Ветер Легенд

Каспиан проснулся. Судя по тому, что небо едва-едва посветлело, время было ранее. Голова болела так, будто кто-то старательно лупил по ней кузнечным молотом. Всю ночь ему снился какой-то безумный, ни на что не похожий кошмар — Тарэхин, захлебывающийся кашлем, мужчина, хлещущий из бурдюка протухшую кровь, оглушительно визжащая обнаженная женщина, ползающая в грязи, и девочка, закутанная в лохмотья, с расцарапанной, посиневшей шей, туго оплетенной, как змеями, множеством вздувшихся вен. Все это смешалось воедино, словно варево бурля и пенясь в огромном котле, натянутом на тонкой нити над огнями преисподней. Каспиан проснулся от того, что эта нить, с гнилым треском, оборвалась. С трудом вставая с земли, король понял, что, судя по всему, мучители били его не только по голове. Меча не оказалось рядом. Королю потребовалось несколько минут, прежде чем, перестав мерзко сквернословить, он вспомнил, где же его оставил вчера. На улице оказалось еще холоднее, чем ночью. К тому же, весь лагерь был окутан туманной дымкой, размывавшей очертания людей и предметов. Кое-где тельмарины уже начинали просыпаться, ежились от холода, окидывали взглядом лежавших рядом. Больше всего они боялись увидеть, что кто-то из них умер ночью. Среди стольких смертей, боли вокруг, некоторые по-прежнему сохраняли в себе, казавшийся теперь королю детским, страх перед мертвецами. Аккуратно спустившись вниз по склону, Каспиан еще какое-то время побродил, в поисках своего оружия. Перед глазами вставали картины вчерашнего дня и ночи, оживали призраки тех страданий. «А ведь выбор придётся сделать, — молнией пронеслось в его мыслях». В серой траве еле блеснула сталь доброго меча, и он, склонившись, поднял оружие, спрятав его в ножны. Со стороны стоянки доносилась возня, разговоры. Живот неприятно заурчал. Есть хотелось сильно, так что даже сухие, безвкусные дорожные хлебцы, или жесткое зерно, которое приходилось пережевывать до состояния вязкой кашицы, будоражили воображение короля. Вдруг от ремня Каспиана отстегнулся какой-то мешочек, упав на землю. Поднимая его, он увидел, что там в нем лежал запас из нескольких лепешек, и фляга, в которой что-то бултыхалось. Еда как-то странно попахивала, а у жидкости, оказавшейся водой, был мерзкий вкус, но этот скудный перекус помог заглушить неприятное чувство голода. По пути в лагерь король дважды едва не упал, споткнувшись о торчавшие из земли корни деревьев и камни. Каспиан с трудом различал дорогу, из-за сгущающегося тумана. Когда он, наконец-то, добрался на место, приготовления к выступлению уже почти окончились. Тарэхин сумел, даже не показываясь на глаза королю, организовать все. Совесть снова неприятно кольнула Каспиана. Какой из него правитель? Да, он может повести за собой людей в поход, но руководить ими в пути — вряд ли.

***

Колонна тельмаринов двинулась дальше в путь. Каспиан стал во главе, сверяя с картой направление пути. Утренняя мгла не хотела рассеиваться, но король не стал дожидаться когда посветлеет и приказал продолжить путь. Но с каждой минутой этот туман становился плотнее и гуще, пока не пришлось зажечь факелы, что бы люди просто не разбрелись и потерялись в призрачно-белой дымке. — Стой! — крикнул король что было сил. Приказ эхом разнесся по рядам. Пелена вокруг стала просто непроницаемой. Каспиан с трудом мог рассмотреть лица стоявших рядом воинов, а о том, что за ним есть еще люди, он знал благодаря мерцавшим факелам-светлячкам. Даже слабый ветерок, колыхавший волосы короля утих. Все вокруг заполнила вязкая белизна, в которой тонули звуки, запахи, даже чувства. Каспиан не мог сказать, холодно ему или тепло — просто… никак? — Может мы умерли? — слабо проговорил воин справа. — Нет! — злобно одернул его король, — Молчи! — ему почему-то казалось, что сейчас просто необходимо хранить молчание. Время превратилось в бездонную пропасть, медленно поглощавшую тельмаринов. Минули века, тысячелетия, эпохи прежде чем Каспиан вновь почувствовал хоть что-то кроме биения собственного сердца, и чувством этим была легкая прохлада, тронувшая его щеки, поросшие щетиной. Сразу на ум пришли дни давно минувшей молодости, приморский, свежий бриз, песчаные пляжи. Удивительно, почему многие из тех, кого он знал, не любили море? Оно ведь тогда было таким ласковым, добрым, гостеприимным… Воспоминания захлестнули короля с головой и Каспиан закрыл глаза, погружаясь в них. — Милорд… — еле дыша, прошептал солдат, стоявший рядом. Король очнулся от охватившей его мечтательности, с удивлением осматриваясь по сторонам. Каспиан увидел, что говоривший мгновение назад воин, замер, словно заколдованный и смотрит под ноги. Туман еще больше сгустился. Король, стоя, не мог различить в нем носки своих сапог, а потому он присел, что бы увидеть то, что же повергло воителя в такой испуг. «Трава, как трава, — подумалось Каспиану, — зеленая…» Вот оно. По телу короля словно пробежала молния. Это была не земля Тельмара. Другая земля. Ветер подул снова, разгоняя туман, донося до Каспиана все тот же свежий, влажный воздух. На едва гнущихся ногах, король поднялся в полный рост. Мысли его метались, походя на разворошенный муравейник. Сквозь по-прежнему густую пелену показалось, показалось солнце. Оно было нечетким, размытым, напоминая больше просто пятно света, но Каспиан точно знал — это было солнце. Внезапно, ему стало чересчур тепло в своей тяжелой меховой одежде, и королю захотелось немедленно сбросить с себя плащ, оставив лишь льняную нательную рубаху. Ветер налетел, с веселой яростью трепля волосы Каспиан, а на краю слуха, он уловил шум прибоя. — О, благие боги… — тихо-тихо пробормотал ошарашенный воин. «Что происходит? — словно открытая рана, в душе у короля пульсировал мучительный вопрос, — Что это за место? Живы ли мы, — только усилием воли он удерживал себя от безудержной паники, жгучего желания закричать от страха, перед чем-то необъяснимым, чудесным, величественным, перед тем, что творилось вокруг». Каспиан хотел сказать что-то еще, но тут туман окончательно рассеялся, открывая взору короля небесно-лазурное небо и яркое солнце, медленно приближавшееся к зениту. Вокруг расстилалась равнина укрытая зеленой травой, колышешься волнами ленивого ветерка, а справа, довольно-таки далеко виднелась полоска глубокой, морской синевы. Слова встали поперек горла. Король, казалось, забыл, как дышать. Сзади раздался многоголосный вздох удивления. Кто-то надрывно закричал, кто-то стал, довольно громко молиться богам, а еще дальше, ближе к хвосту колоны, воздух огласили раскаты безудержного смеха. — Милорд, — ошалевший от происходившего, воин звенящим голосом обратился к Каспиану, — Что это? — задал он вопрос, вместивший в себя все, кипевшее в душе этого солдата, и сотен других людей. — Чудо, — Каспиан вспотел. Не желая больше терпеть неудобство, сбросил тяжелый плащ. Затем, король оглянулся на своих людей, стоявших позади, — Разве вы не видите?! — короля переполняли чувства, в голове шумел кровь, как после хорошей пьянки, — Это чудо! Мы спасены! — и, крикнув это, он запрокинул голову, захохотав как безумный. О, как же он сейчас любил! Любил мир, себя, людей, каждую травинку и полевой цветок! Казалось, что вместе с теплой одеждой на землю упали заботы, страдания, боль прошедших дней. Еще немного — Каспиан взлетит над землей, что бы броситься в объятия радушным, светлым небесам. Сквозь пелену блаженной радости до короля донесся шум вокруг. Тельмаринами овладело какое-то безумие — некоторые, усевшись на земле, горько плакали, но многие пустились в безудержный пляс, совершенно чужие люди кидались на шею друг другу в порыве безудержного счастья. — Позовите сюда Тарэхина, — приказал Каспиан, уже слегка пришедшему в себя воителю, который стоял справа от короля, — пусть тащит свою тушу сюда! — король усмехнулся своему остроумию. Воин скрылся, в бушевавшей толпе. Прошло несколько минут, прежде чем из людского моря вынырнул советник. Он был все также невозмутим, спокоен, но по плясавшим в глазах огонькам, Каспиан понял, что тот не остался равнодушным к происходящему. — Вы желали видеть меня, милорд? — преспокойно спросил Тарэхин. — Да, — звенящим голосом ответил король, — Ты был не прав, лис! — озорно прокричал Каспиан, — Мы спасены, да и к тому же не пришлось никого бросать на смерть, — чуть сдержаннее пояснил он. — Повелитель, — советник отвесил поклон, — даже мудрейшим свойственно ошибаться, — увидев заигравшую на губах Каспиана ироничную улыбку, он добавил, — а я просто умен, а не мудр. В тоне Тарэхина в этот момент сквозила насмешка, смешанная с малой долей самоиронии, и королю, знавшему его очень давно, было предельно ясно, как сильно тот на самом деле счастлив. — Ах ты, старый хитрец! — крикнул король, заключив советника в медвежьи объятия, — как же я рад, что к тебе снова вернулась жизнь! — Разве я умирал? — шутливо изумился Тарэхин, когда он наконец-то отпустил его, — верно колдовской туман слегка повредил ваш рассудок. — А твой очистил от глупых мыслей, — парировал Каспиан, — Ну-ка, — король прищурился, слегка отступив от советника, — может не только от них… — пробормотал он. Тарэхин приподняв одну бровь, удивленно наблюдал за другом. — Покашляй, — строго приказал государь, — прямо сейчас. Советник как-то сразу стушевался, а в душе у него поднималась злость на этого черствого, бессердечного идиота, напоминанием, о смертельной болезни разрушившим светлую атмосферу момента. Зачем он только это сделал? Ведь мгновение назад Тарэхин был так счастлив… Кашель советника вышел натужным, сухим, будто бы не было заразы, убивавшей его изнутри. Вот теперь Тарэхин действительно потерял самообладание. Он закашлял еще раз и еще раз, придирчиво осматривая свою ладонь, облизывая губы в поисках хоть капли крови. Ничего, абсолютно ничего. В душе забилась слабая надежда, умершая еще тогда, в столице Тельмара, вместе с первым приступом кашля. Каспиан выжидающе смотрел на советника, а когда он увидел ошарашенное лицо Тарэхина, то с нечеловечески радостным ревом, во второй раз за этот разговор, обнял его, едва не сломав ребра бедняге. Король смеялся, смеялся как безумный, и постепенно люди, окружавшие его, замолкали, глядя на своего повелителя. Кто-то в толпе шептался. — Он здоров! — кричал Каспиан, — Слышите, он здоров! — Боги! — кто-то крикнул совсем рядом, — Смотрите, смотрите! Больные, до того слабо учувствовавшие в общем торжестве, кашляли, прислушивались к своему телу, с удивлением обнаруживая, что жгучая боль в груди, с которой они уже успели свыкнуться, исчезла без следа. Наверное, что бы описать бурю эмоций, охвативших тельмаринов, не хватит слов ни в одном языке, ни одного из бесконечных миров. Живые мертвецы, угрюмые, страдающие изо дня в день от мучительной боли, вернулись к жизни. Бич Тельмара растаял, как колдовская мгла, улетел на крыльях свежего морского ветра. Каспиан навсегда запомнил вид измученных лиц, озаренные чистым светом неподдельной радости, родственников спасённых, которые рыдали от переполнявших их чувств и все это было озарено лучами веселого солнца, овеяно ароматами степной травы. Когда ликование поутихло, прозвучал вопрос, вполне ожидаемый в такой ситуации: — А где мы, мам? — прозвучал тоненький детский голосок. Повисла пауза. Мать этого ребенка склонилась к нему, объясняя ему что-то, но вопрос, заданный им, теперь мучал многих. Самые беспокойные тут же начали взволновано перешёптываться на эту тему, посыпались полубезумные предположения. — Тихо! — приказал Каспиан, — Я объявляю привал! — А как же… — начал какой-то мужчина стоявший довольно близко к королю. — Мы не знаем, что это за место, — король повысил голос, — но обязательно выясним. Идти же куда-то пока что бессмысленно. Люди, по-прежнему шумя, посмеиваясь, стали устраиваться на отдых. Каспиан тем временем обратился к Тарэхину, все еще стоявшему рядом. — Собери воинов, пускай обследуют окрестности, — советник мгновенно посерьезнел. — Как прикажете, милорд, — кивнул он, — думаю, еще стоит хоть кого-то оставить в лагере. Мы не знаем, какие опасности могут таиться вокруг. В заботах об обустройстве стоянки прошло еще очень много времени. Уже миновал полдень, и солнце стало клониться к закату, когда разведчики стали возвращаться. Первая же группа принесла с собой бурдюки, полные воды. — Там, — говорили солдаты, указывая на восток, — река, огромная, широкая! Вода чистая-чистая, а рыбу хоть руками лови. Пройти чуть на юг, а там уже море будет, — перебивая друг друга, говорили воины, — теплое, приветливое, намного лучше, чем в Тельмаре было! Каспиан смотря на них, невольно расплывался в улыбке. Подумать только, ведь еще сегодня с утра, эти же люди были угрюмы, мрачны. А сейчас они восхищенно рассказывали о красотах природы, с упоением смакуя каждую деталь, больше напоминая детей, чем взрослых мужчин, к тому же еще закаленных горем. Наверняка, так на них влияла эта земля, которая будто бы дышала здоровьем, в отличие от мертвого, пыльного Тельмара. А разведчики тем временем все прибывали и прибывали. Одни рассказывали о тянувшихся на запад, вдоль моря, равнинах, другие о холмах на севере и северо-западе, а третьи о песчаных пляжах на юге. Слушая их отчеты, король все больше ободрялся. Рощи, которые нашли его воины, кишели зверьем, которое не боялось человека, а на склонах холмов росли дикие фруктовые деревья. «Похоже, — подумалось Каспиану, — мы действительно нашли идеальное место». «Кроме того, — улыбнулся он, — мне так и не пришлось делать выбор». Где-то рядом проскользнула мысль, воспоминание, но король был в слишком хорошем расположении духа, что бы беспокоиться о чем бы то ни было. Когда, наконец-то вернулись прочие отряды, некоторые — с мешками, набитыми плодами деревьев — был устроено не большое торжество, в честь того чуда, что произошло сегодня. Вместо вина на том пире гости пили холодную воду, вместо мяса — фрукты и дорожные хлебцы. Никто, даже король, не говорил торжественных речей. Люди просто ели, собравшись в тесном кругу, разговаривали, шутили, а затем, насытившись, отправились отдыхать. Медленно опустилась ночь. Восходящая луна посеребрила край небосклона, робко выглядывая из-за горизонта. Звезды, рассыпанные по небу огнями минувших лет, манили за собой, нашептывая шелестом ветра в траве истории о том, что ушло, о том, что никогда не вернётся и о тех, кто безвозвратно скрылся во мгле времен. Спали простые люди, спал и жестокосердный Тарэхин, и король Каспиан, душа которого вечно охвачена пламенем сомнений, стремлений. Одним снились прекрасные, пустынные нездешние берега, где они вновь обретали отнятое временем. Другим — города, укутанные легкими, воздушными облаками, где они видели красоты, созданные руками намного более искусными, чем людские. Иных уносили ладьи ночных странников все дальше, показывая их взору недоступные высоты, и мир скрытый мягким атласом ночи, с высоты полета хладных звезд. И лишь у немногих душа была столь изранена, что всему они предпочитали тишину забытья во мраке сна без сновидений. Так закончилась история Тельмара, а началась история нового народа, прошедшего очищение страданиями и чудом.