен этим заниматься! Да я!.. — Майоров! Это что еще такое?! Микрофон свой выключи! Что ты себе позволяешь? — кажется, кому-то уже пора копать могилу. — Инна Валерьевна, — послышался обиженный голос самого Майорова, совсем не похожий на предыдущий. — Какого вы плохого обо мне мнения… — Кхм… Я так понимаю, настоящий виновник в любом случае не признается? Первые сорок минут подходили к концу. Педагог начала задавать очередную комбинацию. И на этом все веселье кончилось. — Plie… на три…тыре… releve lent и… полупаль... с port de… на чет-… и atti… — не очень понятно, что случилось, ведь еще пару минут назад все работало и слова, по крайней мере, можно было разобрать. Изображение запаздывало и размывалось, но было терпимо. Теперь же… Резко дергающийся педагог, будто перескакивающий из одного демонстрируемого движения в другое, вызывал только смех. Но нужно было как-то комбинацию выполнять. Да здравствует импровизация! Кто без нее любой хороший артист? — Уродцы!.. Я… давала не… там developpe… нет, не… полу-… да через перв!.. Самые хитрые просто замерли в какой-нибудь несложной позе и изображали из себя залагавших с концами. А смысл дергаться, если все равно ничего не разобрать? Зум вылетел. Все вздохнули с облегчением. Рано. Конференцию быстро пересоздали. Веселье все больше сходило на нет. Голову поднимало раздражение.***
Май. 2020 год. Жесткая самоизоляция меняет людей. Всем не хватает общения, привычных дел, работы. В нашем случае сцены и эмоций. Тяжело оказаться просто дома. Нет, первый месяц кажется, что все прекрасно. Артисты отдыхают, приводят ноги в порядок, лечат травмы и, к сожалению, набирают вес. Идут вялотекущие переписки в соцсетях, такие же вялые ссоры с теми, с кем оказались один на один дома, — в балетной профессии истеричек мало. А потом в какой-то момент становится пусто. Не хватает выплеска, зрителей, чувства единения с партнером или кордебалетом. Не хватает той общности, что ощущаешь, когда приходишь в театр и репетируешь. Потеря формы раздражает. Знаешь, что можешь больше и лучше, но с каждым днем сила из ног уходит. Чуть невыворотно, чуть ниже прыжок, чуть меньше стопа дотягивается. А на этом движении подогнулись колени, киксанула нога, свело икру, хотя раньше подобное давалось без всяких проблем. Все стали дольше задерживаться в зуме, просто на поговорить. Особенно такие посиделки полюбила Инна Валерьевна, хотя раньше такой болтливости никто за ней не замечал. — Ну что, я давно хотела вам показать своего кота! — неожиданно начала она однажды. И тут в кадре появляется нечто. Огроменный черный кошак смотрит в камеру с таким презрением, что становится жутковато. Он лапищей отпихивает хозяйские руки, но, что удивительно, не уходит, а степенно усаживается, обвиваясь толстым пушистым хвостом. Треугольные уши на его голове недовольно дергаются, когда Инна Валерьевна приглаживает шерсть между ними. Кажется, если бы этот кот захотел кого-то убить, ему бы даже стараться не пришлось. Одной лапой, так сказать. — Мейн-кун, что ли? — слышится чей-то пришибленный голос. — Да, мейн-кун. Знакомьтесь — Мор. Стоп. Она назвала кота в честь Всадника Апокалипсиса? — Он очень хороший и ласковый! — продолжала меж тем Инна Валерьевна. — И довольно миролюбивый. Правда, тяжеловат. Порой утром на грудь ляжет — и задохнуться можно! Что там говорилось про убить? Мор дернул хвостом, выпятил грудь и, кажется, фыркнул: «Впечатлены, людишки?» — А у меня собака! — воскликнул не чувствующий атмосферы Романов. И чуть приподнял своего чихуахуа. И понеслось. Коты, собаки, попугаи, хомячки, крысы. Пауки. В этот момент многие поняли, к кому домой ни ногой. Когда одна из артисток принесла змею, кто-то не выдержал: — Завела свое тотемное животное? — Ага! Приходи в гости? Она как раз голодная и ядовитая. Все, конечно, посмеялись, но мысленно отметили еще одного человека, которого лучше не злить. — А у меня Рома! — сказал Степа и в доказательство поднял на руки очаровательного мальчика. Послышался дружный смех. — Так, посмеялись и будет. Девочки… — Инна Валерьевна ненадолго задумалась. — И мальчики тоже! Я все понимаю, нагрузка не та, но, пожалуйста, ешьте поменьше. Дорвались до холодильника и пируете. Вы хотя бы тогда не жрите, а так. Поджирайте. И не ночью! Вечером самый маленький прием пищи, чтобы утром голодными вставать. Думаю, не мне вас учить. — Трудно, Инна Валерьевна! — А кому сейчас легко? Помолчали. Но да, с едой отдельная тема. Когда нечего делать, все идут на кухню. И все заканчивается закономерно. К тому же при любой диете, если сидеть на ней долго, случаются срывы. Их легче контролировать и избегать, когда почти весь день, с утра и до ночи, на работе. Что взял с собой, то и ешь. Можно, конечно, сходить в столовую театра, но там, при всех, диету нарушать как-то стыдно. Есть еще вариант сбегать в магазин, но на это нужно время. А главное не спалиться, когда ешь то, что купил. Есть еще стыд показаться перед зрителями в неподобающем виде. Они же не слепые, а сцена при определенном освещении полнит, особенно когда на артистках персиковые трико. Также, естественно, многие движения даются тяжелее, когда ты поправляешься. Плюс забота о спинах партнеров. А когда дома… Никакой силы воли не хватает.***
Май. 2020 год. Из личной переписки. [12:32] Стою на асфальте в пуанты обутый, Толь туры не сделать, толь я…[12:32] Боже, какие жертвы ради несчастной Баядерки! Ты точно должна попасть хотя бы в региональные новости
[12:33] Злорадствуй, пока можешь[12:33] Боюсь-боюсь!
[12:34] Слушай, это прямо комедия какая-то Вместо сцены асфальт[12:35] Вместо зеркала тень на стене!
[12:35] Вместо классики ЛФК[12:36] Вместо партнера вальс со стулом
[12:36] Стоп! Серьезно? Ты прямо так сняла и отправила?[12:37] Ну да
[12:37] А я думала, это у меня крыша едет…***
Отступление С записыванием себя любимой для театра были проблемы. Мало подобрать такой ракурс, в котором ты будешь и целиком влезать во время всего танца (и так подогнанного под ограниченное пространство), и не выглядеть такой… толстой. Нужно сделать все так, чтобы себе понравиться. В этом и кроется вся сложность. К сожалению, так сложилось, что у многих балерин заниженная самооценка и очень критичное отношение к себе. Да, это плохо, но в то же время помогает работать, если вовремя останавливать себя в порывах особой ненависти. Это самокритика появляется еще в период обучения и остается, кажется, на всю жизнь. Просто привыкаешь, что педагоги хвалят редко, зато замечания сыплются как из рога изобилия. Это хорошо! Значит, ты кому-то не безразличен, тебя хотят сделать лучше, научить. Но так уж вышло, что идеал недостижим и все мы люди, поэтому в каждом своем движении, когда знаешь, как правильно, ты чувствуешь, где не доделал. А когда вдобавок снимаешь себя, то еще и видишь. Это полезно, но… Порученную мне партию пришлось переснимать тридцать два раза в первый день и еще пятнадцать во второй. Я считала. И удаляла неудачные записи с телефона с такой злостью, что и словами не передать. Ты танцевал это на сцене не раз и не два, а тут видишь себя так близко, видишь все ошибки, лишний вес, это лицо с глуповатой одухотворенной улыбкой, видишь ослабевшие на самоизоляции ноги, местами корявые руки. Бесишься, когда вылетаешь из кадра или обрезаешь себя. Мой кусочек был длиной в минут пять, и на полупальцах его делать совершенно не напряжно. Когда ты в форме. И с партнером. А по-другому это превращается в самую настоящую пытку. К концу записи я была злая, много ругалась на себя и на театр вслух и была кулаком в стену. Где-то в одной из переписок сохранились фотографии покрасневших, полустертых костяшек. А еще у меня осталось три пятиминутные нарезки со смешными моментами и неудачными дублями. Один из самых забавных был с пощечинами самой себе, поскольку я никак не могла сделать заноски. Это была уже вторая партия, запрошенная театром. В ней было много прыжков. Страшно представить, каково было моим соседям слушать ритмичное «бум-бум-бум» и мои ругательства. Дублей было, мягко говоря, много. Самый строгий судья для человека — это он сам. Я проверила это утверждение на себе в полной мере. Ни один педагог не заставил бы меня сделать эти движения столько раз подряд, сколько заставила я сама себя. Ни один педагог не придирался ко мне так, как я придиралась к своим видео. Самое забавное, что даже конечный результат, который я в итоге отправила, мне тоже не нравился. Даже не уверена, что он был лучшим из всех. В те недели память на моем телефоне заканчивалась поразительно быстро, постоянно удалялись неудачные варианты, постепенно собиралась нарезка. До того момента я даже не думала, что смогу так трепать свои нервы и истязать тело до полного изнеможения, когда даже доползти пару метров и выключить запись кажется невозможным. Но самоизоляция чему-то нас, артистов балета, все же научила. Принесла, кроме потери формы и бессильной злости, в нашу жизнь что-то новое. Мы в это время больше общались друг с другом, пусть и не вживую. Сблизились с педагогами и научились видеть в них таких же людей. Самое главное — мы научились ценить обычную жизнь. Когда все стабильно: ты приходишь в театр, разогреваешься, занимаешься классикой, идешь на репетиции, обедаешь, участвуешь в прогонах, выступаешь на сцене. Ковид научил нас ценить рутину. Помог вспомнить, зачем мы приходили каждый день в театр и занимались. Открыл с новой стороны балет — такой нелепый, в ограниченном пространстве, не в форме, зато с искренним желанием заниматься своим делом. С душой. Было много хорошего и плохого, но, думаю, первого все же больше. И выйдя в конце июня на работу, увидев родные лица коллег, счастливых педагогов, снова занимаясь в привычных залах и репетируя на сцене, мы будто доказали всему миру, что достойны танцевать, несмотря ни на что. Жизнь продолжается, и балет живет вместе с ней.