Немного о...

      Вороной конь медленно вышагивает под проливным дожем. Холодные потоки воды стекают с угольно черной гривы, прочерчивают на блестящей шкуре неровные полосы. Громадный конь бесшумно переступает по слою опавшей листвы, тяжелые копыта мягко опускаются на землю.       На широкий круп спадает плащ всадника — подбитый волчьим мехом корзень. На правом плече поблескивает тяжелая фабула из темного метала. На овальной пластинке тонкими линиями вычерчена Звезда Водолея — шестиконечная звезда в двойном круге. Капюшон плаща, надвинутый поглубже, скрывает лицо всадника, на руках у него — латные рукавицы. К седлу всадника приторочены ножны, украшенные все той же Звездой Водолея.       Ночь догоняет всадника, надвигаясь из-за спины. Тяжелые дождевые тучи, которые устроились у него на плечах, все заливают землю дождем, размывая еле заметную тропинку между деревьев. Всадник, кажется, никуда не спешит, опустив голову, и конь, предоставленный сам себе, неспешно бредет вперед по одному ему ведомому маршруту.       Впрочем, возле неприметной развилки, всадник вздрагивает, приподняв голову, подтягивает повод, свободно лежащий на луке седла, и направляет лошадь вправо, в сторону опушки. Деревья редеют, постепенно лес заканчивается, и конь выезжает на поле. Сумерки обступают их со всех сторон, и вороной конь вместе со своим всадником скрываются в них, окутанные пеленой дождя.       Старая церковь на окраине города убегает ввысь острыми шпилями, колокольня тонет в дождевых тучах. Одинокий огонек в окне слабо мерцает сквозь мрак наступившей ночи. Всадник спешивается, уверенно ступает по каменным плитам церковного двора. Служка, что выбежал из конюшни на звук шагов, почтительно кланяется вновь прибывшему, подхватывает небрежно брошенный повод. Всадник стремительно входит в церковь, осеняет себя крестным знаменем. Капюшон спадает на шею, и в теплом свете свечей изумрудами сверкают ярко-зеленые глаза воина.       Он еще молод, хорош собой, словно ангел или святой с икон, гладко выбритое лицо застыло в скорбном выражении. Он смотрит в пол, не видя и не слыша происходящего. В его руках — темный мешок, с которым он следует в исповедальню, все так же не глядя по сторонам. Заходит внутрь, словно точно знает, что за решетчатой стеной есть тот, кто выслушает его.       — Я согрешил, святой отец! — тихо произносит он, осеняя себя крестом. — Я…       — … Сжег три дома в деревне, куда тебя отправили на задание! — ворчливо перебивает его священник, что призван молча выслушать исповедь. — Ты вообще соображаешь, что едва не выказал нас? Что это было?       — Гнездо вампиров это было! — резко отвечает воин. — Мне нужно было уничтожить следы их пребывания, падре. Откуда я мог знать, что подует ветер и соломенные крыши вспыхнут, словно…       — Солома? — услужливо подсказывает священник. — Ты ведь не первый год в рядах Просвещенных, брат Дэн, не один последователь Диавола пал от твоей руки. — Решетчатое окошечко резко поднимается, отворенное нетерпеливой рукой пастора. — Так скажи мне, во имя всех святых скопом, почему ты порой ведешь себя, как неразумный младенец, а не как рассудительный муж?       — Простите меня, отец Иона, — брат Дэн покорно склоняет голову, признавая правоту наставника. — Вы правы, как всегда. Порой я слишком увлекаюсь, так сильно, что забываю обо всем.       — Так бывает, когда совершаешь то, для чего был рожден, — сменив гнев на милость, ласково произносит отец Иона, протягивая руку для благословения, и резко меняет тему. — Ты привез голову нечестивца?       Священник отодвигает в сторону заднюю стенку исповедальни и первым входит в потаенную дверь, отмеченную все той же Звездой Водолея. Брат Дэн следует за ним, немного приотстав. Мешок в его руке, сшитый из плотной непромокаемой бычьей кожи, бьет его по высоким сапогам при каждом шаге, но он словно не чувствует этого.       — Конечно, отец Иона. Вот, — брат Дэн рассеянно кивает на мешок. — Здесь все: голова, кровь, реликвии, которые он похитил. С кланом Лютора покончено. Надеюсь, я успел вовремя, и девица не умерла и не поддалась жажде?       — Вовремя. — Священник продолжает путь вниз, в подземелья. — Пришлось приковать бедняжку, но она еще жива.       — Это хорошо. — Брат Дэн смотрит в спину наставнику, не решаясь сказать о том, что тревожит его.       — С нами Господь, сын мой! — словно подыгрывая ему, произносит священник.       — Со всеми ли? — настороженно и тревожно спрашивает брат Дэн, с трудом подбирая слова. — Возможно, от некоторых он отвернулся?       — Ты о брате Самуиле? — отец Иона стремительно поворачивается, полы черной сутаны взлетают, словно подхваченные вихрем.       — Я о своем брате, святой отец, — твердо произносит брат Дэн, и его глаза опасно сверкают в отсветах факелов, которые закреплены на стенах. — Я говорю о Сэме.       Священник с тихим вздохом опускает глаза, не в силах вынести щемящей тоски и слепой надежды в обращенном к нему взгляде. Ему хочется хоть немного обнадежить своего подопечного, сказать хоть что-то, что может утешить жуткую боль, которая, как он знает, день и ночь терзает его душу. Но он не смеет солгать ему, даже во имя минутного утешения. Поэтому очень тихо отвечает:       — Лучшие умы ордена ищут выход из сложившейся ситуации, ищут пути спасения для брата Самуила… для твоего брата, Дэн. Но демонская кровь так просто не покидает тело жертвы, сын мой. Боюсь, твой брат безумен. Господь забрал его разум в наказание за грехи. Могу лишь сказать, что боли он более не испытывает. Знаю, сын мой, это — слабое утешение. Но иного я для тебя не имею.       Под гнетом этих слов плечи брата Дэна опускаются все ниже и ниже. Чувства, старательно запрятанные внутри, отражаются на его лице, словно в зеркале. Искреннее, ничем не прикрытое горе искажает тонкие черты, а в глазах отражается пламя факелов.       — Я могу увидеть его? — очень тихо спрашивает он, все же совладав с эмоциями.       — Можешь, конечно. — голос священника звучит мягко и с сочувствием. — Боюсь, только, он не узнает тебя… — Пусть так. — твердо произносит брат Дэн.       Они идут вглубь подземелья, минуя темные повороты и запертые двери. Страшная ноша в мешке из бычьей кожи остается возле одной из них. Оба торопятся, их стремительное продвижение вызывает колебания пламени факелов.       В конце длинного коридора — неприметная дверь. Символы на металлических створках разнообразны, и все они призваны остановить таящееся внутри зло.вот только один из них все еще считает это зло единокровным братом.       Гремят ключи, отпирающие массивные замки, гремит тяжелый засов. Отчаянно скрипят давно не смазанные петли. Брат Дэн переступает посыпанный солью порог, не отводя взгляда от сгорбленной спины того, кто сидит на тюфяке в углу. Нечесаные длинные волосы закрывают лицо мужчины, его плечи поникли. Он не реагирует на звуки, рассматривает свои сцепленные пальцы немигающим взглядом расширенных глаз.       Брат Дэн опускается рядом на колени, смотрит с тоской. Но узник не реагирует на его присутствие, не видит, глядя сквозь него. Словно не видит, погруженный в себя.       — Сэмми? — голос, полный надежды, срывается на тихий всхлип, и брат Дэн украдкой смахивает навернувшиеся слезы. — Ты слышишь меня, брат?       Но Самуил не слышит. Его разум далеко-далеко, там, куда его брату не добраться до скончания веков.