***
Russell Simins – Comfortable Place
Через четверть часа, я смог полноценно встать на ноги. Подобное состояние я уже пережил и, как оказалось, даже не раз. Теперь в моих мыслях не было и тени сомнений — Яблоко следует уничтожить, убрать от глаз людей раз и навсегда. Ограничить их от его силы... Я не могу поверить, что все, что произошло, оказалось лишь альтернативным миром. В очередной раз... Но каким миром! Какие технологии, какие возможности смог для себя придумать человек. Однако я был рожден здесь и по злой шутке артефакта был переброшен сквозь рамки возможного... И я вернулся туда, где обязан быть. Здесь мое место. Это мой мир. Пусть мне пришлось умереть ради этого. Смерть мне уже не страшна — теперь я точно это знаю. Но она забрала у меня столько дорогих мне людей, что я временами сомневаюсь, стоит ли жить дальше? Мама. Ганадогон. Софи... Матросов и даже Фолкнера я разослал по делам, а сам, наконец, крепко сжимая в руке мешочек со сферой, поклялся, что больше никому не позволю до него добраться. Никогда. Яблоко с громким всплеском погрузилось в морскую пучину и тут же исчезло в темноте воды. Из моей груди вырывается выдох облегчения, и я поворачиваюсь к рулевому. — Мы закончили. — Вернемся назад? — Да. Да. Вернемся. Куда теперь деть все то, что я узнал? Столько всего теперь можно поменять... Столько всего создать. Хотя... Это же другой мир. Не факт, что их прошлое было таким, как наше. И Софи... Она так и не проснулась. Что будет с ней, когда она узнает? Про то, что я погиб после боя... Столь дурацкого, не настоящего. Удар по голове. Как иронична судьба, черт подери... А если она так и не откроет глаза? Не важно... Все уже не важно. Лишь с ней и лишь там я чувствовал себя... если не на своем месте, то хотя бы беспечно. Я не думал о том, кого надо спасать. За кого рисковать жизнью. Я просто существовал и радовался своему существованию. Когда она пропала, не было больше смысла... Теперь я здесь. И... я не хочу больше ничего. Хватит. Почему на душе так тяжело? Будто не она меня бросила там, а я ее... А ведь, правда. Я ее там бросил. Одну. В августе должен был быть год. Почти целый год я там протянул... И не мог смириться с той мыслью. Что ее нет больше. Что это было? Любовь? Вспышками, словно кинолента, в голове пронеслись все наши приключения: первая поездка в метро, поход в магазин, ночевка в лесу... Аквапарк, ее сестра и наша собака. Столько всего было между нами... Я никогда не думал об отношениях здесь. Не было времени... И желания. Я вспомнил ее смех. Вспомнил ее ругательства, как я не понимал их вначале. Как мы оба смущались той близости... И я не могу себе признаться, что сейчас все бы отдал, лишь бы обнять ее. — Капитан? Что с вами? Может все же... — Нет. Ничего. Держим курс к поместью, — голос Фолкнера привел меня в себя. Но черт подери, как же тяжело теперь. Я снова все потерял.***
Тишина родного поместья Дэвенпорт для меня сейчас лучше любого симфонического оркестра. Я ходил по комнатам, трогал стены, мебель, картины и не мог смириться с мыслью, что все закончилось. Кошмаром это не назвать — в начале сна я был вполне счастлив. А потом от меня вновь оторвали кусок и поместили в палату, прикрепляя к трубкам. Иногда я задумываюсь — чем я заслужил такую судьбу? На ум приходит лишь кармическая отработка за грехи прошлых жизней. Либо испытание души, дабы потом получить тело более развитой цивилизации... Если бы я лично не разговаривал с представительницей Предтечей, я бы подумал, что сбрендил... Мягко опускаюсь в кресло и закрываю глаза, слушая, как на улице стучит топор, а в комнате жужжит муха. Ловлю себя на мысли, что отвык от такой жизни. Я безумно был рад видеть Роберта, свой корабль и жителей нашей общины. В этом мире не прошло и нескольких минут. Там же год... Год. За который я научился очень многому, но и потерял тоже не мало. Надо сходить в лес.***
Роща принимает меня как своего, но мне кажется, будто я чужой здесь. Там я часто уходил в леса без каких-либо вещей. На несколько дней. Бродил, выбирался, охотился как раньше и спал под открытым небом. Это позволяло мне не забывать, кто я есть на самом деле. Я уходил в горы, чтобы не потерять навыки. И забыть где я. Помогало. До тех пор, пока в небе не появлялся очередной самолет. Меня передергивает от этого. Мне отвратительно будущее. Я не хочу даже вспоминать обо всей той грязи, в которой мне пришлось жить последние месяцы. Нет. Не такое будущее должны увидеть наши потомки... Я напишу книгу. В которой все будет. Все до мельчайших подробностей. Под ногами у меня — десятки метров. Скала. Просторы леса, крики животных и ветер — девственно чистый. Когда однажды я увидел на горизонте огромные своды труб и черный дым, мне стало больно. Меня всегда воспитывали в любви к природе. К нашей Матери. А они ее убивали. Мерзко. Очень мерзко... Вдохнув поглубже, падаю на спину и смотрю в небо. А оно никогда не поменяется. Всегда будет голубым. В любое время. И космос никогда не поменяется. Звезды миллиарды лет вперед будут существовать в этом огромном Ничего. Столь мы мизерны во Вселенной... Возможно, все это случилось не зря. Яблоко показало мне, что может с нами стать. И я могу это изменить. Это было знамение... Вскакиваю с места и, свесившись на пару секунд вниз, высматриваю огромный стог веток. Без капли страха разбегаюсь и падаю вниз, в мягкие объятия кучи растительности. В груди то самое щекотливое чувство прекрасного, свобода. Свобода. Я забыл, ради чего боролся. Впереди много работы... Борьба за нее не окончена. Я сделаю все возможное. Сделаю для будущего. Для тебя, Софи.***
Летнее солнце угасает Так же, как стареет год. И тёмные дни являются нам. Зимние ветра будут гораздо холоднее, Сейчас тебя здесь нет. Я видел птиц летящих на юг чрез осеннее небо. И они исчезали одна за другой. Я бы так хотел сейчас лететь с ними, Сейчас тебя здесь нет. Как солнце сквозь листву ты появилась, чтобы любить меня, Как лист на ветру тебя унесло...
"Вечная осень"
Мягкий свет восковой свечи, стоящей на дубовой поверхности письменного стола, освещал аккуратные и ровные записи, выводимые гусиным пером по шершавым неровностям пергамента. Лицо ассасина источало сосредоточенность и решимость, и, казалось, ничего сейчас его не могло потревожить, ведь за окном полночь, община спит, а двери и окна поместья закрыты наглухо. Однако не все. Одна створка в комнате, в которой сидел индеец, была распахнута настежь, открывая ему прекрасный вид на гавань. Ночь оказалась волшебно лунной, и серебряная полоса света искрилась по воде, создавая дорожку. Могавки верят, что в такие ночи, в мир приходят духи умерших, дабы начать Новый Круг. Мужчина поставил точку после очередного предложения и, отложив перо, откинулся на спинку стула, устало выдыхая. В окно ворвался легкий бриз с нотками соли, отчего огонек свечи слегка дрогнул, а тени на стенах комнаты исполнили замысловатый танец. К концу подходил сентябрь, на удивление, столь теплый в этом году, обещающий много урожая. Фермеры ликовали. Однако сердце Коннора было далеко не так спокойно, как воды в гавани. Уже как неделю он не получал никаких вестей от Авелины, которая должна отыскать и привести к нему девушку по имени Пейшенс Гиббс, одну из тех, кто продолжает бороться с рабовладельчеством по всей Америке. Коннор по возвращению начал компанию по борьбе с нелегальным ввозом чернокожих рабов и такой боевой человек как Пейшенс мог бы сыграть еще большую роль, нежели она играет сейчас. Окно справа от стола он никогда не закрывал - именно в него влетают почтовые птицы. Прислушиваясь к звукам на улице, мужчина вновь взял перо в пальцы и продолжил строчить описание принципа работы механизмов на дизельном топливе. Все, что он помнил, все, что учил тогда, сейчас чернилами выводилось на бумаге. Во имя великой цели.***
Через осенний золотой покров мы привыкли держать наш путь, Ты всегда любила это время года. Те упавшие листья лежат нетронутыми сейчас, Потому что тебя здесь нет, Потому что тебя здесь нет, Потому что тебя здесь нет... Как солнце сквозь листву ты появилась, чтобы любить меня, Как лист на ветру тебя унесло...
"Вечная осень"
Шёл тринадцатый день миссии Авелины по поискам Пейшенс и к вечеру, тишину рабочего кабинета Кенуэя нарушило тихое курлыканье голубки. Могавк видел птицу, выходя из таверны и все, чего сейчас он хотел, это новостей от давней подруги. В течение десяти минут он добрался до дома, где забрал пергамент у крылатого почтальона. Прочитав записи, мужчина нахмурил брови - Гиббс схватили "синие мундиры" при попытке пересечения линии фронтира. Как гласило письмо, девушку сейчас держат в форте Сен-Матье, после чего, через день их отправят охраняемым караваном в Бостон. Разумеется, в конце письма де Грандпре призывала ассасина поторопиться, если он хочет забрать Пейшенс в целости и сохранности. И выбора у него не было.***
Нежный дождь мягко льется на мои мокрые веки, Будто для того, чтобы спрятать одинокую слезу. Моя жизнь будет вечной осенью, Потому что тебя здесь нет, Потому что тебя здесь нет, Потому что тебя здесь нет...
"Вечная осень"
Я уже и забыл, что это такое: пробираться под покровом темноты в укрепленный форт. Эта ночь дала ясно понять, что осень в самом разгаре. На землю обрушился шквал проливного дождя, по лицу хлестал холодный ветер, срывая с несчастных деревьев их хлипкое желтое одеяние. Авелина должна появиться с минуты на минуту, да только я уже успел промокнуть до нитки, несмотря на то, что роба из плотной ткани. Странную особенность я заметил: когда Яблоко перенесло меня в двадцать первый век, одет я был в свою одежду. Но когда умер, вернулся опять в ней же, а не в чем на свет явился... — Коннор, это я! — громкий шепот сверху привлек мое внимание. С дерева, в метре от меня, я увидел мягко приземлившийся на мокрые листья женский силуэт. Через пару секунд она приблизилась ко мне, и я смог увидеть столь знакомые черты лица. Авелина. — Рад видеть тебя снова, — слышу ее тихий смех, и она обнимает меня. Несмотря на то, что с нас ручьями льет вода. — И я тебя, Кенуэй. Знаешь, столько проблем с этой девчонкой... — Неужели? — я с горечью вспоминаю Софью. Вот это была настоящая девушка-катастрофа... Но рядом с ней я чувствовал себя самым обычным человеком. Меня терзают слишком противоречивые чувства. С одной стороны, мне скучно, если в жизни застой, и в то же время, я устал быть кому-то чем-то обязанным. Авелина отстранилась и внимательно изучила мое лицо. — У тебя все в порядке? — нет, не в порядке. Я скучаю по ней, не смотря на то, что уже с головой погрузился в дела братства. Сколько времени пройдет, прежде чем ее образ сотрется из памяти? — В полном. Идем. Надо узнать маршрут конвоя. Выводить пленных прямо из форта опасно и для нас и для них. Женщина кивает, и мы бежим к стенам укрепления. Вот смотрю я на нее и не могу поверить, что ей уже почти сорок лет. Выглядит она очень молодо, хоть уже и видны морщинки в уголках глаз. Ее взгляд отличается от моего. Он серьезный, но легкий. На задании она без колебаний может вскружить голову мужчине и всадить клинок ему меж ребер. Вскоре в темноте рощи послышались голоса. По дороге в форт шел патруль, человека три точно. Огни укрепления размытыми пятнами просматривались через толщу дождя, и я с легким раздражением почувствовал, как вода льется по спине, спускаясь к копчику. Я помнил, как проводил захват Сен-Матье, дабы передать его американцам. И в голове всплывали картинки прошлого, смутные и размытые. Я помню, что есть три входа, все с воротами и усиленно охраняются. Внутри казармы солдат, конюшни и карцер, в котором как раз и держат пленных. Есть и эшафот, но на него попадают лишь англичане — для них нет суда и следствия... — Коннор? Ты помнишь, где у них штаб? — Да, — мы остановились у небольшой скалы, прикрывающей нас от патруля, — он рядом с эшафотом. В наши планы не входит нападать на форт, поэтому нужно сделать все как можно тише. Я проберусь внутрь через заднюю стену — там есть деревья. Верить слухам и разговорам солдат нет смысла, лучше удостовериться, глядя на документы. Но если услышу информацию от офицера — ее и будем придерживаться... Идем. Прикроешь меня. Авелина легко кивает, и мы двигаемся дальше. Жаль нельзя передать словами те чувства риска и опасности, которые притупились всего лишь за год спокойной жизни. Это легкое беспокойство в груди, сосредоточенность и целеустремленность. Я понял, что домашняя жизнь не для меня. Нет. Я... я хочу семью. Чтобы дома ждала женщина. Свой очаг. Но как только я задумываюсь о том, какой опасности я могу подвергнуть их жизни, мне становится невыносимо больно. Да, я сам выбрал этот путь. И, вестимо, мне придется пройти его в полнейшем одиночестве до старости. Звучит очень грустно, если честно... — Убери вон того, слева. Я возьму двоих справа. Уберешь тела в кусты, пока я пробираюсь в форт, — она вновь соглашается со мной кивком головы. Я тихо вздыхаю и исчезаю в зарослях кустарника.***
Убрать патруль оказалось еще проще, чем раньше. Американцы слишком расслабились после капитуляции англичан, а индейцы, увы, устали бороться за свою свободу, предпочитая уходить. Оно понятно: нас меньше, нежели армия Вашингтона. Силы неравны. И дабы сохранить потомков, приходится уступать. Я видел, к чему привело это отступление. И я попытаюсь сделать все, дабы изменить ход событий. Два тела, с предсмертными хрипами из клокочущих глоток, рухнули оземь и затихли. Раздался звук выдвигающегося клинка, и третий солдат тоже встретил свою смерть. Нет. Мне не жаль. Я не задумываюсь, есть ли у них семьи, жены и дети. На первых порах я постоянно думал об этом, но со временем, чувства притупляются. Убийца. Сколько всего вложено в это слово. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы пробраться в теплый и сухой кабинет офицера штаба. И еще меньше, чтобы найти нужные мне документы. Однако узнав время отправления каравана и его маршрут, мне захотелось плюнуть на все и ворваться в темницы, вытащить оттуда Пейшенс и уйти. Без лишних хлопот и траты времени. Да, возможно меня ранят, если буду неосторожен. Но рядом Авелина. Раньше я в одиночку мог вырезать целый форт и сейчас смогу. Если потребуется... От созерцания документов меня резко отрывает крик. Женский надрывный крик, полный страха и отчаяния, летящий откуда-то с улицы, сквозь стену дождя, молящий о помощи… Переходящий даже местами на визг, от которого внутри все сжимается в тугой ком, застревает в горле... Затем мужской грубый голос, ругань и глухие удары, от которых плач несчастной прерывается хриплым кашлем. Мой взгляд медленно опускается на бумагу в руках, на которой красивым ровным почерком выведены дата и время отправления конвоя. И я бросаю ее на стол, решительно шагая к выходу. В висках стучит кровь, а руки сами сжимаются в кулаки. Жажда справедливости… Как можно поднять руку на беззащитную женщину? Как? Если эти сволочи позволят себе… Нет. Не допущу. Я много раз слышал, что делают с пленными девушками это отродье в мундирах. Услышав хлопок дверей карцера, тихо ругаюсь: если мне сейчас не повезет, я наткнусь прямо на солдат. Пускай. Если потребуется, все будут убиты. Все. До последнего. Я устал терпеть и закрывать глаза. Устал. Прислонившись к дверям, закрываю глаза, дабы услышать шаги или голоса. Ничего. Только шум воды, несущейся с небес. Будто сами боги проливают над нами бесконечный поток слез, взирая на наши деяния и грехи. Скользнув наружу, тут же ухожу за стену штаба, прячась в мокром кустарнике. В карцере слышны приглушенные крики и какая-то возня, от которых меня начинает если не трясти, то дрожь в руках чувствуется определенно. Надо спешить. Иначе будет уже поздно.***
Карцер. Тесный и душный сарай, где пленных держат в кандалах на вонючем сене. К моему удивлению, охрана у дверей исчезла, и я уже догадываюсь куда... Дождавшись, пока патруль форта покинет периметр тюрьмы, быстро оказываюсь у дверей и, натянув капюшон на глаза посильней, бесшумно проникаю внутрь здания. Мрак комнаты рассеивают несколько масляных фонарей, покачивающихся на стенах; с потолка на почти голую землю течет дождевая вода; в нос бьет отвратительный запах плесени и сырости. А тишина, которая тут стала обыденной, прерывается глухим плачем и мужскими голосами. Смехом. — Ублюдки! Уберите от нее руки! — Пейшенс? Иначе быть не может. Однако ей в ответ раздалась лишь очередная волна хохота. — А не то что, обезьяна? Бросишь в нас бананом? Держать себя в руках. Холодный расчет. Не поддаваться эмоциям... Черт бы все побрал! Судя по голосам их там человек пять. Не факт, что обойдусь без увечий, но мне удастся их вытащить. Тихо переступая в тени, избегая прямых лучей фонарей, крадусь к группе людей в самом конце карцера, там, где пытается от них отбиться девушка. — Держите ее крепче, идиоты! Я первый, — от отвращения морщусь, тихо вынимая шэнбяо. Ты умрешь первым, мерзавец. Меткий бросок и комната наполняется хриплыми криками, захлебывающимися кровью. Я врываюсь в свет неожиданно, протыкая глотки еще двоих клинками. И слышу со стороны Пейшенс негромкое "Мастер Кенуэй". Краем глаза вижу, что один из них уже спустил штаны. И уже не могу сдержать ярости, которая волной нахлынула на меня. В будущем насилие над женщинами будет ровно такой же нормой, как и сейчас. Ничего не поменяется. Да, будут наказания, но и они не помогут особо. В арабских странах все равно могут за малейшую провинность закидать камнями. Не смотря на то, что они носят детей. Благодаря им продолжается род. Не смотря ни на что. Их могут сжечь, могут утопить или просто удушить. И они не смогут сопротивляться. Потому-что там так положено. Варварство. Девушку, наконец-то, отпустили. Она рухнула на пол, но тут же вскочила и, прикрыв оголенные места обрывками одежды, отскочила к стене, прижимаясь к ней спиной. Со свистом вынимаю шпагу. Бой длится не больше минуты, и, в конце концов, еще два трупа повалились на землю. Один без руки, другой почти уже обезглавленный. Тихо выдохнув, стряхиваю с лезвия ошметки крови и кожи и медленно поворачиваю голову к девушке. Ее лицо замерло в изумлении. Она тихонько качала головой, беззвучно шевеля губами. Бедняжка... У меня даже ничего нет, чтобы прикрыть ее. — Мастер Кенуэй! — от незнакомки меня отвлекает Пейшенс, которая вцепилась в прутья клетки. Ее лица почти не было видно во мраке. — Вон тот, слева, с длинным носом — дежурный у них. Ключи на поясе. Дважды мне повторять не пришлось. Присев перед трупом на корточки, тяну руку к ржавым ключам и снимаю их с ремня. Быстро вернувшись к дверям клетки моей будущей подопечной, замираю перед скважиной: какой ключ нужный? — Придется вставлять все, — констатирует факт Гиббс, глядя на связку, — и надо спешить, на шум могут придти другие. — Ты права. Начнем с этого. Прошло около двух минут, прежде чем мне удалось подобрать нужный ключ к замку двери. И еще примерно столько же, дабы снять с узницы кандалы. Все это время вторая пленница сидела на своем месте почти не шевелясь, молча. Обняв колени и с видом таким, будто она боролась с забытьем, пыталась что-то вспомнить. Гиббс, как только с нее сняли цепь, рванула к девушке, дабы проверить ее состояние. Я подошел следом. Светлые волосы до плеч, высокие скулы. И вздернутый острый носик. Глаза маленькие, узкие... Необычная. Откуда она вообще взялась здесь, на фронтире? Что это... ночнушка? Господь, какая она худая! Пейшенс взяла ее за плечи, что-то говоря. На ее слова незнакомка лишь неопределенно кивает и поднимается, не без помощи Гиббс. Снаружи я слышу выстрелы и крики: похоже, что Авелина решила отвлечь на себя внимание солдат, чтобы мы могли выйти... Или же просто захотела нас спасти. — Надо уходить, — после моих слов, негритянка закидывает руку девушки через шею, чтобы та могла облокотиться на ее плечо. Тихо сругнувшись, она качает головой. — Мы не можем бросить ее здесь. — Об этом речи не шло. Быстрей, к выходу. Я прикрою.