***
Странный мир, странные люди, странная музыка. Уже полмесяца минуло с тех пор, как я ушёл. Я всё ещё не могу разобраться во всём, что происходит вокруг. Так трудно приспособиться. В студии никогда ничего не менялось, а здесь всё было таким стремительным. Но я не жалел о том, что ушёл. Просто стоило привыкнуть. Генри рассказывал мне о мире снаружи, когда мы жили у него. Тогда мне казалось, что это всё такое недосягаемое, а сейчас я могу пойти, куда хочу, и делать, что хочу. Я уже три раза был в Нью-Йорке, но знаете что? Я ещё не был дома. Не мог решиться вернуться туда. В тот день, 23 августа, я решил, что пора прекратить бессмысленный бег от прошлого и хотя бы на несколько минут заглянуть домой. Если, конечно, я смогу туда попасть. У меня даже не осталось ключей. И на что я надеялся? Ближе к вечеру, когда уже начало темнеть, я вышел из метро на Восемьдесят Шестой Ист Стрит и медленно пошёл к своему дому. Меня охватывало какое-то странное чувство. Я убеждал себя, что ничего страшного не происходит, но по какой-то причине мне было всё труднее и труднее идти дальше. Как будто если я зайду в свою квартиру, я окончательно освобожусь от чернильной жизни. Никогда больше не вернусь туда. Не увижу ни Алису, ни Бенди, ни Потерянных. Но мне больше не было до них дела. Я жил своей жизнью, а они своей. Чернильный Демон никогда не был для меня особо важен — путь к свободе и больше ничего. Алиса — просто за неимением иного выбора. Теперь они не связаны со мной этой ложью, а я не обязан притворяться. Как только я окончательно приспособлюсь к своей новой жизни, я найду новую работу, перестану избегать контакта с людьми и, конечно, найду кого-то на замену Алисе. Мне не нужна нарисованная ненастоящая девушка. Некоторое время спустя мне всё-таки удалось попасть в квартиру, выломав дверь, и я оказался в тёмном помещении с коридором, уходящим куда-то вперёд. Мой дом. Я включил фонарик и прошёл вперёд. Ничего так и не изменилось за все эти годы. Только оказалось погребено под слоем пыли. Я коснулся стола в гостиной и брезгливо посмотрел на то, что осталось на пальцах. Если я собираюсь вернуться сюда, мне стоит очень постараться, чтобы придать этому месту подобающий вид. Я осмотрелся, водя фонариком туда-сюда и внезапно вспомнил тот день, когда последний раз уходил на работу. Думал, что вернусь вечером, как всегда. Но вернулся только тридцать лет спустя. На столе я увидел чашку, которую не успел помыть перед работой, листы с нотами и фотографию в рамке. Она выцвела, но я всё ещё мог различить людей на ней. В центре Джоуи Дрю на инвалидном кресле, смотрящий прямо в объектив камеры. Это был 1933 год. Дрю уже знал о том, что случится. Как мог он так спокойно находиться рядом с нами и так спокойно улыбаться? Рядом с ним Генри — молодой человек с доброй улыбкой. Он не знал, что спасётся лишь чудом. Я стоял по другую сторону от инвалидного кресла. Да, я помню… Я думал, что выгляжу очень недовольным на фотографии, по крайней мере, я хотел показать, что общество этих людей мне не глубоко не по душе.И я думал, что у меня получается. Но сейчас я видел, каким убогим было моё притворство. Я не мог скрыть, что некоторые сотрудники мне нравились, и я их ценил. Наверное, это все замечали. Позади меня возвышался Норман, пристальный взгляд которого я почувствовал на себе даже с фотографии. Рядом с ним Эллисон — она всегда была на фотографиях рядом с ним. А вот Сьюзи здесь не было. Были Шон, Томас, Бертрум, Уолли… Но не Сьюзи. Девушка тогда отказалась присоединиться к нам. Я знал причину — она просто возненавидела нас. Но почему даже сейчас студия не хочет меня отпускать?! Даже здесь я нашёл это. Я в ярости отбросил фотографию от себя, и она упала на пол. Стекло разбилось, и осколки разлетелись по всей комнате, но я не обратил на это внимания. Странно получилось. Из всех нас на свободе оказались только я, Генри и, возможно, Бертрум. Я никогда не находил его ни среди Потерянных, ни среди Искателей. Джоуи Дрю говорил нам: «Студия стала вашим домом. Работайте усердно — работайте счастливо, и вы в этом убедитесь. Мы все здесь одна большая семья». Его слова оказались пророческими. Студия стала домом для многих. Но не для меня. Я не был там своим. Я часть этого мира. Я так считал. Я ходил по квартире, смотрел на старые фотографии, брал и клал на место какие-то вещи. Но по какой-то причине я ничего не чувствовал. Была ностальгия, но я не чувствовал, что вернулся домой. Я просто знал, что эта квартира принадлежит мне. Здесь всё является моей собственностью. Но всё это мне не нужно. Я не знал, почему я ничего не чувствую, находясь в своём доме после того, как ждал этого много лет. Меня это пугало. Возможно, если бы меня кто-то ждал здесь, я почувствовал бы что-то иное. Но увы, я ещё в тридцать третьем году был никому не нужен, кроме Дрю, который требовал от меня выполнение работы в срок. Я знаю, что Потерянные стремились домой, чтобы увидеть своих родных и близких. Многие дети мечтали увидеть родителей, оставшихся дома, а некоторые сотрудники — своих детей. Но не я. Я не нужен был семье, а семья мне. Поэтому меня никто не ждал, а я не стремился к кому-то вернуться. Мне должно было быть от этого легче, но меня это пугало. Я был счастлив свободе, но дом вызывал у меня отторжение.***
Я испуганно пискнул, когда Борис сел рядом со мной и спросил: — Ты как? Борис немного пришёл в себя после смерти Алисы, но очень изменился. Он почти никогда не улыбался, не шутил и не играл с Потерянными. Вместо этого он или сидел у кого-нибудь дома, или вообще уходил в угол нашего нового прибежища и сидел там. Он был сломлен, и мне было очень его жаль. Даже Генри был не так убит горем. А ещё Генри сказал мне, что прошло полмесяца с момента её смерти. А ведь за это время многое изменилось. Мы больше не встречали ни Джоуи, ни злую Алису. Я не знаю почему. Может, они просто выжидали. До одного момента… Но хуже всего был Бенди. Нет, я не хочу его осуждать, просто он стал каким-то странным. Он запрещал мне покидать прибежище и, если что, силой заставлял оставаться. А однажды я увидел, что он о чём-то шепчется с Генри. Я хотел подкрасться ближе, но гудение проектора выдало меня. Они сделали вид, что расходятся, но я догадался, что они обсуждали меня. Мне это не нравилось. Может, я что-то сделал не так, а они не хотят говорить? Тогда пусть лучше всё-таки скажут. Я не обижусь. А после того разговора и Генри стал меня контролировать. Просто мы с ним в последнее время бродили по студии, пытаясь найти что-то, что могло бы означать «Конец». Мы даже ещё раз сходили в Чернильную Машину и прослушали ту запись. Но от этого не стало легче. А Генри перестал отпускать меня от себя. Я что, такой слабый на вид? Я могу за себя постоять. Я существовал здесь тридцать лет. Однажды я всё-таки заставил Генри всё мне объяснить. Он позвал меня в угол прибежища и, оглядевшись по сторонам, тихо сказал: — Бенди не хотел, чтобы ты знал. Я же считаю, что тебе стоит знать. Джоуи нужен ты. Он требовал отдать ему тебя, а затем посылал на твои поиски Потерянных. Я испуганно застонал. Зачем я ему нужен? Я совсем бесполезный! Я не хочу к Джоуи! Он убийца! Он убил меня несколько раз. Я помню, что я тогда вцепился в руку Генри и стал умолять его не отдавать меня этому ужасному человеку. Генри смотрел на меня с грустной улыбкой. Затем мягко взял за плечи и усадил рядом с собой. — Кино, — ласково начал он. — Мы ни на секунду даже не думали о таком. Ты нужен нам. Ты член нашей семьи. Разве можем мы отдать тебя ему? Я наклонил голову. Но вдруг из-за того, что я рядом, другим грозит опасность? Генри будто прочитал мои мысли. — Не занимайся самопожертвованием, — сказал он. — От этого никому не будет лучше. А он только почувствует ещё большую власть. Просто оставайся пока здесь, ладно? Пока в этой студии есть места, о которых не знает Джоуи, ты будешь скрываться в этих местах. Я кивнул и прижался к Генри. Какой он замечательный. Я его так люблю. Один раз, довольно-таки много времени спустя после того разговора, ко мне подошёл Бенди и дружелюбно улыбнулся. — Кино, я хочу сходить на улицу. Пойдём со мной? Я хотел бы пойти. Когда мы жили у Генри, мне очень нравилось на улице. Там хорошо. Правда, мы жили за забором, но это мне не очень мешало. Главное, что на улице чувствуешь себя не так, как внутри здания. Там всё по-другому. — Я просто подумал, что одному тебе ходить опасно, а я сильный и, если что, тебя защищу, — гордо сказал дьяволёнок, забираясь ко мне на колени и ласково мурча. Я погладил его. — Хорошо… — Вот здорово! А то Борис не хочет, а Генри куда-то ушёл. Он помог мне встать и, схватив за руку, потащил к выходу из прибежища. Помахал рукой Потерянным, и мы ушли. Мы шли куда-то вверх. Я радовался тому, что опять смогу побывать на улице. Наверное, там сейчас ночь, иначе нас могли бы заметить. Мне придётся выключить проектор, чтобы не привлекать внимание, но всё равно это того стоит. Бенди весело рассказывал что-то весь путь, и я радовался. У него давно не было такого хорошего настроения. Мы поднялись ещё на этаж выше и пошли по длинному коридору. Затем он завёл меня в какую-то комнату. Я с интересом осмотрелся. Зачем нам сюда? — Смотри, Кино, — мило улыбнулся Бенди, закрывая дверь. — Скоро ты увидишь небо. Или точнее, небеса. Он продолжал улыбаться, но теперь эта улыбка меня пугала. Она стала неприятной и страшной. Маленький дьяволёнок стоял напротив меня, не давая мне пройти к двери. — Бедняжка Кино, обиженный Джоуи монстр, — растягивая слова, говорил Бенди. Голос его каждым словом менялся: от звонкого и детского к глухому рычащему. Да и сам он менялся. Он приобрёл свою демоническую форму и теперь даже не пытался скрыться. — Долго же я тебя искал. Я ужасно испугался. Почему я сразу не понял?! Я так сразу ему поверил. Какой я глупый и доверчивый! Он подошёл ко мне и схватил за плечи. Я взвыл и начал царапать его когтистыми руками. Но я знал, что мне не вырваться. Он убил меня — он сделает это снова. Я пинал его, бил руками, кричал, просил о помощи, но он только усмехался, наблюдая за моими тщетными попытками. — Перестань дёргаться! — приказал он. — Я сейчас твои провода оборву. — Нет… нет, не на…до, пожа…луйста…! Я в панике даже начал просить его не трогать меня. Мне так страшно было. Но он только рассмеялся и схватил меня за провод. — Как поводок, — отметил он. — Ты как животное. Дикий и жестокий. Зверёк. — Отпус…ти ме…ня… Джоуи… — визжал я, всё ещё пытаясь высвободить свой провод из его хватки. — Я не… жи…вотное… я чело…век…как… Генри… Я такой…же, как…осталь…ные… Он швырнул меня на залитый чернилами пол. Я ненавижу чернила! Они сразу залили мне объектив, и я практически перестал видеть. Мне нужно было как-то защищаться вслепую. А ещё у меня очень тяжёлый проектор, и мне трудно вставать. Зачем он это сделал?! Я ведь его даже не трогал. Это же он уже убивал меня. А ещё мне очень больно. Он склонился надо мной и посмотрел на меня. — Ты был полезным, — прошептал он. — Но даже самые нужные вещи приходят в негодность. Потом произошло что-то странное. Он протянул руку к моему левому плечу и, внезапно, резко отдёрнул её. Сначала я даже не понял, что это значит. А потом появилась жуткая боль в плече. Не в силах выдержать её, я завизжал и схватился за плечо правой рукой. Мне никогда так больно не было. Что он сделал?! Я бился на полу в агонии, а он встал и смотрел на меня сверху вниз. Мне казалось, что я умру от боли. Я в панике пытался понять, что не так. И понял. Бобины не было. В моём плече была бобина. Он вытащил её? Зачем?! Она мне не мешала. Я хочу, чтобы эта боль прекратилась! — Пожалуйста… Джоуи… — умолял я. — Я Норман… Мы… вмес…те рабо…тали… Пожа…луйста… Я не… скажу… нико…му… Я не… хочу… снова…остаться…один… Не…хочу… Лучше… убей… Но затем я услышал его шаги. Он уходил. А я не мог. Боль не давала мне даже пошевелиться. Я чувствовал, что перестаю понимать, что происходит. Я тоненько застонал, оставил всякие попытки зажать образовавшуюся в плече рану, сжался на полу и погасил проектор. Пожалуйста, Генри, Бенди, Борис, помогите мне.