Декабрь. Все ученики отсиживаются в школьной библиотеке, дабы поднабраться знаний перед предстоящими полугодовыми контрольными. В один из зимних дней так же дружно сидела и наша четвёрка. Стопка книг, которых они взяли, не имела конца.
— Я сдаюсь! — заявляет брюнет и откидывается на спинку стула. — Это невозможно осилить!
— Эдд, всё гораздо проще, чем ты думаешь, — бормочет Том, не отрывая взгляда от своего мобильника.
— Бля, Том, тебе-то легко сказать. — Заявляет Эдвард, скрещивая руки на груди. — Ты прочтёшь краткое содержание произведения и всё, а мне нужно зубрить эти тупые формулы и ещё понимать, как они работают. Ненавижу геометрию.
— Что вы сказали о моём предмете, Гулд? — поинтересовался высокий мужчина.
О-о-о, геометрик был у них очень строгим. Мало того, что выглядел слишком старомодно, так ещё и говорил по-старомодному. И верил в старомодное. И, вообще, вся его жизнь была старомодная. Ох, а какой характер был у этого старика. Таким только орехи колоть.
— Ничего, профессор Джонсон, — судорожно проговорил Гулд, вытягиваясь по струнке. Н-да, даже фамилия старомодна.
— Точно? — мужчина смотрит на ученика пристально. Этим взглядом можно разрезать апельсин надвое, честное слово.
— Точно. — Сглотнув, отвечает кареглазый юноша.
— Вот и отлично, — старый англичанин поправляет воротник пиджака, — не забудьте подготовиться к завтрашней контрольной. Скажу вам по секрету, как моему "лучшему" ученику, все те формулы, что вы учите, на ней очень пригодятся.
Ровная спина скрывается за дверьми библиотеки. Гулд откидывается на спинку стула обратно.
— Старый хрыщ. — Гневно кидает любитель убогого освещения и вновь скрещивает руки на груди. - Формулы мне эти пригодятся, а как же!
Кулак прилетает в скрытое за зелёной тканью плечо мгновенно. Кареглазый юноша даже подскакивает на стуле.
— Мэтт, ты что творишь?! — восклицает брюнет, хватаясь за руку.
— Займись наконец делом, а не учителей проклинай. — Бормочет Харгрэйвс, пытаясь запомнить элементы переодической таблицы.
— Не строй из себя мою мать, — шипит низкий юноша и отпускает руку.
— Элла, если ты не забыл, не желает тебе зла и прочей херни, — голубоглазый парень переводит взгляд с текста на своего возлюбленного, который вот-вот закипит от злости.
— Давай-ка ты не будешь меня учить доброте сердечной! — рассержаный англичанин вскакивает с места, рассерженно глядя на свою половинку.
— Давай-ка ты успокоишься и сядешь учить эти тупые формулы, — спокойно отвечает второй англичанин, поднимая лицо вверх, в сторону своего партнёра.
— То есть, по твоему, я сейчас не спокоен?! — терпение Эдда подходит к самому краю.
— Ты весь вскипел, как чайник, — отозвался рыжий парень, совсем не думая о последствиях.
Пощёчина не заставляет себя долго ждать, оставаясь красным следом на чужой щеке. Но высокий юноша не тянется к ушибленному месту. Он продолжает смотреть в разъярённые чужие глаза своими, тёплыми и в то же время беспокойными за низкого парня.
— Ты невыносимый! — последнее, что заключает Гулд и, схватив учебники, тетрадки и книги, покидает библиотеку, убегая в неизвестном никому направлении.
Риджуэлл провожает брюнета немного удивлённым взглядом, нарцисс — печальным и растроенным.
А серебряные глаза бегают от одной фигуры к другой. От уходящей, к бездействующей.
От этого сердце кровью наливается. Ну почему же Мэтт не пытается догнать его?!
— Я думал, у вас не бывает ссор. — Хрипит шатен в серой толстовке, напоминая всем, что он тоже здесь присутствует.
— В любви, как на войне. — Низким голосом отвечает второй шатен и утыкается носом в учебник по химии.
А с Эддом — как в огне…
***
Формулы не лезли в голову невысокого юноши уже битые пятнадцать минут. Он уже и бил себя по щекам, и намертво впивался взглядом в мелкий текст. Не помогало. Ни капельки.
— Да что ж это такое! — в сердцах восклицает англичанин и топает ногой.
Учебник по геометрии летит на пол, корешком вниз. Ударяется, подскакивает, снова ударяется и раскрывается на неизвестной странице. На развороте лежит помятый листок. Парень, как бы невзначай, поднимает учебник и разворачивает бумажку.
Эдду.
Мы давно вместе,
Но я не знаю, как сказать,
Что совсем один,
Без тебя не могу я спать.
Мне одиноко,
Мне обидно,
Ты — как звезда в Ориноко,
Я — как астролог Антарктиды.
Но я верю, что однажды,
Ты повзрослеешь и поймёшь,
Что без тебя я страдаю жаждой,
Что меня ты ночами ждёшь…
Взгляд впивался в каждое слово. Скользил по неровному и родному почерку. Съедал эмоции. Всасывал чувства. Топил злость.
— Дурень.
Но это звучит уже не как оскорбление, а как факт. Факт того, что Эдд оплошал. Что он поступил неправильно.
Пощёчина ещё долго будет болеть, но его сердце ещё дольше…
Эдд, ты кретин…
***
Поздний вечер того же дня. Время перевалило не только за полночь, но и за час. Возможно, и за два.
В одинокой комнатке ярко светит экран мобильника. Этот блеклый свет освещает огромные радужки карих глаз и тонкие дорожки слёз, что стекали одна за другой.
Эдд, прости, это я во всём виноват. Мне не стоило тебя выводить. Если ты не хочешь меня больше видеть, так и скажи. Я больше не буду к тебе лезть со своими чувствами и мы постараемся остаться друзьями.
Он срывается. Он не выдерживает. Он открывает контакты и нервно нажимает на вызов самого важного человека. Самого родного человека.
— Я пойму, если ты меня возненавидел, — доносится из трубки опечаленным голосом.
— Нет. Никогда. Ни за что. — Судорожно отвечает любитель убогого освещения и закрывает рукой рот, чтобы проглотить излишнюю слюну.
— Не плачь, Эдд, прошу, — стонет рыжий парень, понимая, что ещё один судорожный стон и его сердце разорвётся к чертям.
— Не смей говорить таких слов, слышишь? — его голос совсем сел.
— Не смей плакать из-за меня, — служит ответом.
— Договорились, — шмыгает низкий англичанин.
— Спокойной ночи, — произносит голос из трубки и добавляет спустя пару секунд, — я очень сильно люблю тебя, Тэдди.
— Спокойной, — отзывается юноша с карими глазами, — и я тебя тоже очень сильно люблю, Мэтью.
Их разговор заканчивается спустя пару минут молчания и тихих, почти неслышных всхлипов.
Сердца крепчают вновь…
