Немного о...

      Ящик с фото по-прежнему валяется в багажнике — Дин не решается его разобрать. Сэм может сколько ему угодно сверкать глазами и недовольно поджимать губы, но Дин не притронется к проклятой коробке до тех пор, пока между Лоренсом и задним бампером его Детки не пролягут, по меньшей мере, две сотни миль. По прямой. Он и так сделал больше, чем сам от себя ожидал.       Он вернулся домой.       И он встретился со своим призраком лицом к лицу.       Конечно, встреча произошла не так, как он рассчитывал. Они встретились в прямом, а не в метафорическом смысле. Он-то наивно полагал, что махом вскроет все гниющие нарывы памяти, просто войдя в этот — их собственный! — дом. Будет подыхать от фантомной боли, заново переживать ту самую жуткую ночь, спасая незнакомую чужую женщину, чтобы она не повторила Ее судьбу.       Но о встрече с матерью речи не было. Никто не предупредил его, что она будет ждать их там, полыхая и в посмертии ярким пламенем.       А теперь еще и это! Словно ему, Дину Винчестеру, брошенному сыну, ненужному старшему брату и самому одинокому человеку во всей Америке, было мало наблюдать, как призрак Мэри Винчестер в последнем отчаянном порыве сгорает в огне, уничтожая полтергейст! Нет, его раны судьбе непременно требовалось засыпать солью…       Эти фото, оставленные в подвале среди кучи осколков прошлой счастливой жизни, стали его персональным проклятием. Эти вехи памяти, зафиксированные на зернистой бумаге, были острее ножа. Памятки ушедших дней, никому не нужные и оставленные за спиной.       Они оставили их здесь — он и отец. Джон сделал это сознательно, не желая видеть напоминания от тех днях, когда их семья была нормальной. Не в силах смотреть на вещественные доказательства того, что они были счастливы. А Дин…       Он был слишком мал, чтобы знать, как называются чувства, которые он испытывал, глядя на эти фото. Это сейчас он ясно понимает, что это, даже если боится признаться самому себе, что ему больно. А он не мазохист, чтобы добровольно сам нырять в серную кислоту!       Но у Сэма на этот счет свое мнение. Он затаскивает в номер, снятый ближе к ночи, не только сумки с вещами и оружием. Он волочит ненавистную коробку, отданную им перед отъездом. Молча швыряет ее Дину на колени и выразительно выгибает бровь.       — Чего? — так нелюбезно, насколько это получается из-за спазма, сжавшего горло, спрашивает старший.       — Рассказывай. — Иногда Сэм фантастически немногословен.       — Что рассказывать? — Дин умеет играть в эту игру «Отвечай вопросом на вопрос, чтобы не говорить о чувствах» лучше остальных, даже лучше отца.       — Перестань тупить. — теряя терпение, фыркает Сэм и присаживается на соседнюю кровать. — Рассказывай, что на фото.       Дин страдальчески закатывает глаза и молча отворачивается в сторону. Изображает бурную деятельность, распаковывая сумки с оружием, прячет нож под подушку, обрез — под кровать. Привычные ежевечерние дела, но они не позволяют отвлечься от нетерпеливого взгляда брата, устремленного ему в спину.       — Да сколько же можно! — не выдерживает, оборачивается с самым рассерженным видом. На который только способен.       Будь Сэм каким-нибудь монстром — предпочел бы убраться подобру-поздорову, пока цел. Но Сэм — его брат, на Сэма все эти сердитые взгляды не действуют совершенно. Он только наклоняет голову к плечу и смотрит. Теперь уже в глаза.       Заведомо проигранная дуэль взглядов. Дин выражает свою жизненную позицию и мнение о происходящем длинной нецензурной тирадой, запускает пустую сумку в полет через весь номер. Не дождавшись ответной реакции брата, злобно зыркает на него из-под насупленных бровей, но садится рядом, поставив чертову коробку из-под его, Дина, детских кроссовок себе на колени.       — Поехали, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, заявляет он и открывает потрепанную крышку. — Итак, счастливое, мать его, прошлое семейства Винчестеров. Первый экспонат — свадебное фото Мэри Кэмпбелл и Джона Винчестера.       Сэм пододвигается ближе, так, что они сталкиваются плечами, заглядывает через руку Дина. Это фото когда-то стояло на прикроватной тумбочке в спальне родителей. Дин хорошо помнит это.       На снимке они — совсем юные, счастливые. Матери едва ли исполнилось двадцать, отец старше всего на пару лет. Простое белое платье до колен, модная тогда короткая фата. Отец в форме, на груди — награды. Лица то ли испуганные, то ли удивленные. Но они смотрят не в объектив, а друг на друга.       Сейчас Дин почти ненавидит это фото, но спокойно отдает его Сэму. И даже руки почти не дрожат, что уже хорошо.       Следом идет пара снимков где-то возле моря. Дин уже точно не помнит, где именно они были, а на обороте никаких надписей нет. На них только Мэри, улыбающаяся фотографу так, что без труда понимаешь — снимал Джон. Она буквально светится счастьем, придерживает поля соломенной шляпы, стоя у кромки воды.       Несколько фото возле дома. Джон устанавливает новые ворота на гараже, Джон с шуруповертом монтирует террасу, Джон снимает их двоих, далеко отведя руку с фотоаппаратом и прижав жены к плечу. Немного смазанное полароидное фото, наверное, одно из первых, сделанных в мире, сэлфи.       На следующем, Дин это точно помнит, мама уже беременна. «Это — твое первое фото» — говорила она, давно, в лучшей жизни, показывая сыну фотографии. Она загадочно улыбается в объектив, бережно поддерживая уже округлившийся живот руками. Волосы падают на одно плечо, достигая почти до талии, на плечах — уютная шаль.       Дальше — фото Джона с белым свертком, перемотанным голубой лентой. У отца совершенно ошалевший вид и немного глуповатая улыбка. Дин не выдерживает — фыркает, рассматривая этот снимок.       — Это ты или я? — ткнув пальцем в снимок, спрашивает Сэм.       — Семьдесят девятый. — перевернув фото, отвечает он. — Папа такой испуганный, глянь. Когда ты родился, он, хотя бы, не выглядел с тобой на руках так, вроде собирается в обморок хлопнуться.        — Опыт, что ты хочешь. — хмыкает Сэм и тянется за следующим снимком.       Хронология нарушена. Видимо тот, кто упаковывал снимки, сдался на предыдущем и просто зашвырнул все оставшиеся в коробку абы как, не глядя.       Потому что на следующем фото они все вместе. Все четверо: отец, сидящий на диване в гостиной, он сам — у него на коленях, с очень серьезным лицом поддерживающий уложенный ему на колени сверток с новорожденным братом. И мама, присевшая рядом, на подлокотник дивана.       Дин сначала смахивает с лица слезы, и только потом понимает, что произошло. Рядом, прямо над ухом, тяжело дышит Сэм. Шмыгает носом, отворачиваясь в сторону. Дин мог бы повернутся, сказать что-то утешительное. Но у них так не принято, да и он не умеет говорить о чувствах. Поэтому просто молча смотрит сквозь фото, стараясь подавить нахлынувшие эмоции. Дает брату время справиться со своими чувствами самостоятельно.       И только перед сном, уже выключив верхний свет, замечает, глядя в стену:       — Они были счастливы, Сэмми. Я, почему-то, об этом забыл. Спасибо, что напомнил…