***
Бобби знает, что Винчестер — это почти диагноз, такая себе обостренная форма тупого упрямства, твердолобости и полного отсутствия здравого смысла. Так что восемнадцатого сентября, когда живой и здоровый Дин Винчестер переступает его порог, он знает, кто виноват, и что делать. Нет, не будь он столь удивленным, понял бы, что Дин — это Дин. Причем еще в ту секунду, когда нога в знакомом ботинке опускается на пол уже в доме. Потому что вместе с порогом он преступает кусок покрытого солью железа. Не призрак, не оборотень, принявший подобие Дина, не демон, поднявший его тело из могилы. Дин. Почти. Бобби видит изменения невооруженным глазом. Дин улыбается так же солнечно, как раньше, шутит так же колко. Но он другой. Четыре месяца в Аду оставили незаживающую рану там, где раньше был тот особенный свет, делающий Дина Дином. Но у них нет времени говорить, и они срываются в путь. Искать Сэма. Дин не говорит, а Бобби не спрашивает, как это было для него. Долгие дни в Аду. Хотя Бобби имеет право знать. Но старый охотник никогда не скажет то, что причинит боль тому, кого он с гордостью назвал бы сыном. Дин-которого-он-знал проскальзывает на секунду, когда в глубине номера мелькает шкафообразный силуэт Сэма. Он возвращается в улыбке, в целеустремленности, с которой Дин отодвигает миниатюрную брюнетку в сторонку, чтобы обнять брата. И исчезает вновь, уступив место кому-то другому. Кому-то, кто без труда блокирует удары Сэма, уходя из-под убийственных выпадов с нечеловеческой легкостью и грацией. Никто никогда не спросит, а Бобби не расскажет даже под страхом смерти, какое счастье — видеть, как Сэм сгребает брата в охапку и обнимает, как Дин замирает, словно боясь спугнуть видение. С лицом человека, который прошел Ад и вернулся домой. Никто не узнает, как старый нелюдимый ворчун украдкой утирает слезы. Он не скажет, а о его чувствах никто и не догадывается. Наверное. А потом Сэм спрашивает, что Дин помнит про Ад. И Бобби утверждается в своих подозрениях. Нет, Дин может врать с каменным лицом сколько ему угодно, но Сингер видит, что он многое помнит. Но не скажет. Сэму, так точно. А что касается Бобби… Бобби верит, что Дин знает: он на их стороне. И если мальчику нужно будет выговориться, Бобби выслушает, поддержит. Да что там! Спустится в Ад и поджарит каждого демона, который посмел хоть что-то сделать его ребенку. Но Дин молчит о том, что важно. Он виртуозно врет, переводит тему. И Бобби возвращается домой, оставив братьев вдвоем. И садится за древние фолианты, пытаясь понять, что именно пришлось испытать Дину там, в Аду. Чтобы знать, каких демонов придется изгонять из его души. Он поступает так, как поступил бы любой хороший отец. А при всех своих недостатках, плохим отцом для мальчиков Бобби никогда не был…...Бобби
28 апреля 2018 г. в 02:54
Его не спрашивают, а сам Бобби не горит желанием распространяться на эту тему. Да и о чем говорить? А, главное, с кем? С Сэмом, потерявшим брата, стоя в метре от происходящего? С Сэмом, который молчит, не реагируя на собственное имя? С Сэмом, которого он тоже потерял?
Возможно, Руфус понял бы его чувства. Или Тамара, которой он порывался позвонить сразу, как только Импала, визжа колодками, скрылась за поворотом, словно за ней гнались черти… А ведь так и было. Не буквально, не в ту самую секунду, но ведь гнались же. Всем проклятым кодлом, один впереди другого.
Мальчику бы сменить машину, уж больно приметная Детка, такую увидишь на светофоре — так и тянет запереть двери и поднять стекла. Его старушка тоже ничего, если в порядок привести. Но лень, да и особо некогда. Да и смысла давно нет. А вот Импала хороша, Дин носится с ней, как с любимой подружкой. Носился…
Пожалуй, Бобби хочет поговорить с кем-то. Возможно, этот кто-то — Сэм Винчестер. Возможно, распить пару бутылок виски и порыдать друг другу в плечо, помянуть хорошего охотника Дина Винчестера — это именно то, что им нужно. Вот только упрямый мальчишка не отвечает на звонки, и только присылает смс раз в неделю. С одним только словом: «Жив». Вот только помянуть того, кто сейчас в Аду — издевательство. Вот только это ничего не изменит…
И Бобби Сингер пытается забыть о том, как это было для него, думая о том, как помочь мальчикам. И тому, кто оставил душу на растерзание, чтобы жил брат. И тому, который оставил сердце в безымянной могиле в Нью-Хармони. Выматывает себя днем: охотой, поиском информации, работой. И виски.
Он пьет больше, чем обычно. Не потому, что так сильно хочется выпить, хотя Бобби давно поставил себе диагноз алкоголизм и перестал по этому поводу комплексовать. Нет, он пьет для того, чтобы рухнуть в кровать и спать без сновидений. Иногда приходится пить через силу.
Вот только не всегда помогает. Вернее, помогает не всегда.
Хотя кого он обманывает. Никогда, за все проклятые четыре месяца, не помогало. Но надежду хотя бы ночь не слышать рвущих сердце крики Дина он не оставляет. Но все напрасно. И каждую ночь Бобби видит один и тот же сон-воспоминание.
Окно покинутого дома. Напротив цепью выстроились демоны. Фонтаны святой воды — непреодолимый барьер для них. Но не для пса. Часы бьют полночь. И крик, от которого дрожат и разбиваются стекла, режет, словно нож.
На самом деле, Бобби не слышал, как кричал Дин. Слишком далеко, хорошая звукоизоляция. Но он видел кровь, следы на полу, он видел слишком много, чтобы понять — смерть не была мгновенной.
В принципе, этот вариант сна Бобби еще может пережить. И искренне радуется, когда просыпается на этом моменте. До того, как в его сне наступит утро, и демоны уйдут, оставив на дорожке мертвые тела. До того, как он снова сорвется на бег, до того, как дверь в столовую вдруг вырастет перед ним, и он споткнется о мертвую девчонку, которую поймала Руби. Споткнется, чтобы упасть на колени, ладонями в вязкую подсыхающую уже кровь. Кровь Дина.
Тогда, в мае, в Нью-Хармони, он отвернулся буквально сразу. Не смог заставить себя посмотреть на то, что осталось от мальчика. Он не смотрел, пока пытался оттащить Сэма от мертвого брата. Не смотрел, пока они смывали с него брызги крови, оккупировав ванную потрясенного и испуганного семейства. Даже тогда, когда Сэм захлебнулся уже сухими рыданиями и отступил от стола, и Бобби пришлось самому надевать на холодное переломанное тело чистую футболку, даже тогда он старался не смотреть. Чтобы не сорваться, как Сэм. Кто-то ведь должен был сделать это? Как оказалось, самой первой секунды было достаточно, чтобы все это запомнить…
В своих кошмарах Бобби всегда падает в кровь всем телом. Ее слишком много, и она везде. Он смотрит не секунду, нет. Он не может отвести взгляда от лица мальчика, которого считал своим. Мальчика, который спорол самую большую и самую благородную ерунду в мире. Который умер, чтобы жил другой.
Бобби видит все слишком четко. Каждую рану, каждую каплю крови. Лицо Дина чистое, пара капелек засохла на щеке. Шея залита красным, но кожа целая. А ниже…
Яремная вена, ключица — провал. Обрывки футболки присохли к разорванной плоти, сломанная кость белеет в глубине (он сам отмачивал засохшую ткань, чтобы снять футболку). Четыре вмятины — следы когтей, в них грязь и щепки, за мелким мусором почти не видно тканей (не видно было, пока он не стер все мочалкой). Разодранный рукав куртки. Бобби знает, что под ним, он видел (еще не тронутая загаром кожа, податливые теперь мышцы — и прокушенный вместе с костью бицепс).
И жуткая мешанина костей, плоти, внутренностей, серы и грязи там, где раньше была грудная клетка. Торчащие наружу обломки ребер, хлюпающая каша в раскрытом нараспашку теле и разгрызенное чудовищными клыками сердце внутри.
И Сэм, чьи руки в крови, глаза покраснели, а по лицу блуждает дикая полубезумная улыбка. И Бобби знает, что теперь мальчика никто не остановит. Теперь он просто потеряет тормоза. И Сэм таки слетает. Он поднимает голову и хриплым сорванным голосом очень четко заявляет:
— Мы его похороним. Никакого огня — когда я его верну, ему понадобится тело.