Ветер Легенд

Выступили на рассвете следующего дня. Путь обещал быть долгим, так как решили идти в Нарнию, которую по слухам, поветрие не затронуло, а она располагалась на северо востоке, за горами. Многих пришлось бросить в первые дни пути. Большей частью то были больные, которые шагу не могли ступить, или старики, в которых уже не оставалось сил идти. В следующую неделю отпали те, кто слишком ослаб от голода. Запасы еды таяли на глазах. Пришлось урезать дневную норму зерна, и, что было хуже, воды. Именно тогда, Тарэхин предложил выход. — Милорд, — заговорил он, подойдя к нему на привале, и Каспиана удивило, что советник глядит куда-то в сторону, чего тот почти никогда не делал, обращаясь к королю, — положение ужасно, но у нас еще есть шансы спасти хотя бы горстку ваших поданных. Для этого придётся действовать решительно, жестоко, но такова цена выживания тельмаринов, — переведя дух, советник продолжил, — отберите сотню мужчин и женщин, самых здоровых, сильных, тех на ком все бедствия сказались меньше всего, — он сделал паузу, — С этим отрядом идите дальше. А прочих оставьте здесь, — Каспиан ошеломленно посмотрел на бывшего министра, но лицо его было не намного выразительнее каменной маски, — Если сочтете нужным, — добавил Тарэхин, — можете оставить меня с теми, кого бросите. Я почту это за величайшую честь. — Как я могу, — возразил ему тогда король, — бросить часть своих подданных умирать, в то время как самому спастись? — Подобное вы делаете каждый день, — пожал плечами Тарэхин, — только бросаете умирать одного человека, который просто не может дальше идти, а не многих. Каспиан уже собирался возразить, но советник его опередил: — Воля ваша, милорд, — он поклонился, — мое дело лишь предложить вам возможный путь. Ваше дело выбирать ли его. — Да, это так, — Каспиан попытался тогда предать голосу суровость, стальное звучание, но, как он понял потом, вышло не очень убедительно. С тех пор, вот уже неделю, Тарэхин молчал, ни словом, ни делом не напоминая о том разговоре. Но каждое известие о новых умерших от кровавого кашля ночью, каждое бездыханное, мертвое тело, брошенное по пути к Нарнии, само по себе возвращало к жизни страшные слова Тарэхина. Каспиан день ото дня замечал, что вспоминает их, находя в них пусть ужасный, жестокий, бесчестный, но, самый надежный путь спасения своих людей. А тем временем, болезнь, голод и усталость собирали свою кровавую дань, отмечая каждый день новыми смертями. Сейчас, к концу третей недели пути, с королем оставалось чуть более двух тысяч людей. — Привал, — объявил Каспиан, — больше сегодня не имеет смысла идти, вечереет. Приказ его разнесся по протянувшейся позади колонне беженцев. Люди кидали свои пожитки на землю, усаживаясь рядом с ними. «Как их мало! — король с болью в сердце окинул взглядом жалкую группку людей, оставшихся от некогда многочисленного народа тельмаринов». Эти слова советника крепко засели в голове у Каспиана. Его поразила бесчеловечность такого решения, но также и спокойствие, с которым Тарэхин говорил о собственной гибели. Загорались костры. Солнце, наверняка, уже скрылось за горизонтом, но из-за серых туч, застлавших небо, увидеть это было невозможно. Ветер, ломавший мертвую траву под ногами, еле колыхал полы плаща короля, когда тот ходил среди людей, отдавая распоряжения, и решая споры там, где приходилось выбирать, кому же отдать жалкую добавку в пять зерен или несколько глотков воды. — Милорд, — снова, будто бы из-под земли возник Тарэхин, — там вот-вот вспыхнет драка за еду. Нужно ваше вмешательство. Каспиан тяжело вздохнул, и поправил висевший при боку клинок. Все чаще советник сообщал ему о подобных стычках. Воины, вернее та ничтожная группка, которая все еще была жива, часто не вмешивались в подобные стычки, опасаясь за свои шкуры, и королю самому приходилось восстанавливать справедливость. — Государь! — завопила какая-то женщина, в драных лохмотьях, бросившаяся в ноги Каспиану, когда советник тихо обронил «Мы пришли», — Умоляю вас! Не дайте этому извергу отнять у меня хотя бы воду! Напротив нее сидел грузный мужчина, с длинными, волосатыми руками и огромными кулачищами. Внешне он напоминал помесь обезьяны и небольшого медведя. Рядом с женщиной лежал небольшой бурдюк с водой, на который он кидал алчные взгляды. — А где же еда? — спокойно спросил Каспиан. Подобное он видел теперь довольно часто. — Забрал, все забрал! — завопила женщина. — Человек! — обратился к нему король, — Это правда? — Угу, — промычал он, не сводя глаз с бурдюка, — Я хочу пить. — Мы все хотим, — строго проговорил Каспиан, — но воды мало. Так что приходиться… — Я хочу пить, — более уверенно повторил обезьяномедведь, — и я хотел есть. — Что же, значит, ты уже наелся, — зло бросил король. Его уже начинал раздражать этот идиот, — и завтра ты останешься без своей доли. Я позабочусь об этом. Мужчина даже не посмотрел на Каспиана, а просто встал, огромной загребущей ладонью потянувшись к бурдюку с водой. Женщина завопила. Злоба, отчаяние и невообразимое раздражение вскипело в короле и он, тихо зарычав, взмахом своего меча отсек руку преступнику, а затем, крутанувшись на месте, будто бы в настоящем бою, снес тому голову. Бездыханное тело упало на землю. Крик мгновенно умолк, а несчастная, забрызганная кровью убитого, сидела на земле, в суеверном ужасе глядя на своего «спасителя». — Пей, — обронил Каспиан. Голова его гудела, ему хотелось поскорее отвернуться от распростёртого на земле тела, — вода твоя, — помедлив, Каспиан произнес, уже более громко, так что бы люди, находившиеся рядом, услышали его, — Мы народ Тельмара! И как бы не было бедственно положение, мы никогда не будем, словно звери, жить по праву сильного. Слышите вы меня, никогда! — король почувствовал, что вновь начинает злиться, — Те, кто решат иначе разделят участь этого человека. Затем, более не в силах выносить вид лежащего на земле трупа, Каспиан повернулся на каблуках и зашагал прочь. Тарэхин, приказал бывшим по близости воинам убрать тело, что бы ни у кого не возникло соблазна утолить им голод. Сделав это, он поспешил за королем. Оказавшись рядом, советник сказал: — Вы поступили правильно, милорд. Иногда люди не понимают ничего, кроме силы, — он помолчал, — но помните, милорд, то, что я предложил намного… разумнее. — Разумнее — да, — согласился Каспиан, — но человечнее — вряд ли, — король бросил это против воли, но сейчас, после вспышки гнева, у него просто не было сил сдерживаться. — Порой стоит отбросить человечность, — холодно отозвался Тарэхин, — как вы сами сказали: забыть заветы умершей земли, что бы сохранить себя. — Так или иначе, — уже менее уверенно сказал Каспиан, — но я не брошу свой народ. — А что осталось от этого народа? — Тарэхин, казалось, впервые, потерял самообладание. Теперь они уже не шли прочь от места убийства, а остановившись посреди лагеря, разговаривали, причем, довольно громко. — Полуживые, несчастные люди, больные телом или духом, — советник все больше распалялся, — озверевшие твари, готовые убить другого за глоток воды, вот кто остался! — он уже почти кричал, — Среди них, как золото, рассыпанное в грязи еще есть те, кого можно спасти, что бы потом возродить Тельмар! — глаза Тарэхина полыхали огнем безумия. Все лицо его словно дышало на Каспиана черным, жестоким пламенем, перекошенное от гнева. — Я король моя обязанность — хранить этих людей, — отчеканил Каспиан, — чего бы это ни стоило. — Еще немного и будет некого хранить! — Тарэхин всплеснул руками, — Забудь о чести, забудь о гордости, спасай народ Тельмара! — последнюю фразу советник выкрикнул что было сил, а затем его скрутило в приступе жуткого, рвущего легкие, кашля. Каспиан в ужасе отшатнулся от него. Теперь королю многое стала очевидна причина, по которой Тарэхин был готов пожертвовать собой. Мгновенно, возмущение от дерзости, которую позволили себе советник, сменилось жалостью к нему же. — Дай мне время на раздумья до утра, — пробормотал Каспиан, — друг, — тихо добавил он. — Как… Гх-кх-кх… желаете, милорд, — отозвался Тарэхин, медленно распрямляясь, после накатившего приступа, — я, в любом случае, ваш вернейший слуга, — он полностью распрямился, и посмотрел в глаза Каспиану. Советник вновь был холоднокровен, как всегда, — Прошу прощения, повелитель, что излишне беспокоил вас, — сказав это, Тарэхин поклонился и, повернувшись, ушел. Глядя в спину удаляющемуся советнику, которого постоянно сотрясал беззвучный, подавляемый кашель, Каспиан чувствовал, что окончательно перестал понимать, что-либо. Он не знал, что и как делать, не знал, кто же, все-таки, в их споре был прав.

***

Медленно опустилась ночь. Лагерь погрузился в сон, прерываемый приглушенным кашлем, который доносился из разных концов стоянки. Люди, изможденные за день, страдающие от голода, спали, прижимаясь поближе друг к другу, что бы хоть как-то согреться. Часовых не выставляли — какой в них смысл, если на долгие дни пути вокруг нет ни единого живого существа? Каспиан не мог уснуть. От голода ему сводило живот, но к боли телесной присоединялись еще и душевные метания. Раз за разом король прокручивал в голове сегодняшний разговор с Тарэхином. «Это невозможно, — говорил Каспиан сам себе, — как это так: оставить своих людей умирать, а самому, с горсткой избранных, спастись. Какой позор, какая подлость!» «Но, — возражал ему спокойный, рассудительный голос, до боли напоминавший Тарэхина, — не позорно ли из-за своей тупости, чопорности, которую ты, почему-то, зовешь честью, упустить последний шанс на спасение народа?» «Этот шанс не последний! Мы успеем дойти до Нарнии! — король, встав со своего жестокого, земляного ложа, стал шагами мерять палатку, сложив руки за спиной — а туда, как говорят, поветрие не дошло, там можно будет остановиться. Надо всего лишь дойти до гор, — убеждал он сам себя». «Да ты что, — возразил все тот же холодный прагматик, — только вот, сколько еще людей подхватит заразу в пути, умрет от истощения? И где гарантия, что те, кого ты приведешь с собой в Нарнию, будут здоровы? А, кроме того, тельмаринов могут просто не пустить в ту страну. Там, кажется, уже есть свой народ». «Если они нам откажут, то я буду молить на коленях, — бросил Каспиан в порыве отчаяния, тут же осознав, ка жалко это звучало, — или силой возьму что нужно! — почти мгновенно исправился он». «Но все это будет только в том случае, — вновь заговорил рассудок, — если кто-то останется с тобой к тому моменту». «Я приложу все усилия, что бы остались! — горячо отозвалась душа». «Твоих сил может не хватить, — возразил разум». «Тогда я умру вместе со своими подданными! — сердце застучало быстрее, яростно разгоняя кровь по венам, — Это правильно!». «Глупец, — презрительно бросил холодный голос, — какая разница, правильно или нет, главное сейчас — эффективность. Что толку в твоем благородстве, если ты умрешь от кровавого кашля? Или может, ты веришь в сказки святош прошлого о «месте, где воздастся по делам нашим» после смерти?». Не заметив торчавшего из земли камня, Каспиан зацепился за него и упал, растянувшись на земле. Мгновенно, боль разбитой от удара губы прервала казавшийся бесконечным спор. Каспиан, тихо ругаясь, встал с земли. — Хм, — тихо бормотал он, — эти двое как всегда не понимают друг друга, — король тихо хохотнул, — один говорит, как правильно поступить, а другой что правильно сделать. А правы-то оба! — чуть громче произнес он. Внезапно в палатке стало слишком душно, и Каспиан, механически подхватив лежавший у ног клинок, выскочил на улицу. Лагерь спал, а костры уже почти затухли. Было очень темно. Лишь тусклый свет луны, скрытой тяжелыми тучами, давал возможность еще хоть что-то увидеть. Осторожно ступая между спящими, Каспиан ушел прочь со стоянки тельмаринов, спустившись вниз с небольшого холма, где она находилась. Там, внизу, начиналась широкая равнина, покрытая увядшей, серо-желтой травой. Только сплошное море мертвой травы, залитое ночным мраком, и фигура Короля, скрытая крыльями Госпожи Тьмы. В мыслях у Каспиана вновь начинал разгораться спор, грозивший разорвать его надвое. — Молчать! — прорычал он, — Молчать! Голоса утихли, но ненадолго. Король схватился за голову, тихо застонав. — Как же это тяжело! — горячо зашептал он, — Как же тяжело жить, быть собою! О боги! — Каспиан выхватил клинок из ножен, безумно оглядываясь по сторонам. Он тщетно высматривал отвратных монстров, чудищ ночи, о которых слышал давным-давно. Ему хотелось сойтись в бою с целым сонмом демонов, с морем врагов, что бы наконец-то оборвать цепь душевных мук и тяжести лишений, присущих жизни. Но вокруг было мертвенно-пусто, а единственным демоном тьмы на всей этой гигантской равнине был сам Каспиан. Черный бархат скрывал от взора его перекошенное от боли лицо, по которому медленно вниз стекала кровь из разбитой губы, он скрывал безумный блеск в карих, почти черных глазах. Еще какое-то время он так и стоял, скрипя зубами от бессильной злобы. А потом ярость отступила. На короля волной накатило беспросветное отчаяние. — Как же жаль… — прошептал он в полубреду, — что у тебя нет голоса… что ты не можешь ответить… Что-то дрогнуло на самом горизонте, словно полог мрака заколыхался, потревоженный невидимой рукой, но Каспиан этого не заметил. Меч с едва слышным звоном выпал из рук Каспиана. Ноги его подкосились, и он рухнул на колени, склонив голову к груди. Светло-русые волосы, обильно покрытые слоем дорожной грязи заслонил лицо короля. Спустя пару мгновений, из-под них донесся приглушенный плач. Во второй раз в жизни Каспиан плакал. Только теперь это были слезы презрения к себе, к собственной трусости, к «половинчатости», которую он ненавидел всем сердцем. Как бы ему хотелось выбрать что-то одно, или до конца оставаться верным старомодной чести, или быть холодным, бессердечным реалистом вроде Тарэхина! Но он не мог — не хватало силы воли, решимости. Ужас же заключался, в том, что сам Каспиан осознавал эту слабость. — Почему на моем месте не оказался настоящий Король? — спросил он, сглотнув комок в горле, — кто-то более мудрый, храбрый, достойный? Да, в конце-концов, просто, не такой слабак как я! — он вскинул голову, с ненавистью глядя в темную глубь небес. Благородное лицо Каспиана исказила гримаса боли. — Молю, — заговорил он, оскверняя молчаливую торжественность ночи, — молю, какие угодно Силы, которые в воле которых изменять судьбы людей, пусть мне не придётся делать этот выбор, — он в молитвенном жесте сложил руки, — пусть мой народ будет спасен, но не ценой отречения от человечности. Слова короля утонули во мраке, растворившись в бескрайней равнине. Где-то в далеке подул ветер, слабый, еле ощутимый, едва-едва всколыхнувший мертвую траву. Подхватив слова Каспиана, он взмыл в небо. Все вокруг вновь погрузилось в тишину, вязкую, как чрево болота. Король поднялся с колен. Голова его гудела, так, будто бы он выпил несколько бочонков вина. Развернувшись, он побрел в лагерь. После бури эмоций, которая прокатилась по его душе словно разрушительный пожар, Каспиан впал в полнейшую апатию. Тело, ослабленное голодом, просто больше не могло поддерживать бушевавший в мыслях пожар, и настойчиво требовало отдыха. Веки его потяжелели, так что он едва успел добрести до своей палатки, что бы упав на груду тряпья, мгновенно уснуть. Клинок Каспиана остался лежать на земле, там, где он исповедовался Ночи.