Наружность смешанная с Домом

       Зима и холода неумолимо приближались, посылая вперёд себя вестников — голые деревья, кошки перебравшиеся в тепло паутины коридоров, снег. В этом году метель началась рано, в конце ноября. Луна ярким ночником окрашивала белый двор в золотистые оттенки. Где-то за темной, в янтарный квадратик, стеной, ульем, шумели десятки жильцов. Кто-то не мог уснуть, кому-то посчастливилось выиграть в карты, кого-то опять донимали тени. Шакал любил Дом, любил ездить по его коридорам, быть частью улья, частью шума, частью семьи. Но в последнее время метка "семья" переместилась левее по карте — во двор. Тут можно было без умолку болтать, откуда-то зная (возможно просто надеясь), что это не раздражает Мэйбл. Тут горел самый тёплый и самый домашний костер, а зефир и какао казались вкуснее обычных. Здесь запретные рассказы о Наружности не казались столь пугающими, она воспринималась, как какое-то продолжение Дома, думать по-другому не хотелось. Иногда можно было получить то, за что Табаки без раздумий сжёг бы все свои жилетки — прикосновения. Дружеские (почти) объятия, случайное переплетение, потянувшихся к одной и той же кружке, пальцев, взъерошивание волос. От всего этого слегка кружилась голова, а сердце окутывалось светом, в эти миллисекунды колясник чувствовал ту самую "великую силу", которая когда-то так помогла Кузнечику. Будто кто-то укрыл теплым одеялом, ноги вовсе не нужны, а девушка никогда не уйдет обратно в Наружность. Шакал чувствовал себя маньяком, охотником, цель которого — просто столкнуться локтями, дать "пять", взять кружку в тот же момент, что и она. От всего этого веяло безнадежностью и, слегка, безумием.        Табаки в полосатой шапочке с помпоном, теплой, залатаной в трёх и прожженой в пяти местах, куртке выехал во двор. Атака была произведена внезапно и точно. Снежком прямо в голову. Смеясь, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из-под спавшего на глаза головного убора, отплевываясь от снежинок, колясник съехал с крыльца, попутно сгребая в охапку снег с перил. Битва была колоссальной, снаряды неисчерпаемыми, а энтузиазм зашкаливал. Поэтому мировая была объявлена только по исходу последних сил у обоих соперников. Мэйбл, хохоча, села прямо на землю, а Шакал, оттолкнув Мустанга, бухнулся рядом.       — Предлагаю ничью, — гостья протянула парню ладошку для рукопожатия.       — Ну уж нет, я выиграл...— потом парень резко затих, что-то вспомнил и поспешно добавил, хватая руку— но, как победитель, я согласен на мир, да и вообще я пацифист в душе. Ты когда-нибудь задумывалась о причине схожести слов "душ" и "душа"?...        Это рукопожатие было странным. Сперва Табаки просто взял ее руку в свою слишком нежно, как для заключения мира (Жорж Клемансо и Вудро Вильсон уж точно себе такого не позволяли), а потом, словно спохватившись, пытаясь остаться не рассекреченным, стал трясти ее так, будто планировал оторвать. Под конец, просто продолжал держать ладошку девушки, будто забыл отпустить, до конца своего монолога, который все не прекращался и не прекращался. Сидеть становилось прохладно.       — Табаки, прости, но мне, кажется, пора, я замёрзла, — фраза прозвучала с нотками оправдания и сожаления.       — Ну уж нет, как минимум, ты замерзнешь ещё больше, пока дойдешь домой. А это черевато страаашными последствиями. Придется тебе потерпеть мое присутствие ещё немного, пока не согреешься. За мной!       Не дождавшись ответа, Шакал удивительно быстро залез на Мустанга. Они поднялись к двери и прошли вперёд по коридору. Дом будто отводил от них лишние глаза, поэтому ночные путешественники так и не встретились на пути нарушителей. Одна из классных комнат всегда пустовала, начавшийся в ней ремонт так и остановился на стадии покупки штукатурки. Ключи от нее Табаки ещё давно получил от Стервятника за оказанную, известную только им, услугу.       — Подожди меня тут пару минут, — Шакал, оставив Мэйбл сидеть на мешке с цементом, быстро уехал.        Он въехал в четвертую, спихивая Лэри с пути, выдернул из-под груды пепельниц, лимонных корочек, крышек и прочего мусора плед. Затем он схватил кофеварку, сахар, кофе и остальные необходимые для уютного вечера мелочи.        Снег продолжает хлопьями валить за окном. Остатки кофе стынут в уже холодных кружках. Плед оказался маловат, поэтому прятавшимся от мороза пришлось теснее прижаться друг к другу. Мэйбл, уставшая от возни во дворе, облокотилась на колясника и уснула. Несмотря на то, что ее волосы растрепались и выглядили крайне неопрятно, а изо рта свешивалась капля слюны, Шакалу девушка казалась невероятно красивой. Возможно дело было в плохом освещении и отсутствии регулярной проверки у окулиста. В любом случае, оставаться сидеть на цементных мешках до утра, было не вариантом. Аккуратно переложив голову гостьи на свёрнутый плед, Табаки поспешил в спальню. Незаметно перенести два матраса из одной комнаты в другую — задача не из лёгких, но ещё будучи Вонючкой, парень сумел вынести все вещи младших колясников в комнату Чумных Дохляков. Труднее чем перевезти матрасы в класс, стало переложить Мэйбл на один из них, скорее даже перетащить. Девушка слегка стукнулась о мешок, но даже не проснулась, поэтому можно считать перемещение удавшимся. Табаки захватил подушки и начал сооружать себе гнездо, потом задумался минуты на две, разобрал стену, подвинулся к стыку матрасов и возобновил сбор более большого убежища, убежища на двоих.