Сердце лисицы

—⋆⁺₊⋆☽☾◯☽☾⋆⁺₊⋆—

      Пахло кровью и гнилью. Гнилью несло от проклятых духов, которых мальчик видел слишком чётко в звенящем зимнем воздухе. Кровью — от тел, разбросанных по снегу, будто тряпичные куклы в голубых кимоно. Проклятые духи были уродливы. Их обугленная кожа и острые клыки пугали дитя, но плачь не вырвался из его маленькой, ещё неокрепшей грудной клетки. Там теплились остатки солнца — материнской магии, защищающей ребёнка, но слишком быстро тающей. Как воск от пламени свечи.       Говорят, когда плачут дочери Морского дракона, из их глаз сыпется жемчуг. Когда плачет небо, оно изливает печаль дождём. Но сейчас шёл снег. Медленно, лепестками сакуры падали снежинки на землю и прикрывали тела убитых служанок. Будто тонкое полотно савана. Ветви кутались в иней. Из-за тёмных стволов деревьев то и дело выглядывали проклятые духи. Они не оставляли за собой следов.       С угасанием маленькой солнечной жемчужины, тлеющей на груди мальчика, проклятые духи приближались к нему. Они хотели сорвать ещё не поспевший, но такой желанный вкусный плод. Однако боялись проклятые духи не шестиглазое дитя, что ещё не вошло силу, а Асуру, одного из трёх братьев-демонов. Он лакомился сейчас свежей плотью одной из служанок госпожи из дома Годжо. Каждый из проклятых духов ждал, пока демон насытится и оставит это место, дав, наконец, и им попировать. Но не факт, что ребёнка Асура не съест сам. Огромный великан с чёрной лохматой гривой. По его бугристо-мускулистым рукам струйками стекала девичья кровь. От воинов, что сопровождали госпожу Годжо, остались лишь кровавые полумесяцы и ошмётки плоти, разбросанные по снегу.       Рога Асуры, казалось, пронзали небо. Клыки безжалостно дробили человеческие кости. Цвета он был такого, будто с него содрали кожу и оставили голые мышцы гнить на солнце.       Мальчик, сидевший на бездыханном теле матери — раскинувшем руки в пёстром синем кимоно, будто огромные крылья — скуксился, наконец, впустив страх в сердце. И расплакался, когда солнечная жемчужина на груди окончательно потухла. Асура резко развернулся к нему, отбросив в сторону недоеденное мясо. Мальчик заплакал пуще прежнего, потирая глаза маленькими ручонками. Демон оскалился, демонстрируя и без того торчащие во все стороны огромные клыки, выпирающие из пасти.       Другие проклятые духи отступили и спрятались, когда Асура шагнул к маленькому шестиглазому богу.       — Прочь! — раздалось звоном серебряных колокольчиков.       Асура резко посмотрел в сторону чащи. Оттуда, из-под тени пушистых еловых лап, медленно выплыла человеческая фигурка, но с лисьими ушами. Белыми, как сам снег на горных вершинах. Зелёные глаза, тонко подведённые чёрным угольком, блестели холодно и надменно. Лисица ступала по снегу босиком — это не обжигало её маленькие аккуратные ступни. Красное кимоно, расшитое журавлями, тянулось шлейфом — прикрывало пушистый хвост.       Асура замер на мгновение, а потом опять двинулся к мальчику.       — Я сказала, прочь! — суровее повторила кицунэ.       На её черные длинные ресницы падал снег.       — Ты ничего ли не попутала, сучья дочь? Буду я ещё слушать приказы какой-то падше…       Лисица махнула рукой с острыми чёрными когтями, блеснувшими в скудном зимнем свете. И голова Асуры взорвалась. Лопнула, будто разорванной бумажный фонарик красного цвета. Огромное тело упало на снег и начало медленно тлеть.       — Теперь точно не будешь, — усмехнулась лисица. — Я избавила твоё уродливое тело от уродливой головы. А вы, пошли вон!       Кицунэ обернулась к проклятым духам, окружающим заснеженную полянку, на которой распустились кровавые цветы. Всему виной благословенное дитя. Проклятые духи все, как один, поспешили скрыться кто в норы, кто в землю, кто обратно в деревья. А те, кто попытался напасть, были тут же обращены в прах одним лишь щелчком пальцев.       Кицунэ даже не посмотрела в сторону мелких сошек, ждавших, пока Асура, чьё тело почти истлело, оставит им кусочек свежего мяса.       Шлейф от кимоно скрывал маленькие следы. Их бы целовал сам императорский наследник, ползая за лисицей на коленях, если бы с давних времён у входа в Императорский дворец не стояли печати-заклинания, не пускающие внутрь кицунэ. Их ставил один из колдунов клана Годжо. Какая ирония.             Лисица подошла ближе.       — Чего ревёшь? Я страшнее Асуры? — улыбнулась она.       Мальчик стал тише, но всё равно хлюпал носом.       — Боже, какие же дети мерзкие, — фыркнула кицунэ. — Сейчас все слёзы и сопли на морозе замёрзнут. Совсем аппетит мне испортишь.       Мальчик вдруг заревел сильнее. И кицунэ закатила глаза.       — Будто ты что-то понимаешь, — протянула она устало. — А ну не реви, мелочь!       Она сложила пальцы в печать, и ребёнок резко успокоился. Захлопал огромными глазищами, в которых таились голубые бездонные озёра, рождались и умирали звёзды. И всё это одновременно. Лисица невольно залюбовалась редкими самоцветами, что по ошибке стали глазами несмышлёного мальца. А потом отмерла, мотнув головой. Лисьи ушки забавно дёрнулись. Бледные руки потянулись к мальчику и крепко обхватили горячее тельце.       — Тяжёлый, — заметила кицунэ, разглядывая малыша на расстоянии вытянутых рук. — Но меня твой детский жирок едва ли интересует. А вот сердце и печень, взращённые в любви, вполне.       Мальчик всё рассматривал красивую то ли деву, то ли лису, с помощью магии ненадолго забыв о горе, что уже переполняло его маленькое, пока ещё с трудом что-то понимающее сердце. Белая кицунэ осмотрелась вокруг, а потом остановилась взглядом на теле госпожи Годжо.       — И стоило ли это божественное дитя того? — спросила она у трупа. — Да, знаю, что нет.       Мальчишка вдруг засмеялся. И кицунэ чуть не выронила его из рук. Пришлось приблизить ребёнка к себе, чтобы получше рассмотреть, не вселился ли в него злой дух. Разумеется, нет. А, может, и да, судя по тому, как маленькое чудовище потянуло тонкие ручонки к лисьим ушам.       — Вот ещё! — фыркнула кицунэ.       Ребёнок снова заплакал, и сильнее, чем до этого. Но не из-за отказа потрогать и вырвать несколько клочков шерсти из пушистых ушек. Лисица и сама почувствовала нежданного гостя спустя несколько жалких секунд. Распустила девять белых хвостов веером. И повернулась в сторону одинокого, давно высушенного жизнью и временем дерева с чёрными ветвями и чёрным стволом. Под ним стоял высокий молодой мужчина со шрамом на лбу. Будто кто-то швейной строчкой соединил его кожу. Мужчина был высок и хорош собой. Дорогие одежды самурая выдавали в нём мужа знатного происхождения. Чёрно-золотое одеяние. На предплечьях фамильный герб клана Ода — бабочка в пятилистном цветке.       Мужчина прикрывал улыбку железным веером. И лисьи глаза его, тёмные, как дёготь, тоже улыбались. Он бы легко сошёл за собрата кицунэ.       — Могла бы догадаться, что это твоих рук дело… Кэндзяку, — произнесла лисица надменно.       — И я рад тебя видеть, достопочтенная хозяйка Лунной горы, Ми-на-сан, — Кэндзяку сложил веер, открывая лицо. Он прикрывал не только улыбку, как выяснилось. Через губы по диагонали проходил уродливый шрам.       Мина поморщилась. С такой ядовитой патокой было произнесено её имя. Уж кто-кто, а Кэндзяку первый бы вырвал ей хвост при любой возможности. Поэтому все его льстивые речи лишь удавка на шею.       — Что тебе нужно на моей горе? — спросила Мина.       — Приятная компания и содержательная беседа.       — Неужели соскучился?       — Именно.       Мина рассмеялась. Снова будто зазвучали серебряные колокольчики.       — Разучился подбирать себе наряды? — спросила лисица, кивая на изуродованное лицо молодого человека. — Или просто выбора не было, в какой дырявый сосуд свои жалкие останки пристроить? Пришлось брать, что дают?       — Ты как всегда щедра на комплименты, — улыбнулся Кэндзяку. — Отпрыск главы клана Ода упал с лошади во время соколиной охоты. Поблизости была заклинательница, которая силой своей и жертвой исцелила единственную радость даймё Оды. Так что это наряд один из лучших, что я на себя примерял. Могу понять твою озабоченность внешним видом, госпожа кицунэ. Не будь ты так хороша собой, не смогла бы соблазнять такое количество мужчин.       — Твой яд всего лишь обычная вода, — сказала Мина. — Не тебе жалить речами про соблазнение. Уж сколько раз сам проявлял особые таланты. И без лисьей магии. Повторяю вопрос: что тебе надо на моей горе?       Ребёнок в руках Мины завозился сильнее прежнего. Он очень устал. И сил на слёзы почти не осталось. Как и самих слёз. Но он упрямо продолжал кривить личико в уродливой плачущей гримасе. Мина поудобнее перехватила мальчика, прижав его ближе. Прикрыла одним из хвостов.       — Он? — спросила лисица Кэндзяку.       — Разве я похож на добродетельную нянечку? — приподнял тонкую бровь Кэндзяку.       Мина закатила глаза.       — Ты выдал Асуре тайную тропу через мою гору, по которой ходили представители Великих кланов, их жёны и дети?       Теперь Кэндзяку закатил глаза.       — Я лишь оказал тебе маленькую услугу.       — Устроив на моей территории кровавую бойню? Такая себе услуга. Прознав о гибели стольких заклинателей и жены главы клана Годжо, сюда потянется ещё больше этого отребья.       — Раньше надо было думать. Как ты вообще терпела, что их ноги топчут твою землю, а, госпожа? — спросил Кэндзяку иронично.       — Не твоя забота, — сказала Мина.       На самом деле, она не выносила, когда заклинатели ходили по её земле. Но была между ними негласная договорённость. Никто не вмешивался в дела лисы, позволяя устраивать охоту. А Мина не испепеляла их лисьим огнём. Всё честно.       — Неужели ты испугалась жалких заклинателей, госпожа?       — Не больше твоего.       Кэндзяку улыбался.       — Что будешь делать с ребёнком у себя на руках, Мина?       Он указал железным веером на маленького Годжо. Мина взглянула на мальчика. Он мял шерсть её хвоста. Даже попытался запихать в рот.       — Какое убожество, — тяжело вздохнула Мина.       Но в её лисьем сердце начал зреть кровавый бутон с нежными лепестками доселе неизведанных чувств. Умиление? Фу, мерзость какая!       — Так что? — повторил вопрос Кэндзяку.       — Хочешь себе забрать? — спросила Мина насмешливо. — Тебя вообще к шестиглазым подпускать нельзя. Предыдущего ведь ты ещё младенцем… убил…       По телу прошла дрожь осознания и застряла звоном в голове. Мину мгновенно осенила догадка. Зелёные глаза сначала посмотрели на мальчика, потом на Кэндзяку. У него в распоряжении были демонические силы клана Ода. Жажда крови такой силы, что все, на кого будет направлен взор отпрыска знатного рода, будут испытать псевдосмерть или жажду убийства. Но Кэндзяку лишь сощурил глаза. Прекрасно понимал, что драться с духом-хозяйкой горы — дело заведомо проигрышное и бессмысленное       Но Мина всё же отскочила назад. На девяти хвостах, распустившихся веером, шерсть встала дыбом. Они напоминали железный веер самурая — холодное и опасное оружие. Одной рукой лиса прижимала к себе дитя клана Годжо, в другой же зажёгся красно-золотой лисий огонь.       Перед ней был младший сын Оды Набусады, правителя южных земель провинции Овари. Поговаривали, что их сил хватит, чтобы обуздать полчища демонов. Для развязывания междоусобной вражды самое то. Проклятая техника воздействовала на волю, заставляла подчиняться, бояться или же желать сражений. Амбиции клана Ода пугали даже императора. Поэтому магов их рода держали подальше от двора.       — Тебе жить надоело? — процедила она сквозь зубы.       — Я просто хочу вернуть ребёнка отцу.       — Не пытайся пустить мне пыль в глаза, Кэндзяку. По части обмана лучше лис нет, — сказала Мина. — Этот мальчик третий обладатель Шести глаз и техники клана Годжо. Предыдущий был убит во младенчестве. И все знают, кто приложил к этому руку. Может, ты и к гибели первого шестиглазого причастен?       — Чудовище, что ты держишь в руках, страшнее любого проклятого духа, страшнее нас с тобой, — спокойно произнёс Кэндзяку. — Он будет убивать проклятых духов жестоко и быстро.       — А мне-то какое дело до другого проклятого отребья? — фыркнула Мина.       — Кто сказал, что ты избежишь этой участи? Или ты считаешь проклятых зверей настолько особенными, что их не коснётся участь изгнания, — усмехнулся Кэндзяку. — Убей его сейчас, сожри сердце, пока мальчик не вырос и не пришёл за тобой, на эту самую гору.       Мина посмотрела на мальчика. Хмыкнула.       — Я предпочту тебе его.       Кэндзяку зло усмехнулся и наклонил голову вбок.       — Неужели лисица прониклась сочувствием к выродку клана Годжо? Умилилась его розовым щёчкам и чистым глазкам? С годами они посмотрят безжалостно, пока их владелец будет тебя изгонять.       — Мне больше нравится мысль, что твои планы, какими бы они ни были, сорвутся. Это куда заманчивее, чем возможная перспектива избежать гибели. Её может и не случиться, а вот планы твои явно подгниют, как переспелый плод.       — Рождение шестиглазого нарушает баланс магического мира. Ты должна чувствовать и понимать всю опасность.       — Не прикрывайся маской благодетеля, тебе не к лицу, — передразнила его манеру высокопарно разговаривать Мина. — Ты не ожидал, что я явлюсь сюда. Был уверен, что Асура сначала сожрёт дитя, а уже потом примется за несчастных женщин? Но мать мальчика оказалась хитрее великого и ужасного дельца судеб человеческих. Что ж, из благодарности к этой несчастной госпоже, что вырвала тигру усы, я не дам тебе убить её сына.       — Мина-Мина, — покачал головой Кэндзяку. — Чем же я умудрился не угодить нашей серебряной лисице?       — Ты мне просто не нравишься. Не люблю разумных безумцев. От них стонет сама земля и огнём полыхает небо.       — Что ж, — широко улыбнулся Кэндзяку, — Я подожду, пока зимой не зацветут сады. Ибо мудрецы говорят, что тогда в сердце лисицы-оборотня приходит нечто человеческое. Нарушается баланс её естества, поскольку в ней и впрямь становится больше человеческого. Значит, её можно убить или лишить части магических сил. Посадить на цепь, в конце концов. Тогда можно будет умыться в лисьих слезах, как боги моются в хрустальной росе по утру.       — Ты мне угрожаешь?       — Я лишь говорю то, что слышал от умудрённых опытом старцев, — Кэндзяку опять раскрыл веер и прикрыл им нижнюю часть лица.       Глаза блеснули остро.       — Это я буду плескаться в твоей крови, как в полноводных реках у ног Будды, — сказала Мина. — И всё благодаря мальчишке.       Она демонстративно потёрлась щекой о щеку мальчика, с наслаждением наблюдая, как лицо Кэндзяку исказила гримаса отвращения.       Мина резко открыла глаза. Уставилась в белый потолок. Нос почуял приятный аромат свежевыстиранного белья с едва различимыми нотками парфюма и запаха человека, нет, мага! Мощная проклятая энергия обволакивала всё вокруг, как кокон куколку бабочки. Мина повернула голову в бок и тихо простонала:       — Из одного кошмара в другой.       — Видимо, не очень хорошо спалось?       В кресле у окна сидел Годжо Сатору. Он оторвался от экрана телефона и посмотрел на Мину.       — Отвратительно, — она поморщилась и снова посмотрела в потолок.       Начала осторожно с помощью проклятой энергии прощупывать комнату на наличие амулетов или других заклинателей. Но здесь был лишь Годжо, который на действия Мины улыбнулся. Она понимала: маг видит перед собой не древнего проклятого зверя, а хорошенькую девушку, которая на вид, к тому же, явно младше него. Даром, что он знает — перед ним кицунэ. Или не принимает её за опасность? Шестиглазому позволено. Чтобы пригвоздить такого проклятой энергией к полу, не нужны трюки, но нужно много сил. Головой Годжо понимал, кто рядом, но полного осознания у него явно не было.       Мина осторожно, без резких движений села в кровати. Огляделась. На ней не было пальто и сапог. Надо же, слишком много заботы от бестактного юнца, совершенно не знающего меры в напористом общении с другими. Собственно, люди с его силой мыслят иначе. Некоторые понятия о границах дозволенного и допустимого у них либо другие, либо стёрты напрочь. А что конкретно у Сатору в голове, Мина не знала и выяснять не собиралась.       — Очень жаль. Тут все условия. И перина пуховая, и звукоизоляция отменная — соседей не слышно. Словом, хорошее место, чтобы выспаться.       — По опыту знаешь?       — Угу. Я часто здесь отсыпаюсь.       Мина потёрла виски. Сон, конечно, восстанавливал её силы. Но не такой короткий и беспокойный. А уж тем более не рядом с Годжо Сатору. Переспи Мина с ним сейчас, не потребовалось бы месяца два ходить на охоту. От этой мысли стало противно. И Мина громко цокнула языком.       — Что, возраст берёт своё? — спросил Сатору. — Сколько тебе лет, кстати? Мой предшественник жил почти четыреста лет назад. Но тебе ведь было больше, когда вы встретились?       — Не твоё дело, бесстыдник. Спрашивать такое у пожилой леди, — сказала Мина.       — Как грубо. Я ведь тебя по доброте душевной сюда принёс, не бросил морозить хвосты на улице.       — Как благородно. Напомнить, из-за кого я в обморок грохнулась? — приподняла бровь Мина.       — Не надо было столько проклятой энергии расходовать. Сама виновата, — заметил Годжо.       Мина закатила глаза. Может, и правда уработать мальчишку? Так, чтобы от бессилия его потом тошнило. Пусть и пару часиков, учитывая, как быстро он восстановится. Насолить Сатору было бы чем-то вроде моральной компенсации, чем действенным методом победы.       — Я хотела отделаться от тебя.       — Как видишь, это было бесполезно.       — Бесполезны здесь только твои попытки меня разговорить. Или что ты там хотел… — Мина неопределённо махнула рукой. — Где мы, кстати?       — Ответ за ответ.       — Тебе не надоели детские игры?       — Ну, если подумать, я для тебя действительно ребёнок, старушка.       Годжо убрал телефон в карман брюк. Дорогих, к слову. Он вообще был одет с иголочки. Мина невольно подметила ещё в холле отеля отстранённым взглядом лисицы, что привыкла оценивать потенциал добычи. К слову, больше внимания Мины привлекло её же пальто на коленях у Годжо. Сложенное вдвое небрежно.       — Верни моё пальто. Я хочу уйти.       — Не боишься, что мы, например, в Магическом техникуме или у меня в фамильном поместье?       — Тогда почему я не в цепях? Не в комнате, чьи стены увешаны ограничительными печатями и талисманами? — спросила Мина, криво усмехнувшись.       — Рядом со мной ни цепи, ни печати не нужны, — скучающие протянул Годжо.       — Старейшины даже тебе не дают столько свободы. Чтобы проклятый зверь — существо особого уровня оказалось у них в руках, и не под печатями? Либо мир сошёл с ума, либо эти старые суки все повымерли.       — Последнее было бы изумительно, но, спешу тебя расстроить — они все живы и, насколько это возможно, здоровы.       — Где мы? — повторила вопрос Мина. — Это корпоративная квартира, расслабься. Хотя, ты не особо-то и напряжена.       — А у меня есть повод напрягаться? — спросила Мина.       Годжо едва заметно поджал губы. Вообще, удивительно, что он с ней церемонится. Неужели действительно не воспринимает, как опасность? Он же не может не чуять то, насколько они разные. Хотя, кицунэ в мире магии от обычных проклятых духов весьма отличаются. Они особый вид. И ритуал изгнания для них тоже особенный. Более сложный. Тут одного взмаха руки с вложенной в атаку проклятой энергией не хватит.       — По идее, я нарушаю правила, но за последние лет сто в Токио от рук лисицы не было убито ни одного человека, так что формально тебя можно и не изгонять. Кицунэ начали работать осторожнее, чем раньше?       — А как иначе? Когда магам удавалось поймать нашу сестру чуть послабее, они вытворяли с ней такое, что даже смерть была бы предпочтительнее плена.       — Мне надо пожалеть тех, кто несёт смерть в мир людей после твоего рассказа?       Мина кинула в его сторону взгляд. Такой, каким обычно одаривала отребье заклинателей. Но на Сатору Годжо было физически больно смотреть. Не потому, что красивый; не потому, что нахальный до мерзкого безобразия. А потому, что похож на её Сатору.       — В таком случае и я не должна ничего говорить заклинателю, который несёт смерть в мир проклятых духов.       — Что они, что вы опасны для людей и нас.       — Для тебя никто не опасен. Кроме тебя самого, Годжо Сатору. А заклинатели для нас то же, что и мы для людей. Такая же погибель.       — У вас, кицунэ, природа происхождения другая. Ты равняешь себя с остальными проклятыми духами?       — Мне нет до них дела. Мы разные.       — Тогда в чём проблема? Давай поговорим без предрассудков.       — Ты чудной, если не сказать отбитый на голову юноша.       Мина покачала головой. Надо уносить отсюда хвосты, пока ещё не поздно. И дело было даже не в опасности, что таил в себе Годжо, а в его внешности. Изгибе губ, наклоне головы. Глазах, в которые невозможно смотреть. Всё в нём будоражило в лисьем сердце ненужное, то, что не вырвешь с корнем уже до скончания веков. Это невыносимо.       Мина вдруг вспомнила те далёкие времена её дикости и необузданности. Растянула алые губы в обольстительной улыбке, не без удовольствия отмечая, как Годжо напрягся от внезапной перемены. Всего на долю секунды. Но Мина кицунэ, она улавливает такие колебания, особенно от мужчин.       — Ты можешь принудить меня силой, почему включил дипломатию? Это явно не твой конёк.       — Навряд ли силой от тебя добьёшься много. Дипломатия, может, и не моё. Хотя сомнительно. Но всё же драться со старушкой как-то невежливо, не считаешь?       — А ты видишь во мне старушку? Не ври только, я узнаю.       Мина наклонила голову вбок. Её взгляд стал опаснее, как у кошки, что следит за мышкой. Проблема в том, что напротив сидел такой же кот.       — Я мысленно держу в голове, что тебе может быть больше четырёхсот лет, — сказал Годжо. — И ты знаешь то, что не знают даже старцы нашего клана. То, чего не было в записях моего предшественника.       Годжо опять достал тетрадь.       — Не хочешь взглянуть?       — Нет.       — Даже на свой портрет?       Мина впилась когтями в матрас кровати.       — Я на себя в зеркало могу посмотреть, зачем мне портреты? — она встала.       Сатору раскрыл тетрадь и повернул к ней. Мелкий паршивец! Мина невольно бросила взгляд на пожелтевший лист пусть дорогой, но старой бумаги. Там и впрямь чёрной кистью была нарисована красивая девушка с лисьими ушами и хвостом. Мина узнала на портрете своё старое голубое кимоно, сшитое из шёлка. На нём летали чёрные бабочки. Мина ходила в этом кимоно летом, надевала без нижних одежд, только перевязывала поясом и часто не прикрывала плечи. Но на этом портрете она была нарисована нежной и прикрытой. Помимо ушей и хвоста, только раскосые глаза с тем же огоньком, что и всегда, выдавали кицунэ. Не будь этого, дева как дева, нарисована умелой рукой. Губы на портрете изогнула лёгкая улыбка. Значит, вот какой он её нарисовал… Вот какой он её запомнил…       Мина оторвала взгляд от портрета и посмотрела на Годжо, словно он вогнал ей нож в сердце. Медленно-медленно, прося потерпеть. Но вместо боли и обиды вспыхнула злость.       — Что ты хочешь узнать? — спросила Мина холодно.       Годжо приподнял брови вверх. В его наполовину прикрытых линзами очков глазах появилась странная смесь ликования и озадаченности.       — История знает четверых носителей родовой техники клана Годжо и врождённой особенности Шести глаз. Я — четвёртый. Каждый из моих трёх предшественников умер не своей смертью. Очень подозрительной. Никому не довелось встретить конец мирно, в постели…       — Это участь мага. Смирись, — бросила Мина.       — Даже если и так, хотелось бы знать, что за неведанная сила смогла одолеть каждого из столь сильных магов?       Годжо снял очки. Мине понадобилось призвать всех лисьих богов, чтобы не залюбоваться его глазами.       — С чего ты взял, что это была «одна» неведанная сила?       — С того, что я просто это знаю. Чувствую.       — Ты в курсе, как умер каждый из твоих предшественников, Шестиглазый?       — Первого убили во время охоты на проклятых духов, второго ещё в младенцем съели проклятые духи, третий… они с обладателем техники Десяти теней поубивали друг друга перед знатью…       Мина подошла ближе, наклонилась к нему, борясь с желанием рассказать о виновнике всех бед, что приключились с обладателями Шести глаз. Но этот гадкий заклинатель не заслужил её милости, потому что решил играть на чувствах. На том, что очень похож на некогда любимого Миной человека. Она знала, в детстве Сатору был таким же, как и из далёких воспоминаний. Таким же мелким, пухлым, хорошеньким малышом, в чьих огромных глазах можно утонуть. Руки обожгло фантомным теплом, которое она чувствовала, пока держала маленького шестиглазого бога в тот день, на Лунной горе.       Что такого в личных записях рассказал предыдущий Годжо Сатору, что этот знает, куда давить?       — С чего ты взял, что я знаю? Будто мне интересно, как умер тот или иной заклинатель.       — Третий был для тебя особенным.       — Ключевое слово здесь «был».       Мина поднесла ладонь к щеке Сатору. И ожидаемо наткнулась на барьер. Провела по нему нежно. Так, как если бы гладила тёплую кожу.       — Решил, раз похож на него, можешь взять меня на короткий поводок, глупый мальчишка? — сказала Мина. — Я не любила его.       — Сады цвели зимой в те годы. Распускалась сакура. Когда лиса влюбляется в смертного по-настоящему, именно так и происходит.       — Мало ли лис ходило по земле века назад?       — Он написал, что ты сама рассказывала.       — Мало ли, что я могла говорить влюблённому дурачку, чтобы получить от него побольше проклятой энергии? — Мина провела коготком вверх по щеке и остановилась над глазом.       Удивительная вещь. Сатору смотрел, не мигая и не боясь. Знал бы он одну хитрую штуку, которой обучена Мина, не был бы так беспечен.       — А что происходит, когда мужчина по-настоящему влюблён в лисицу?       Годжо чуть улыбнулся, когда Мина наклонилась близко-близко к его лицу. Губы напротив губ. Не будь барьера вокруг тела Сатору, кончики их носов непременно бы соприкоснулись.       — Лиса слышит его из любого уголка света. И чувствует тоже, — прошептала Мина.       — Что произошло, когда ты перестала чувствовать его? — перешёл на шёпот Сатору.       Лукавый, игривый мальчишка. Как же он сейчас в себе уверен и по-опасному беспечен. Мина только улыбнулась. Лисья магия особенная во всех отношениях. Злая шутка над немощью рода заклинателей. Мина собиралась применить один трюк, к которому мальчишка Годжо явно не готов. Он просто его не ожидает. Растяжение территории. Очень полезная вещь, но практически недостижимая для большинства магических существ и заклинателей. Только для истинных мастеров, познавших себя полностью. Мина была такой. А ещё у неё имелась практика с предыдущим Шестиглазым обладателем техники Безграничности. Лиса уже поняла, что этот мальчишка сильнее предшественника. Но не настолько, чтобы в сию же секунду разгадать трюк.       Мина бы не взялась объяснять его в научных терминах. Это как спросить обычного человека, не обременённого ношей научной действительности, как он ходит, думает и говорит. Всё объективно просто: ходит ногами, думает головой, а говорит словами через рот.       Выражаясь языком куда более поэтичным, активированная техника Годжо как кружащая вокруг стая мелких рыб, которые ничего не пропускают мимо него — замедляют всё до такой степени, что ничего и никогда заклинателя не коснется. Рыбки противные и очень настырные. Растяжение территории — это тонкая оболочка из «воды». Мина могла бы выпустить в эту воду своих рыбок, не менее вредных. Но если она это сделает, место обитателей будет занятно. Птичка в клетке, рыбки в воде — и тогда Годжо можно коснуться. Уходя от рыбных аналогий, которые неприменимо одобрил бы Куроо, можно сказать: сама по себе Безграничность никуда не девается, она все еще есть, но заливается в эту растянутую территорию, отчего ее можно преодолеть.       Мина резко подалась вперёд и накрыла горячими губами чужие. Заметила, как глаза, которые были полны беспечности, расширились от неожиданности всего на мгновение, прежде чем Мину оттолкнули. Она неуклюже оступилась и приземлилась задом на матрас, вырвав тетрадь из рук Сатору.       И расхохоталась, видя дикое замешательство на красивом лице.       — Какого чёрта? — шёпот был похож на шипение.       Мина обмахнулась тетрадкой, будто здесь было жарко. На самом деле дико холодно. Кружилась голова. Мутило. Лисица вот-вот снова рисковала потерять сознание. Но свирепый азарт вкупе с абсолютным упоением от растерянности Годжо Сатору не дал Мине провалиться в темноту. А даже приободрил. Подарил искры сил, которых вполне хватило поддержать едва не потухший костёр.       — Ты мне не ровня, сладкий, — она облизала губы. — Что, теперь изгонишь?       — Нет.       Вот такой Годжо ей нравился больше: серьёзный, суровый и в какой-то степени уязвимый, как тогда, когда увидел юношу, чей облик Мина приняла. Но было в нём и что-то пугающее. Лисица даже немного пожалела, что раскрыла ещё один козырь так быстро.       — Как ты преодолела безграничность? — спросил Сатору.       — Много практики с твоим предшественником, — Мина улыбнулась так, чтобы стали видны лисьи клыки.       — Как?       — Так я тебе и сказала! Эти бездари, маги из великих кланов, и понятия не имеют, откуда пошли ваши тайные искусства. И они не умеют раскрывать весь потенциал магии. Не знают, как ей попользоваться. Жалкое подобие силы и власти, — с презрением сказала Мина.       Сатору поднялся с места одним изящным для человека его габаритов движением. Отложил пальто Мины на подлокотник кресла. Сделал несколько шагов вперёд и присел на корточки. Мине стоило огромных усилий, чтобы не метнуться в сторону, дальше по коридору и мигом за дверь. Как ушлый зверёк из норки. Но ещё больше сил ей понадобилось, чтобы смотреть Сатору прямо глаза в глаза.       — Я нашёл эту тетрадь мальчишкой. Написанное мне не было особо интересным, а вот рисунки оказались хороши. Точнее, один. На котором я увидел тебя, — говорил Годжо спокойно. — Так что, считай, я брежу тобой с детства.       Мина усмехнулась.       — Никогда не пытайся обмануть лису: каким бы искусным лжецом ты ни был, это бесполезно.       — Ладно, может не с детства. А, может, и не брежу. Но зато понял, почему он был пленён тобой. А когда прочитал, то осознал, что ты одна из немногих, кто может рассказать больше, чем мы все знаем. К тому же, мне любопытна твоя сила. Я никогда не имел дел с проклятым зверем. Как ты… что ты сделала сейчас?       — Это слишком дорогая информация, тебе нечем за неё заплатить, — сказала Мина и упёрлась ему стопой в грудь.       Барьера не было. Он точно с ума сошёл. Или совсем не воспринимает её, как угрозу. Подобное отношение задевало гордость.       Мина убрала ногу, как только поняла, что ближе Годжо не наклонится.       — Я могу гарантировать тебе безопасную и беззаботную жизнь: со мной тебе не придётся охотиться и привлекать внимание других заклинателей, я всегда смогу тебя отбить и у своих, и у чужих.       — Ты глуп, если считаешь, что мне нужно твоё покровительство. Или защита.       — Тебе не придётся думать ни о деньгах, ни о поисках потенциальной жертвы. Тебе не придётся тосковать по нему.       — Ты очень жестокий мальчишка, Годжо Сатору, — холодно произнесла Мина.       — Мне говорили, — улыбнулся Годжо краешком губ. — Ну, так что? Ты согласна?