Ветер Легенд

Небо было затянут свинцово-серыми облаками, и налетавший время от времени холодный, колючий ветер проникал под одежду, заставляя Каспиана кутаться в огромный меховой плащ. Такая погода навивала ему тоску всегда, но теперь — еще и пугала его, ведь тучи могли предвещать бурю. Тихо зашелестела мертвые листья под ногами. До самого края небосклона тянулся безжизненный ковер увядшей, сухой травы. Смертельно больной травы. «Такой же, как и весь Тельмар» — с грустью подумал он. Да, его родина медленно гибла. Сладковатый привкус смерти витал здесь повсюду, им были пропитаны деревья, чья сердцевина давно уже сгнила, превратившись в труху, холодные скалы, на далеком севере страны, источники, из которых сочилась, словно гной, мутная, вонючая вода. Вновь налетел порыв холодного ветра. На границе слуха Каспиан расслышал рокот приближавшейся грозы. — Мать его, да почему же так холодно! — пробормотал он, спускаясь вниз широкими, размашистыми шагами. Там, у подножия холма раскинулся лагерь его людей, его подданных, гордых тельмаринов. Вернее, того, что от них осталось. Больные, давящиеся кровью в последние минуты жизни, ссохшиеся старики, словно статуи, сидящие у костров — живы ли они еще? — дети, ослабшие от голода, худые, бледные и злые, как маленькие волчата, мужчины, с трудом делающие что-то, женщины, лица которых опухли от бесконечных рыданий, и горстка воинов, сплочённых страхом перед изгнанием из лагеря да верой в своего короля — вот весь народ. Каспиан скрипнул зубами в бессильной злобе. Он помнил дни своего детства, когда всего этого не было, а был тенистый королевский сад, журчащие фонтаны, первые влюбленности и начищенные до блеска панцири гвардейцев отца. Когда же все это ушло? Поветрие пришло с востока. Первыми тревогу стали бить горные пастухи, принося вести о вымерших за несколько дней стадах скота. Но они были для всего королевства «дикарями-с-гор» так что на их слова махали рукой. Затем, вскоре после коронации самого Каспиана, погиб урожай в предгорьях. Местные жаловались, что воду в колодцах стало невозможно пить — такой грязной она была и так сильно от нее воняло. Каспиан пытался сделать что-то, но советники убедили его, что ничего страшного не происходит, мол, там всегда проблемы с землей были. Болезнь проникла повсюду, разнеслась по королевству. Колодцы, оросительные каналы, подземные воды, пруды, озера, омуты — нигде не осталось места с чистой водой. Тогда Бич Богов наконец, нанес свой удар. Люди, долго пившие ядовитую воду, начинали харкать кровью, что бы затем умереть, захлебнувшись ею. Болезнь убивала растения — увядала трава, высыхали деревья, гиб урожай. Дикие звери оставили страну, а скот почти весь погиб. Да, пожалуй, тогда и закончились светлые дни. В столице было столько больных, что казалось, будто бы кашляют стены и мостовые. Королевский сад высох, став больше походить на кладбище деревьев. Тогда Каспиан отдал приказ об эвакуации из столицы. Уходили те, кто мог идти, и король предпочел бы забыть все то, что увидел, покидая город. Родители, отказывающиеся бросить своих детей, хотя те вот-вот умрут, подавившись кровью, старики, охраняющие покой погибающей от мора семьи. Эти картины до сих пор стояли перед глазами у Каспиана. Долго еще после этого он просыпался в холодном поту — ему снилось, будто бы все те мертвецы тянут к нему свои костлявые руки, укоряющие глядят пустыми глазницами, и кашляют, кашляют, кашляют… — Милорд, — рядом с ним будто бы из-под земли возник Тарэхин. Холоднокровный, жестокий и до мозга костей преданный королевской династии, этот человек когда-то был правой рукой его отца. В дни правления самого Каспиана он сохранил свою власть, при этом продолжая преданно служить, но уже новому Королю. — Милорд, — вновь повторил он, отвлекая Каспиана от нахлынувших воспоминаний. — Да, Тарэхин, — отозвался король. — Судя по всему, больше никто не придет, те, кто сейчас с нами — это все уцелевшие, — советник говорил бесцветным голосом о таких страшных вещах, что Каспиана, слегка передернуло, — пора отправляться в путь, запасы продовольствия тают. Он продолжал молча идти, ощущая на себе внимательный взгляд Тарэхина. Здесь, в холмах у северо-западной границы страны, собирались беженцы со всей страны — их собирали воины короля, разыскивая группы выживших и приводя сюда. Но вот уже неделю как поисковые отряды вернулись из последнего патруля, с мрачными вестями: они не нашли никого. Тельмар полностью вымер. Тогда Каспиан впервые стал готовиться к тому, что бы покинуть страну. До этого, он, все же, в тайне еще верил — поветрие отступит, страна восстановиться и все будет как раньше. Но после… стало ясно, что это, в самом деле, конец. В ту ночь Каспиан впервые в жизни по-настоящему плакал. Всхлипывая, давясь слезами, тихо подвывая, как раненый зверь. — Милорд, — в третий раз одернул его Тарэхин. — Да, — рассеяно ответил правитель. «Что это со мной? — думал он, — будто бы засыпаю на ходу». — Мне отдать приказ готовится к выступлению? — деловито спросил советник. — Нет, — твердо произнес Каспиан, — Собери людей в центре лагеря. Я сам хочу им сказать, — голос короля преобразился, стал властным. — Как прикажете, государь, — кивнул Тарэхин. Тем временем, они спустились с холма, и, вступив на тропу, которая вела прямиком к пристанищу уцелевших тельмаринов. Еще какое-то время они шли молча. Внезапно, дорога сделала резкий поворот вправо, а холмы расступились, и король, в сопровождении своего советника, вступили во временное селение. Куски ткани, растянутые на палках, вместо палаток, костры, у которых люди пытались отогреться, и повсюду, словно идущий из-под земли, кашель. Тарэхин отошел в сторону, жестом подозвав двух стоявших на часах воинов. Каспиан продолжал путь дальше, к своей «резиденции». Люди, мимо которых он проходил, кидали на него взгляды. Кто-то молчал, кто-то тихо бормотал «повелитель», но многие просто что-то мычали. Будто бы не могли выговорить слова приветствия. — Милорд! — взвизгнул кто-то совсем рядом. Каспиан обернулся и увидел, как сквозь ряды людей бежит женщина, сжимая в руках какой-то сверток, — Моя дочь! Моя дочь! — несчастная оказалась рядом с ним. Она протягивала ему груду тряпья, в которую был завернут ребенок, — Спасите ее, пожалуйста, помогите ей, прошу, молю, мой король… — и тихонько всхлипнув, безумная разразилась рыданиями. Каспиан взглянул в лицо девочки. Оно было худым, мертвенно-бледным, на губах ее выступала запёкшаяся кровь. Давно остывший взгляд вперся в небо. — Я постараюсь помочь ей, — ответил Каспиан, прижав тело к груди. Помедлив мгновение, он расстегнул фибулу, и тяжелый меховой плащ упал на землю. — Укройте ее кто-нибудь, — тихо приказал король, — и дайте ее просто спокойно умереть. Сидевший рядом мужчина, подтащил к себе уже успокоившуюся сумасшедшую, и укутал ее в мех, словно куклу. Каспиан слышал недовольное роптание позади. Он знал, почти наверняка, что его плащ уже сняли с той умалишенной, поделив между теми, в ком оставалось еще чуть-чуть больше сил. Но ребенка надо было похоронить. Надо предать тело земле, нельзя оставлять дитя, пусть даже мертвое, на растерзание голодным. Ни в коем случае. Почему-то, эта мысль не оставляла Каспиана, пульсируя, как второе сердце. Дойдя до своей палатки, стоявшей в самом конце стоянки, король обошел ее. Там, скрытый от всех, опустился на колени, отложил мертвое дитя и начал рыть могилу, разрывая рыхлую землю руками. «Что же я делаю? — изумленно подумал Каспиан, внезапно ощутив себя чужим в собственном теле, — зачем?» На лбу короля проступила испарина, а пальцы ныли, поцарапанные о камни, но он продолжал рыть, все ожесточённее и ожесточённее. В мыслях у него царил полнейший хаос. — Мы слишком долго были слепы, — бормотал Каспиан, — глупы, безвольны и ленивы. Мы убивали то, что кормило нас, мнили себе повелителями, хотя на самом деле были рабами. Цеплялись за имена мертвецов и холодные камни. Хватит! Пора забыть имена, заветы и законы! Наша земля мертва и мы должны умереть! — под конец монолога он перешел на шепот, выплевывая каждое слово и кривясь от омерзения. Как же он теперь ненавидел. И себя, и Тарэхина, и Тельмар, и всех тех полуживых бедняг, медленно погибающих у остывших костров, он ненавидел все… С гулким ревом король вскочил на ноги. Развернувшись на каблуках, Каспиан ринулся к своей палатке, но тут же наткнулся на испуганный взгляд воина, стоявшего рядом. — Милорд, — пробормотал он, едва шевеля губами, — господин Тарэхин велел передать, что народ собирается у западной окраины лагеря, неподалеку от высохшего дерева, — солдат вспотел от страха, на лбу у него выступила испарина, — люди ждут вашего слова, милорд. Каспиан усмехнулся. Хорошо же он сейчас выглядел — грязные окровавленные руки, безумный шепот, горящий взгляд. Наверняка, этот боец просто боится, что он сейчас зарычит и броситься на него. — Спасибо, воин, — спокойно кивнул король, — можешь идти. Слегка опешивший солдат поспешил уйти, а Каспиан повернулся к разрытой яме, подхватил тело мертвого ребенка и подошел к ней. Прежде чем опустить труп в могилу, король в последний раз посмотрел в лицо мертвецу. Внезапно, часть ткани отодвинулась, и мужчина увидел, что шея девочки был расцарапана, а вены на ней вздулись, как натянутые канаты. Видимо, она очень долго умирала, задыхаясь в приступе кашля. Каспиана передернуло от омерзения, и он просто швырнул тело в яму. Что бы не склоняться вновь на колени, он ногами сгреб раскопанную землю, быстро погребя тело под грудой свежевскопанной почвы. Сделав это, мужчина повернулся, не оглядываясь, зашагал прочь от могилы ребенка. Король шел по опустевшему лагерю, лихорадочно обдумывая, что же сказать своим людям. Еще несколько минут напряженных раздумий, и он оказался перед своими подданными. Каспиан по-прежнему не знал, что же говорить, что следует сказать, но речь его уже лилась.  — Мы слишком долго были слепы, — голос короля был тяжелым, давя на жадно слушавших его тельмаринов, как многотонная ноша, — глупы, безвольны и ленивы. Мы убивали то, что кормило нас, мнили себе повелителями, хотя на самом деле были рабами. Мы цеплялись за имена мертвецов и холодные камни. Хватит! Пора забыть имена, заветы и законы! Наша земля мертва и мы будем тоже мертвы, если останемся в ней. Пора уходить прочь, в другие земли, что бы там создать свои законы и написать на камне свои имена! — Каспиан вдруг понял, что говорит в полной тишине. Никто даже не кашлял. «Боги всеблагие, они же сейчас взбунтуются, — промелькнуло в голове у короля». Сердце его билось учащенно. Из толпы прозвучал усталый, выцветший голос. Сколько Каспиан не силился понять, кто же это сказал — он не мог. Ведь не было в лагеря человека, чей голос казался бы столь слабым и в то же время был бы чист от хрипа. — Милорд, когда мы выступаем в путь? — спросил этот голос.