Недотрога

Так бывает: еще глаза не успел открыть, а уже понятно, что день — дерьмо. Рыжий просыпается, когда на кухне что-то роняет Джия: блюдце или чашка выскальзывает из мокрых пальцев и звякает о раковину — негромко, но достаточно для того, чтобы из фазы неглубокого сна вытянуть. Просыпается злой и неверяще смотрит на часы на прикроватной тумбочке, не понимая, почему не сработал будильник на телефоне. На ощупь шарит ладонью около кровати и, нащупав мобильный, пару секунд сонно щурится на мертвый экран. Остатки сна как рукой снимает. Ну да, все правильно. Пусть так и остается — выключенным. Не хочет он знать, кто там мог позвонить вчера еще и еще раз, написать сообщение, попытаться разбудить среди ночи. Все. С этой мыслью Рыжий вытаскивает из шкафа толстовку, засовывает сигареты в левый карман — так же, как было, тоже нужно вернуть. Чтобы соблазна не было. В ванной холодно: стоит только из душа вылезти и по позвоночнику сразу же колючие мурашки ползут. Только вот зеркало — запотевшее, и Рыжий на автомате проводит по нему ладонью, долго на отражение пялится, хотя знает, что уже опаздывает. С досадой думает, что скорее всего, подхватил какой-то вирус: морозит все сильнее и начинает тошнить. Но какой-то там вирус — это совсем не то, что может разрушить планы на день. Рыжий остервенело растирается полотенцем в надежде, что от прилива крови озноб пройдет. На кухне тихо напевает Джия, не попадая в ноты, но зато с зашкаливающим энтузиазмом. Улыбается, когда Рыжий появляется на кухне: — Привет, милый. И Рыжий улыбается в ответ. Качает головой, когда Джия ставит на стол тарелку с омлетом и тостами. — Извини, опаздываю. Проспал. Джия окидывает его внимательным взглядом. Спрашивает: — Все хорошо? Рыжий уверенно кивает: конечно. Стоит только принять решение и все сразу хорошо становится. Все становится правильно. Так, как было до. Собирается быстро: как оно еще может быть-то, когда бездумно складываешь в рюкзак не то, что нужно, а просто, что под руку попало. Учебник выскальзывает из пальцев и приземляется острым углом аккурат на мизинец. — Да чтоб тебя, — шипит Рыжий, с трудом подавляя желание ногой отшвырнуть, зафутболить так, чтобы через всю комнату перелетел и об стену шваркнулся. Но вместо этого поднимает с пола и упихивает в рюкзак. Джия ждет его в коридоре, упираясь плечом в стену и скрестив на груди руки. — До вечера, мам, — с надеждой кивает Рыжий. Приседает, бросив толстовку Хэ на полку для обуви, шнурует кеды, дергая шнурки так, что пальцам больно становится, косится на ноги Джии в мягких домашних тапочках, которые остаются на месте и возвращаться на кухню не собираются. — Ну что? — не вставая запрокидывает голову Рыжий, будто не к ней, а к потолку обращается или к тому, что еще выше. — Вот и я хочу знать — что? — Нормально все. Джия только губы поджимает, кивает на комок черной ткани. — Это чье? — Снял с чувака, которого убил вчера. Рыжий очень надеется, что она сейчас понимающе кивнет, спросит надежно ли он спрятал труп и предложит сжечь улики на заднем дворе. Потому что у Джии нет дурной привычки устраивать допросы с пристрастием. Но Джия молчит, только смотрит, слегка прищуриваясь. Игра в гляделки — еще одна семейная традиция. Рыжий всегда проигрывает, сколько себя помнит. Цыкает недовольно и возвращается к шнуркам. — Одного парня из школы. Было холодно и он мне ее одолжил. Джия вопросительно приподнимает брови — не успевает проконтролировать этот мелкий жест. Прочищает горло, собирается спросить еще о чем-то, но, наверное, видит что-то в лице — сдерживается. — Вечером поговорим, ладно? Я правда опаздываю. — Все точно хорошо? — Да, мам. Все просто зашибись. Его даже искать не надо. Не надо даже головой вертеть, школьный двор осматривая. Стоит ворота только пройти, и взгляд сразу натыкается на темную макушку. Стоит в окружении нескольких человек — его обычная компания, когда не таскается с Цзянем и Чженси. Такие же благополучные звездные мальчики и девочки. Рыжий из всех знает только Юби, которая смеется, прикрывая лицо ладонью и шутливо толкает Тяня в грудь. Замечает Рыжего и едва заметно кривит яркие, аккуратно накрашенные губы. Коротко говорит что-то и кивает в его, Рыжего, сторону. Тянь поворачивается сразу же, с улыбкой, которая становится еще шире, как только цепляется взглядом. От этой улыбки противно под ключицей дергает. Рядом оказывается слишком быстро, все еще улыбается, хмыкает, когда замечает в руках Рыжего свою толстовку. — Привет… — Держи. — Рыжий пихает ему эту куртку так, будто она ему руки жжет. — А поздоро… — Сюда слушай, — припечатывает Рыжий, не обращая внимания на удивленный взгляд, чтобы не передумать. — Значит так: шмотку твою я вернул, рука у тебя зажила, поэтому больше никаких готовок, никаких звонков, никаких «приезжай». Усек? Молчит. Только улыбаться перестает и глаза светлеют: близко — и Рыжий видит, как сокращается зрачок. Кивает: не то осторожно, не то вопросительно. Продолжения ждет. Под ключицей тянет сильнее, и Рыжий с трудом удерживается, чтобы не провести по этому месту рукой. — И больше никаких подкатов. Чтобы вообще ко мне со своими пидорскими замахами не приближался. Отъебись уже, ладно? Подойдешь еще раз, я реально тебе втащу. По-настоящему, блядь. Замолкает резко: воздух в легких заканчивается. А Тянь теперь рассматривает что-то за его спиной. Шарит отстраненным взглядом, выглядит так, словно в эту минуту сложное уравнение в голове решает. Аж обернуться хочется. Или вперед рвануться, вцепиться пальцами в подбородок, чтобы глаза в глаза, чтобы видеть, что там творится в этой башке. — Ты слышал? Глухо получается, зло. Как если бы в горло колючая вата набилась. Набилась и душит, расползается от горла к переносице. Жжется. — Да. — Спокойно, почти без интонации. И Рыжий чувствует, как напрягаются крылья носа. Чувствует, как знакомо, до одури знакомо, пахнет деревом и цитрусом. — И? Отвечать он, похоже, не собирается. И оно, наверное, правильно: вопрос не из тех, что ответа требуют. Просто в глубине души теплилась надежда, что это не конец, а новое начало. Что вот сейчас он среагирует на тон, слова, угрозу и выдаст в ответ какую-нибудь бесячую шутку, закидывая руку на плечи или хватая за шею. Но Тянь молчит. И все звуки вокруг вдруг затирает этим молчанием. Полная, абсолютная тишина, как в космосе. В голове только крутится «Давай подеремся. Давай подеремся. Давай, ну давай как раньше». Тянь, как раньше, не хочет. Смотрит долго и как-то уж слишком понимающе, не оборачивается, когда сзади кто-то зовет: кажется, и не слышит вовсе. Хмыкает тихо. Губы облизывает так, словно собирается что-то сказать, но потом только головой качает. Уходит. Просто поворачивается спиной и уходит, так ничего и не сказав. И Рыжий теряется. Потому что пока ехал в автобусе успел перебрать в голове возможные варианты ответа. Варианта, что он вот так — молча — свалит, не было. Но оно и к лучшему. Оно точно, блядь, к лучшему: желаемый эффект достигнут, а значит, все хорошо. Только знобить начинает сильнее, и в ушах противно шумит. Это точно вирус, иначе он наверняка прочувствовал бы все оттенки радости от того, что Хэ свалил. Тащится на уроки, но постоянно ловит себя на том, что просто бездумно пялится в окно, даже не пытаясь вникнуть в услышанное. Голова горячая, и это особенно сильно ощущается, когда прикасается к лицу холодными, почти ледяными пальцами. Внутри паршиво. Странное чувство, но знакомое: он, кажется, опять наебал самого себя. Усмехается невесело — тенденция, — но тут же опускает голову, когда натыкается на недовольный взгляд преподавателя: этот на своей астрономии просто повернут и очень не любит, когда его не слушают. Тем более, тема вроде интересная: созвездия. И рассказывает мистер Лян о них эмоционально, стараясь заинтересовать учеников. У него хорошо получается: весь класс слушает внимательно, а у Рыжего в голове — белый шум. Вроде все понятно, но сливается в один сплошной поток информации, проносится мимо. И это уже конкретно так выбешивать начинает. Потому что белый шум раз за разом перебивается этим вот… диалогом? Монологом? Рыжий говорит себе, что это от неожиданности. Не то чтобы он ждал чего-то другого. Расчет как раз и был на то, что Хэ поймет, что им не по пути и пойдет себе дальше. Просто, блядь, ну не так же… Ехидный голос в голове тут же насмешливо интересуется: «А как?» Мистер Лян интересуется: — Гуань Шань, вы с нами? Рыжий не отвечает, но, кажется, и не надо: тот сразу же переключается, продолжая говорить и тыкать кнопку на пульте, меняя слайды на экране. Рыжий пялится на них и чувствует, что внутри дергает все сильнее. Хочется встать и выйти. Позвонить Шэ Ли. Рвануть на какие-нибудь разборки, можно даже без оплаты, лишь бы пар выпустить. Лишь бы исчезло стремное ощущение, что сам себя по ребрам отпиздил. Но никуда оно не исчезает. Только меняется к середине дня, переходит на какую-то новую стадию: хочется забиться куда подальше в темный угол и заснуть. Рыжий знает — это нормально. Джия говорит, что когда начинаешь болеть, всегда апатия накатывает. Еще Джия говорит, что когда начинаешь болеть, нужно есть: организму нужны белки и углеводы. В школьной столовой в него с размаху влетает какой-то парень, и Рыжий даже не успев рассмотреть, выдает такую тираду отборного мата, что бывалый боцман мог бы от зависти сдохнуть. Поворачивается резко в ожидании ответной реакции, но натыкается на побледневшее лицо и круглые глаза за толстыми линзами очков. Что ж такое-то, а. Весь день по пизде. Возле раздаточного стола небольшая очередь, и Рыжий становится в самый конец, хотя на еду даже смотреть противно, а запахи раздражают так, что хочется нос пальцами зажать. Отворачивается и тут же натыкается взглядом на Тяня: сидит за угловым столом все с той же компанией, говорит что-то сидящему рядом с ним парню, чуть склонив голову, но смотрит при этом на Рыжего. Равнодушный такой взгляд. Как на стену. Желудок болезненно сжимается, и к горлу подкатывает комок. Рыжего со скоростью света выносит из этой столовой, подальше от этого взгляда, запаха и ощущений. Внутри не то что кошки скребут, здоровенные гепарды ни в чем себе не отказывают. И опять противно знобить начинает, несмотря на то, что солнце жарит просто нещадно. А там, на заднем дворе, есть стол с двумя скамейками в тени, и почти никогда не бывает людей. Рыжий иногда ест за этим столом в теплое время года. Там же он познакомился со Страшилой, тогда еще облезлым и ничейным, зато очень гордым и немного пугливым. Сегодня — опять никого, и Рыжий усаживается на скамейку, опираясь локтями о стол. Мобильный в кармане больно упирается в косточку на бедре. Нужно включить, Джия могла звонить. Сообщения валятся одно за другим. Не от Джии. Вам звонили. Сразу после занятий. Спрашивали, куда вы делись, в смс. Звонили еще раз. Потом еще раз — вечером, на пробу. И ночью: дважды с интервалом в полтора часа. Потому что кто-то опять не спал. Вам звонили, но больше не будут. Рыжий укладывает голову на сложенные руки лицом вниз и прикрывает глаза. Внутри наконец-то становится спокойно. Спокойно и так ебано тоскливо, что выть хочется. В голове пусто, и тихий шелест неподалеку кажется просто оглушительным. Рыжий вскидывается резко и смотрит так, что нормальный человек сейчас бы встал и пошел. Неважно куда, просто подальше. Но нормальных здесь нет. Есть только Тянь, который кладет на стол пару сэндвичей, аккуратно ставит две бутылки воды и садится на противоположную скамейку. — Сэндвич будешь? — Неторопливо разворачивает хрустящую бумагу, усаживается удобнее, опираясь локтями на стол, осторожно отодвигает пальцем верхний слой хлеба, осматривает содержимое, хмыкает удовлетворенно и наконец поднимает глаза на Рыжего. — Что? Рыжий молчит. Не потому, что вроде все и так должно быть понятно, а потому, что теперь уже не понятно ничего. Молчит, только на скамейке ерзает и руки со стола убирает. Дистанция — насколько возможно. Если еще возможно. — Мне валить и не подходить к тебе? И Рыжий снова молчит. Смотрит как Тянь вгрызается в сэндвич: жует неторопливо, удовлетворенно кивает — похоже, вкусно. Кусает еще раз и выдает, так и не дожевав, с набитым ртом: — Не-а. — Ты че, совсем дебил? — Оно само срывается. Потому что Рыжий правда не понимает. Смотрит на Тяня в ожидании ответа, но тот только плечами пожимает и закатывает глаза, когда ловит взгляд Рыжего. — Ну что? Ты раз сто говорил, чтобы я от тебя отъебался. Думал, скажешь в сто первый, подействует? Нет, ну ты серьезно? «Да», — думает Рыжий. Вообще-то, все было серьезно как никогда. Все настолько серьезно, что слова не находятся. Все настолько серьезно, что переносицу начинает изнутри жечь, будто соляного раствора хлебнул. У него запоздалый отходняк, он наконец-то выдыхает спустя почти целый день и начинает дышать заново: мелко, носом. Опуская глаза. И сжимая зубы. Отчетливо слышит, совсем близко — в голове — отчаянный визг шин. Такой, после которого на асфальте остаются яркие черные полосы: мог быть пиздец, но обошлось. Неверяще прислушивается к этому ощущению и тянется к бутылке воды. Делает пару глотков — вкусная, холодная. Без газа. Переносицу жжет сильнее. Хочется наклониться: так, чтобы голова между колен оказалась. Хочется понять, что это еще за неведомая хрень с ним творится. Но Рыжий не двигается, изучает взглядом знакомую до каждой царапины столешницу и поднимает глаза только, когда Тянь двигает сэндвич в его сторону. Тихо говорит: — Ешь. Правда вкусно. И голову хочется не просто между колен опустить. Хочется ею о стол приложиться. И еще — да. Еще вдруг впервые за день жрать хочется. Рыжий сгребает со стола сэндвич, шуршит упаковкой, полностью сосредоточив внимание на этом процессе. Аккуратно вытягивает ломтик сыра, отбрасывает в урну и, наконец, поднимает глаза на Тяня, который смотрит на него с любопытством. — Я не ем сыр. — Поверить не могу. Ты же понимаешь, что сейчас происходит, да? Да, Рыжий понимает. Прямо здесь и прямо сейчас происходит какая-то очень нездоровая херня. Но Тянь, кажется, не об этом. — Что? — Мы говорим о личном. Теперь я знаю, что ты не пьешь газировку и не ешь сыр. Чувствуешь, насколько близки мы становимся? Сэндвич на самом деле оказывается вкусным. Пахнет вкусно. Где-то на оберточной бумаге остался едва уловимый запах дерева и цитруса. Рыжий отворачивает лицо, пялится на бетонный забор, отхватывает большие куски, чувствуя, как вместе с голодом утихает что-то другое, весь день визжащее внутри. Тихо говорит: — Спасибо. И когда вечером Джия спрашивает, что вообще происходит и где он пропадал всю прошлую неделю, Рыжий отвечает честно, разве что некоторые детали опуская. Рассказывает по большей части про Цзяня и Чженси, вскользь упоминает Тяня, тщательно следит за голосом и за ее реакцией. Джия слушает, не отвлекаясь от мытья посуды, будто он каждый день рассказывает ей про друзей. Которых у него, к слову, не было с семи лет. Джия немного теряется, на автомате спрашивает, как они познакомились, предлагает пригласить их домой, на одном дыхании тараторит про то, что она будет очень им рада. Замолкает резко, оборачивается и слишком тщательно трет руки кухонным полотенцем. Она, в отличие от Рыжего, не умеет делать вид, что ничего не происходит. — Все точно хорошо? Рыжий задумывается на пару секунд: — Да, мам. И перед сном проверяет уровень зарядки на мобильном.