Две стороны одной тайны

      С последнего разговора с Асокой, ситуация в корне изменилась. Теперь уже не она, а Вейдер всеми силами старался избегать Тано. Ему практически было стыдно показываться ей на глаза, хотя, по сути, это действительно являлось так. С момента признания тогруты и до сих пор прошло уже достаточно времени, но ситх никак не мог избавиться от тех чувств и эмоций, которые охватили его тогда, от мыслей о прошлом, о настоящем, о будущем. Они роем лезли ему в голову и не давали покоя ни днём, ни ночью, постепенно бередя сердце и душу, и не позволяя открытым в них ранам зажить. Стыд, чувство вины, ощущения ненависти постоянно пронизывали всё сознание тёмного лорда, от понимания того, что являлось жестокой реальностью, и того, что он натворил.       Ошибки, нет, грехи Вейдера были буквально непростительны перед Асокой. Он мучал её, издевался, унижал, мстил, за то, в чём, по сути, она никогда не была виновата. Ослеплённый своим эгоизмом и предательством близких, он ненавидел и истязал ту, кто всю жизнь любила его, любила его одного. И от этого на душе становилось так мерзко, что всё тело буквально ломало в неистовых муках совести, не только моральных, но и физических.       Сколько зла ситх причинил этой тогруте, сколько боли и страданий. Сейчас тёмный лорд даже не мог сосчитать, хотя, точную цифру, давно перешедшую границу тысячи истязаний, он и не хотел знать, как не хотел вспоминать, что всё это Вейдер сделал своими руками, сам предал того, кого столько лет обвинял в предательстве. И это неистовым пламенем Мустафара теперь ни на секунду не давало ему успокоения. Впрочем, как и то, что ситх сейчас должен был делать, как себя вести с ней, с той, что всю жизнь любила своего мучителя и насильника.       От абсолютной потерянности в форме дальнейшего поведения Вейдер, откровенно говоря, старался не показываться никому на глаза, особенно Асоке, сторонясь и уединяясь на миссиях, а в свободное время — в своих покоях. Пытаясь заниматься чем угодно, лишь бы не думать, не чувствовать.       Вот, например, сегодня, не найдя больше что делать, так как за короткий срок успел выполнить всю копившуюся ранее работу вне заданий Сидиуса, ситх решил убить время на абсолютно дурацкое занятие. Совсем недавно Лея, как-то, внезапно, слегка потеплевшая в отношениях к нему, сама попросила тёмного лорда о небольшом подарке, точнее, одолжении, а именно закачать ей музыки по списку. И вот этим Вейдер сейчас занимался.       Сидя около большого прозрачного голографического экрана, ситх тщательно выискивал в Галонете необходимые треки и, делая вид, что внимательно прослушивает их, записывал музыку на маленький ручной проигрыватель. Занятие было невероятно нелепым для великого тёмного лорда, но только это сейчас могло отвлечь его от столь не вовремя проснувшихся угрызений совести.       Еле прочитав, сквозь плотные линзы шлема, очередную запись неразборчивого почерка Леи на листе бумаги, Вейдер с отрешённым видом набрал название исполнителя и песни на экране и, как обычно включил проигрывание. По всему чёрному, полу мрачному кабинету ситха в один момент раздалась зажигательная красивая музыка, разбавляя атмосферу тьмы таинственными весёлыми нотками.       Трек играл уже с минуту, тёмный лорд сам не заметил, как незатейливая, но таинственная мелодия завладела сначала его слухом, а затем сознанием, прежде, чем понимание причины этого заставило Вейдера невольно вздрогнуть. Кажется, сия песня была откуда-то знакома ситху ранее, даже более, чем знакома, чтобы столь сильно погрузиться в неё сейчас. Пытаясь вслушаться в ритм музыки и слова певца внимательнее, тёмный лорд усиленно попробовал вспомнить откуда, но старые, давно забытые дни не слишком спешно желали возвращаться в его сознании. И это было объяснимо.       Когда же Вейдера, наконец-то осенило, ситх отчётливо понял, от чего разум так сильно пытался блокировать эти воспоминания, ведь они были связаны с ней.       Песня, которую так отчётливо тёмный лорд старался слушать сейчас, была любимым треком Асоки, ещё со времён её падаванства. И сознание само собой, сквозь изящную, утончённую татуинскую мелодию, переплетённую с эстетичными словами о любви, понесло Вейдера назад, в те дни, когда данная музыка стала историей их совместного прошлого.       Выполняя какое-то задание на «пыльном шаре», коий тогда ещё Энакин столь сильно ненавидел, они вместе с Асокой и Рексом зашли в местную кантину, чтобы отдохнуть. Клон и старший джедай уже порядком успели расслабиться в баре за алкогольными напитками, когда заиграла она, эта самая треклятая музыка, наркотическим дурманом влеча бойкую, юркую, молодую и живую Асоку на танцпол. Вейдер помнил, как красиво и изящно она двигалась тогда, какими влюблёнными глазами пялился в тот момент на Тано Рекс, как сильно данная татуинская песня запала своими игривыми мотивами в душу тогруты, которая искренне не понимала, почему учитель ненавидит сей трек, как и всё, что связано с Татуином. Ведь даже у его маленькой и отсталой родины была своя культура, экзотическая и красивая, словно сказки путешественников из пустыни.       На этом моменте ситх выдернул своё сознание из воспоминаний прошлого, спешно возвращаясь в реальность. Мелодия, воспроизводимая через голографический «компьютер», закончилось, и в пространстве повисли звенящая тишина и пустота.       Картины былого ещё более разбередили рану в душе, сменяясь в разуме трезвым осознанием ещё более жестокой реальности. Асока любила Энакина, не Вейдера! Полностью принимала его прошлого до сих пор, но она никогда бы не смогла принять его настоящего. Осознание этого внезапно привели ситха в такую ярость, что все сожаления о содеянном, мучавшие его на протяжении нескольких прошедших дней, мигом сошли на нет. Тано обожала Скайуокера, чуть ли не превозносила его, а к нему, к тому, кем тёмный лорд являлся сейчас, она чувствовала что? Ненависть, отвращение, омерзение?       Тогрута обманывала Вейдера, притворяясь, что ей была приятна его компания, всё это время в тайне любя Энакина, представляя на месте ситха его… В конце концов, эта женщина вообще посмела назвать тёмного лорда другими именем, теперь уже чужим для него именем, и данному поступку не было прощения. Асока любила Энакина, так вот, она должна была узнать, кем стал её драгоценный Энакин, и понять, что того человека больше нет. Вернее, он есть, но он стал другим, ситхом, злодеем, безжалостным монстром, который не достоин её поклонения, тем, кого Тано ненавидела и никогда не смогла бы принять!       Одолеваемый этой мыслью, Вейдер в очередной раз решил отомстить, но отомстить не физически или ментально, как он делал обычно, а отомстить морально, унизив тогруту уже не как тёмный лорд, а как тот самый Энакин, которого она столь превозносила. На сей раз Вейдер решил сделать всё, чтобы сквозь его поступок, женщина поняла правду. И, записав данную мелодию на отдельный небольшой проигрыватель, ситх мгновенно отправился воплощать свой план в жизнь.       Прошло несколько часов, прежде, чем необходимые ему для этого вещи доставили в замок, и тёмный лорд вместе с ними наведался в покои Асоки. На счастье Вейдера, Тано была там абсолютно одна. Практически ничем не занимаясь, тогрута сидела у трюмо и лениво разглядывала себя в зеркало, как будто красуясь перед ним. Шум за спиной от тяжёлых механических шагов ситха заставил женщину вздрогнуть и мгновенно соскочить с места, с любопытством уставившись на тёмного лорда.       Асока уже хотела было спросить, зачем и почему тот, спустя столько дней решил посетить её покои, но Вейдер не дал Тано произнести ни слова.       — Вот, это тебе, — грозным голосом сказал он, протягивая тогруте небольшой свёрток с маленьким проигрывателем наверху, в первом из которых женщина невольно разглядела красно-бордовый с золотыми вставками татуинский рабский костюм для танцев.       Асока даже не сразу успела сообразить, отчего она сейчас держала всё это в руках, как тёмный лорд тут же пояснил:       — Я хочу, чтобы ты станцевала мне сегодня вечером, когда я вернусь.       — Но… — вся одолеваемая недоумением вперемешку с нарастающим негодованием, попыталась было что-то возразить Тано, однако…       — Я отправляюсь в Инквизиторий, — безапелляционно ответил Вейдер и, резко развернувшись, покинул покои тогруты.       Оставшись наедине и даже не успев как-то вообще отреагировать на это, женщина на ходу лишь молча отложила «подарки» прочь на стол в гостиной, а затем пошла в другую комнату.       Прошло несколько часов, а Асока даже и не думала готовиться к вечернему представлению, она раздражённо ходила по покоям, перебирая в мыслях всё случившееся сегодня, её негодование было велико, но, вместе с тем… Её любопытство было ещё больше.       Тано и понимала, и не понимала, за какие заслуги Вейдер хотел унизить её, как осознавала, что хотел, и тем не менее, её почему-то влёк интерес к вещам, которые приволок ситх специально для тогруты. Не то, чтобы женщина, правда желала унижаться перед тёмным лордом, который и так вдоволь на забавлялся уже с ней, как со своей игрушкой, но в какой-то момент Асоку охватило дикая жажда распечатать треклятый свёрток с танцевальным костюмом и, хотя бы, посмотреть на него.       «Я только взгляну, нет только прикину его на себя, нет только примеряю…» — и, на этих мыслях и порешив, Тано резко двинулась в гостиную, где на столе бросила сии подношения.       Не долго думая, тогрута подошла поближе и, отложив в сторону маленький проигрыватель, взяла в руки свёрток. Аккуратно раскрывая целлофановую прозрачную упаковку, женщина и сама не заметила, как нежная, красно-бордовая ткань с десятками золотых подвесок с тёмными рубинами оказалась у неё в руках. Ещё мгновение, и Асока была уже в гардеробной полуобнажённой… Ещё миг, и вся прелесть пустынных сказок Татуина уже звенела на её стройном и изящном теле.       Игриво позвякивая при каждом новом шаге, тогрута невольно подошла к большому зеркалу в гостиной и стала себя рассматривать. Сейчас женщина выглядела как сказочная царица, экзотическая одалиска какого-нибудь правителя или Хатта. И, на странность, ей это безумно нравилось. Костюм Асоки был из ярко-красно-бордовой летящей ткани, весь расшитый и увешанный золотом и драгоценными камнями, и состоял из двух частей.       Лиф танцевального татуинского наряда был тёмным и плотно обжимал её округлую, даже после беременности, идеальную грудь, блестя вышивкой из тонких переливающихся нитей. От него шло по две толстые бретельки, как бы ниспадающие с предплечий чуть вниз, игриво и соблазнительно скользящих по коже во время движения рук. А прямо под грудью, была нашита прозрачная лёгкая струящаяся ткань, расходящаяся в стороны на животе и мягко ласкающая спину при каждом незримом шевелении. Спереди на лифе, по центру, точно между округлостей Тано, висела одна большая ромбовидная пластина из золота с выплавленными на ней изящными узорами, а по бокам от неё, свободно развивались чуть меньшие ромбовидные подвески в два рубиновых камня каждая.       Нижняя часть костюма тогруты представляла собой комбинацию летящих прозрачных штанов с пышными пустынными колошами красного цвета, разрезанными по бокам, и двумя огромными лоскутами юбки бордового оттенка спереди и сзади, плавно скользящих при ходьбе по ногам. Верх, а точнее пояс, их украшали большая золотая треугольная пластина с выплавленными изящными узорами на ней, восьмёркавидные застёжки по бокам, на плавных изгибах бёдер, и во всю звенящие подвески из больших, ромбовидных цепочек в десяток алых камней в золотой оправе.       Ко всему этому великолепию прилагалась огромная, роскошная корона для тогруты, состоящая из треугольных сверкающих металлических зубцов, ближе к центру удваивающихся с обеих сторон, и увенчанная посредине большим красным квадратным рубином, крепящаяся на тонкие узорчатые цепи за монтралы и лекку. А также наряд дополняли парные изогнутые золотые браслеты на запястья.       И естественно, довершал красивый пустынный образ огромный, широкий и длинный алый платок.       Немного покрутившись перед зеркалом, Асока внимательно рассмотрела себя во всей красе, каждую линию, каждый изгиб, каждый узор. Звон холодного, но горящего огнём переливающегося жёлтого солнца, метала звучал в её сознании отдалённым татуинским эхом. Лёгкий ветер, пробивающийся сквозь приоткрытое панорамное окно, ласково колыхал летящую ткань… Образ Тано был сейчас настолько магическо-мистическо-пустынным, что, несмотря на желание Вейдера унизить тогруту, женщина нравилась сама себе в таком виде. И это её дико злило.       В один момент Асока вспомнила, что сиим нарядом, сиим приказом станцевать для него, как жалкая тви`лечка Джаббы, ситх хотел унизить её, показать Тано её место — рабыни, прислуги, шлюхи, и эта мысль диким пламенем ярости вылилась сквозь рык в громкое тогрутское шипение и мощный удар досады, гнева и ненависти по столу.       От сильной вибрации из-за соприкосновения кулаков с гладкой ровной поверхностью маленький проигрыватель невольно подпрыгнул и сам включился. Заиграла музыка, пустынные ноты которой долетели до монтралов тогруты лишь спустя несколько долгих минут, когда та отдышалась от гнева.       Одна, другая, переливающаяся экзотической культурой Татуина нотка постепенно проникала в сознание женщины, взывая к её звериным инстинктам, и невольно задевала что-то внутри, в самой глубины души. Понадобилось несколько повторений такой до боли знакомой, но доселе не узнаваемой песни, прежде, чем Асока признала свою любимую композицию в ней, и эмоции нахлынули с такой силой, что тут же полностью поглотили остатки разума.       Приятная пустынная музыка волнительно задевала струны души, красивые слова о любви заставляли сердце, готовое вот-вот выпрыгнуть наружу, трепетать в груди, ласковый лёгкий ветер мягко колыхал прозрачную летящую ткань, а каждое новое движение соблазнительным металлическим звоном отдавалось в сознании…       Асока и сама не заметила, как начала танцевать. Мягкий шаг по ковру босой ногой, второй, третий, плавные экзотические движения рук, скользящие и волнующие перемещения бёдер… Холод золотого леденящего металла по нежной оранжевой коже, мерцание алых рубинов, парящий в воздухе лёгкий платок… Царственные, пластичные, соблазнительные женские движения…       Всё это происходило под сказочную пустынную музыку, как будто веющую теплом двух ласковых солнц и нежно щекочущую поверхность шелковистого тела тысячами золотых песчинок, кружащих в пространстве. И всё это делалось не просто так. Асока танцевала, охотно танцевала соблазнительный татуинский танец, думая о нём и совращая только его, Асока танцевала для Вейдера!