День Взаимопонимания

      Я не боюсь Шакала — он мелкий, тощий, несуразный, постоянно складывает знакомые мне слова в несвязуемые фразы и, потрясывая пальцем, пытается доказать всем, что изрек что-то концепальное... блин, как там Сфинкс говорил — континентальное, бля-я-я — конгениальное или концептуальное. Фиг знает, в общем. Табаки придурок. И несет бред. Но стая слушает его, и даже Сфинкс ему предан. Слепого я боюсь, а для него Табаки так вообще домашний любимец. Сколько раз я видел, как он белесыми своими глазюками любуется выступающим Шакалом. Аж дрожь пробирает от их отношений.       Поэтому я молчу, когда приходит моя очередь прожить День Взаимопонимания. Кручу волчок и покорно, что, согласитесь, стыдно для вожака целой стаи Логов, жду, какой сюрприз преподнесет мне судьба.       И судьба-злодейка не скупится на иронию: мой День — День Ангела. Замираю в ступоре. Оглядываюсь. Ангелами в Доме называют горбатых. В нашей стае такой один — Горбач. Сколько его помню, он всегда в красном, с заплатками на локтях, растянутом на мощных плечах и спине свитере. Этому свитеру то ли сто лет, то ли он каждый раз вяжет себе новый, растягивая и нашивая заплаты на рукава. Скидываю кожаную куртку и тяжелые сапоги. Предусмотрительно запихиваю все это добро под общую кровать: не приведи Господь, Слепой навернется — Шакал еще чего придумает, и куда бечь — вообще не ясно. Ворошу тонкий свой хаер и пытаюсь придать ему занавесочный вид, чтобы спрятаться ото всех под волосяным покровом. Не получается, понятное дело, но попробовать стоило. Чувствую, как Горбач проникает в меня. Я уже не трусливый лог, а зашоренный в своих комплексах широкоплечий ангел со сложенными на спине крыльями.       В спальню входит Рыжая и, мягко улыбаясь мне, приглашает погулять с Толстым. Чувствую, как расплываются мои пухлые губы в улыбке и грубо шучу:       — Прогуляйся с моим толстым, Рыжик, — она сверкает темными глазами и снова улыбается. Она давно привыкла к этому странному юмору и ценит меня, бля... Горбача за что-то другое.       Иду к манежику и тяну руки к Толстому. Он явно не в игре и, не признав во мне своего постоянного опекуна, начинает голосить. Рыжая мягко отводит мои руки и подхватывает толстяка в свои. Он сначала затихает, но спустя уже мгновение возбужденно гулит и ноет ей в ухо. Не будь я Горбачем, я бы о Рыжей и думать бы даже не посмел, поэтому пользуюсь случаем и думаю — яркая, огненная, такая некрасивая и при этом настолько прекрасная. В мои сны она приходит даже полностью обнаженная. Горбач, бля! Она подружка Лорда, куда тебя несет, извращенец крылатый?! Но остановиться уже не могу — внимательно разглядываю ее в воображении Горбача и теперь уже завидую Лорду. Ну почему проклятому эльфу все это — пылающее огнем, а бедологу Лэри лишь тощая, как спица, Спица с ее матриархальными устоями и патриархальными ценностями. От лица Горбача выношу вотум недоверия всем женщинам и крепко пожимаю свою собственную руку — держись, Лэри.       Даже не вздрагиваю, когда мне на плечо садится Нанетта. Сложив крылья, ворона искоса разглядывает меня. Она так давно в стае, что любую игру чувствует каждым перышком. Я никогда ей не нравился, но сейчас я и Горбач — одно целое, и она не может это игнорировать. Покорившись судьбе, Нанетта начинает нежно поклевывать мое ухо. Горбач, да ты счастливчик!