«Ненавидишь?»

      На всех уроках сидел отрешенно, не подавая признаков жизни и желая умереть. Обычный школьный будний день, в котором я ненавижу всех, в особенности себя за такое поведение к людям, которые дороги мне, словно воздух. Но, черт, я совершенно не могу признаться в этом даже себе. Я думаю, что мне никто в этой жизни не нужен и ничья поддержка мне в спину не уперлась, но… На самом деле, я хотел стать для каждого, кому причинил боль важным человеком. Такое вообще возможно? — Мирон, Мирон, ты слышишь? — тормошила меня учительница русского, теребя за плечо, пока я смотрел в одну точку, не моргая. — Мирон!       Я устало поднял свой взгляд на учительницу, а потом перевел взгляд в проем двери, в котором стоял директор и, как я понял, Мира. Она такими же уставшими глазами смотрела на меня, а я приподнял одну бровь. — Живо за мной, — скомандовал директор и вышел, за ним вышла и Мира, а я лениво начал собирать свои вещи, медленно засовывая их в рюкзак.       Собравшись и выйдя в коридор, я смотрелся. Директор стоял, сложив руки на груди и испепеляя меня взглядом.       Я посмотрел на Миру. Она глубоко вздохнула и отвела взгляд в сторону, заправив прядь волос за ухо. — Как нам стало известно, дыру в стене пробил ты, Мирон, — начал свой ебливый монолог директор, надеясь на то, что после промывания мне мозгов, я изменюсь, стану добрым-милашкой-лапочкой и начну дарить своим одноклассникам конфеты, но… Меня исправит только могила и это будет в лучшем случае. — И, ваша ссора с Трескуновым Андреем… Ты знаешь, что его родители все-таки подали заявление в суд и тебя сейчас, в твои семнадцать лет, затаскают по судам, и ты не сможешь сдать экзамены? Третий вопрос, над которым я голову ломаю уже третий год — это твое отношение к Мирославе. Что не так? Чем она могла тебя так обидеть, что ты на нее так обозлился, таская за волосы и прижимая к холодным стенам? Слушай, Мирон, я много раз закрывал глаза на твои выходки, но причинение боли другим людям — это немыслимо. Если у тебя есть какие-то проблемы, разберись сначала в себе, а потом подумай, делать ли больно другим людям, которые не виноваты в том, что ты такой.       Директор говорил умные вещи. Он говорил то, о чем я задумываюсь. Он, наверняка, понимал меня и хотел как-то помочь, но, но, но… Мне ничья помощь не нужна, уж тем более его. — На зоне тоже неплохо смогу подготовиться к экзаменам, — колко ответил я, искривив губы в усмешке и посмотрев на директора. — А по поводу Миры… Во многом был не прав я, но если бы она не давала шансы и надежды, такого бы не было. Возможно, когда я повзрослею, я извинюсь перед ней, но не сейчас. Сейчас я предпочту видеть ее боль, чем счастливое лицо и красивую улыбку.       Мира застопорилась, а я усмехнулся. — И жаловаться, Мира, нехорошо. Давай договоримся о том, что ты перестанешь жаловаться, ладно? А то я могу сделать еще больнее. Ты же знаешь меня. Или ты забыла о тех крысах, которых я тебе подкладывал? Забыла о спаленных волосах, забыла о том, как я тебе руку сломал? Забыла о воспалении легких? Ты об этом всем забыла? Невозможно. Такие гадости люди помнят всю свою жизнь, до последнего вздоха. А если ты забыла, я спокойно смогу об этом всем напомнить. Хочешь пережить это снова? И так до последнего, пока меня машина не собьет, верно?..       Мира не выдержала. Она заплакала и убежала прочь, а директор, посмотрев ей в след, покачал головой, подошел ко мне и положа руку на мое плечо, хрипло прошептал: — Твое поведение тебя до хорошего не доведет.       Я скинул его руку и посмотрел ему в глаза, сжимая ручку рюкзака. — Я сам разберусь, что меня доведет до хорошего, а что до могилы и прихода в Ад. Родителей вызывать будете?       Он усмехнулся. — Бессмысленно. Надеюсь, что хоть в тюрьме тебя научат любить жизнь и относиться к каждому с добротой. — Надеюсь, что меня там убьют в первый же день, чтобы на себя руки не наложить. И я надеюсь, что меня отдадут собакам или же, в противном случае, мое мясо поедят все те, кто сидит за нарушение закона. — К психологу думал обращаться? — Только недавно у него был. После беседы со мной, пришел его коллега, чтобы выслушать его и дать совет. Думаете, поможет какой-нибудь другой врач?       Директор покачал головой.       Я не стал с ним больше разговаривать, а пошел искать Миру. Хотелось выговориться ей, доказать то, что она не права в том, что нажаловалась директору и создала еще больше проблем. Впервые за такое долгое время, мне хотелось причинить ей несусветную боль и смотреть на ее градовые слезы, улыбаясь в ответ на ее крики о помощи и рассказывать, рассказывать, рассказывать о том, что я, несмотря на свое поведение, все-таки люблю ее. Хотя… Люблю? Что за ебанутое слово? Я не люблю ее, я люблю смотреть на нее в тот момент, когда она ослабла и когда не знает, как мне противостоять. Лучше любого наркотика и, я процитирую ебаный и сопливый фильм «Сумерки» — «Ты мой личный сорт героина», только в другом русле, и: «Твоя боль — мой личный сорт героина».       Я бродил по школе и уже отчаялся, думая о том, что Мира ушла домой, но, как вдруг, я заметил ее возле запасного выхода, вжавшуюся в угол и плачущую, закрывая руками лицо.       Я уверенно подошел к ней, взял за руку и убрал ее с лица девушки.       Мира посмотрела на меня, всхлипнула и хотела что-то сказать, как вдруг…       Я обнял ее. Обнял. Настолько крепко, насколько мог. Просто обнял и уткнулся лицом в ее волосы, вдыхая приятный аромат, думая над своим монологом, думая о том, что я скажу ей? Как я буду оправдываться? Ничего в голову не шло, кроме: — Через боль и страдания, которые я причиняю близким, мне нужно было доказать самому себе, что я не один. Что я что-то значу для них. — Сколько можно раз доказывать это?.. Когда же ты уже наконец поймешь, что все те близкие люди души в тебе не чают, каким бы ты ни был?.. — Даже ты? Не чаешь во мне души? Ты тоже? — я усмехнулся, ожидая ее ответ. Я не хотел услышать слово: «Нет», я хотел услышать только «Да» и ее поддержку, которой мне не хватает. Да что со мной не так?! — Даже я, Мирон, — она обняла меня, а я еще крепче сжал ее в своих руках, не представляя, что бы было, если бы ее не было? — Ты очень многое значишь для меня в этой жизни… Несмотря на твои заскоки, на твои гадости… Я действительно люблю тебя.       Это звучало так сладостно для меня, для моего разума да и вообще… Это казалось мне определенно не правдой, а прекрасной ложью, но именно в этот момент, мой рычаг не позволил мне сделать что-то плохое. Я просто хотел слушать ее, обнимать ее и вдыхать запах ее волос. Я просто хотел быть с ней рядом и позволять обижать только себе. Какой же я чертов эгоист. — Заключаем перемирие?.. — я нехотя отстранился от нее и посмотрел в ее заплаканные глаза. — А ты сумеешь? — она усмехнулась и вытерла слезы, смотря мне в глаза. — Я сумею. Только дай мне гарантию того, что это будет чего-то стоить…       Она взяла меня за руку. — Это будет стоить многого, Мирон.       Я улыбнулся. Впервые моя улыбка была искренней.       Я думаю, что у меня раздвоение личности. Одна личность, которая ведет себя как пидорас, кричит мне о том, что я должен причинять Мире боль, а другая — это моя настоящая личность, которая любит ее. Но две мои сущности борются во мне. Но я принял решение второй. Настоящей личности. Настоящего меня.             Шло время. И с того дня прошло два месяца. Близился февраль. Я изменился. Я стал абсолютно другим человеком и не знаю, как оправдать это. Я начал становиться собой. Без всяких масок лицемерного типа и мыслей эгоиста.       Изменилось многое, несмотря на меня. Трескуновы все-таки забрали заявление и мои родители отделались штрафом. Мама перестала пить, а я и Мира стали дружить. Мне было достаточно даже ее дружбы. Мои мысли о причинении боли другим людям потихоньку покидали мой разум, а после, я вовсе перестал думать об этом. Удивленные учителя предлагали перевести меня в обычный класс и я был рад этому. Безоговорочно был рад тому, что буду ближе к Мире.       Директор одобрил мой перевод и я, счастливый, понесся в класс к моим бывшим одноклассникам, где меня должна ждать Мирослава.       Я был не прав в том, что мне не нужна ее помощь. Именно благодаря ей, я стал нормальным и я стал собой, которым был до смерти Дарины.       Но…       Я тогда еще не знал, что это все было зря. Мое стремление к учебе, мой перевод в прошлый класс и моя дружба с Мирой…       Я зашел в кабинет, воодушевленный такой прекрасной новостью, готовый кричать на весь мир о своем счастье, как вдруг… — Что-то ты с Мироном так тесно общаться начала… Разве не помнишь, что он делал тебе? Как издевался и как унижал? Ты не злопамятна?       Я приостановился, встал в невидное место и посмотрел на Миру, ожидая ее ответа. — Наверняка ты знаешь такую фразу: «Друга держи близко, а врага еще ближе»? Так вот, тот факт того, что Мирон и я — стали друзьями, дало мне какую-то тягу к жизни… Я теперь могу не бояться за себя, ведь он стал относиться ко мне как-то по-особенному. Перестал задирать, унижать и так далее. Так что, я общаюсь с ним только из-за своей выгоды, не более.       Последнее предложение начало резать мой слух, мое сердце начало биться и появилось ощущение предательства, ненужности. Я стоял, будто меня в кислоту опустили и старался сдержаться. Сдержаться для того, чтобы не причинить ей боли. Сдержаться от того, чтобы не выпустить своего демона, но… В этот же раз, моя первая личность победила настоящего меня и я вышел из своего места укрытия.       Мира посмотрела на меня со страхом в глазах. Ее подруга сразу покинула класс. Наверняка поняла, что в такие моменты я могу тронуть абсолютно всех. — А ты меня ненавидишь? — взялся я за старое, кривя губы в усмешке, — ненавидишь? Давай, скажи мне, как ты меня ненавидишь! Как держишь врага близко, скажи мне! Скажи о своей ненависти, давай же! Я жду!       Мира затряслась, нервно смотря мне в глаза. — А давай я помогу тебе еще больше ненавидеть меня? Бояться меня? Ты вновь хочешь ходить и осматриваться, нет ли меня рядом? Я сделаю так, что ты сменишь школу, но никогда не забудешь меня! Ты использовала меня в своих целях! И ты великая пиздаболка, каких свет не видел! Я выбью из тебя весь этот обман, чтобы потом ты не врала мне!       Я подошел к ней, замахнулся и ударил по лицу. Мира чуть ли не упала, но она удержалась на ногах, держась за щеку и смотря на меня. Молча. Без слов. Она смотрела на меня пустыми глазами. — Больно? Тогда почему ты не плачешь? Почему не ненавидишь меня? Что не так? Или может быть, это станет для тебя уроком?! — я взял ее за руку, потащил к окну и открыв его, приподнял Миру. Еще бы чуть-чуть и я скинул бы ее, но… — Так неинтересно! — Перестань, Мирон, прекрати, пожалуйста! — кричала она, пытаясь вырваться из моей цепкой хватки. — Что с тобой стало?! — А теперь ты меня сломала! — я со всей силы кинул ее в стену, из-за чего она упала, вжавшись в угол. — У нас у обоих был моральный перелом. Хочешь, я сделаю тебе физический?! — я вновь подошел к ней, сел рядом и схватил за руку, которая была сжата в кулак. — Давай это сделаем спокойно и без лишнего крика, а иначе, вместо пальцев я сломаю тебе шею!       Из-за удара в стену, левая рука Миры перестала функционировать и поднять ей ее было очень сложно, поэтому, взявшись за «здоровую» правую руку, я разжал пальцы и будто отдавая этой «работе» всего себя, начал ломать их, отгибая назад. Мира кричала, старалась вырвать свою руку из моей, плакала, просила перестать и пыталась отбиться от меня и ногами и свободной рукой. Но эти мелкие побои для меня ничего не значат, когда я в злости. Для меня больше значит то, что я подавлен из-за ее слов.       Когда три пальца были сломаны, а Мира чуть ли не давилась в слезах, я с усмешкой поднял ее за воротник блузки и потащил к учительскому столу, найдя там канцелярский нож, я открыл его и посмотрел Мире в глаза, улыбаясь.       Вытянул ее руку со сломанными пальцами вперед и аккуратно провел по коже. Начала сочиться кровь. — Мирон… — Мир, — я усмехнулся, выкидывая в сторону ножик и смотря ей в глаза. — Теперь снова начнется твой персональный ад, — я улыбнулся еще шире и вышел из класса.       Маленький подавленный мудак, который снова вернулся в ту жизнь, в которую совершенно возвращаться не хотел.       Ну что ж, если я для нее враг, то, пожалуй, я буду оправдывать эту бирку.       Добро пожаловать в Ад, моя Мира. Ты выбрала неверное решение, и я тебе это докажу.